Новое развлечение для столичных киноманов – ехать смотреть кино в Северное Бутово. Звучит диковато, но это чистая правда. Только в кинотеатре «Бульвар», что рядом с метро «Бульвар Дмитрия Донского», можно посмотреть новый фильм «Борис Годунов»  со звёздами российского кино- и телеэкрана в главных ролях. Столь радикальное прокатное решение выбрано неслучайно, ведь картина Владимира Мирзоева – полностью осовремененная версия пушкинского «Годунова». На обозревателя «Русского мира» Евгения Левина фильм произвёл сложное впечатление.

Осовремененного «Бориса» мне видеть уже доводилось. Ещё в конце прошлого века в Зальцбурге была осуществлена оперная постановка оперы Мусоргского в костюмах и декорациях современной России, с прекрасными российскими певцами Кочергой, Галузиным, Лейферкусом и Морозовым в главных партиях. Впечатление та постановка оставила странное – слишком уж не вязалась музыка с происходящим на сцене, так что порой хотелось закрыть глаза и просто слушать. Так что перед просмотром нового фильма Владимира Мирзоева я, признаться, испытывал серьёзные опасения.

К счастью, предчувствие на этот раз обмануло. С первых же кадров актёрам удалось настолько удачно выбрать интонацию, что никакого диссонанса между пушкинским стихом и современным антуражем не возникало. К сожалению, эта достоверность во многом был достигнута путём снижения масштаба. Так, царя в фильме мы практически не увидели – Борис в исполнении Суханова казался скорее средней руки олигархом, какими их показывают в современных фильмах; царский главнокомандующий Басманов получился эдаким опером или начальником службы безопасности, назначившим стрелку посланцу ОПГ Пушкину… Впрочем, не исключено, что именно к такому эффекту Мирзоев и стремился, поскольку именно так видит (или решил показать) современную российскую жизнь.

Совершенно потрясла сцена избрания Бориса. Вместо того чтобы гнать массовку к Новодевичьему монастырю, Мирзоев рассадил участников пушкинских диалогов по квартирам перед телеэкранами, отдельно гегемонов, отдельно интеллигенцию – и сразу поверилось, что если бы сегодня избирали на царство «Бориску» или кого другого – именно так это бы всё и происходило.

Дальше, к сожалению, впечатление оказалось не столь ровным. Очень понравились отдельные сцены: Суханов в заглавной роли, Варлаам с Мисаилом в корчме, одевающаяся Марина Мнишек, все эпизоды с Шуйским и Ксенией Годуновой; великолепно получилась заключительная сцена. Отрепьева-Дмитрия я, признаться, никогда не представлял таким, как у Мирзоева, но тут, возможно, сказалось влияние оперы с её тенорами. Несколько удивило решение образа Годунова-младшего – как мы знаем, и исторического, и пушкинского Фёдора отец серьёзно готовил к будущему правлению, дав ему наилучшее образование, у Хунгуреева же вышел представитель золотой молодёжи, мающийся дурью от безделья.

В таких вещах режиссёр, разумеется, в своём праве. А вот с Пименом, на мой взгляд, вышла промашка. Михаил Козаков, для которого эта роль оказалась последней, изобразил его интеллигентом-шестидесятником, на старости лет принявшим постриг. Таких монахов и священников в современной русской церкви немало, в том числе среди знакомых автора этих строк. Однако пушкинский Пимен, прежде чем удалиться от мира, воевал под башнями Казани и рать Литвы при Шуйском отражал, тогда как герой Козакова явно за всю жизнь не держал в руках ничего тяжелей авторучки.

Ещё хуже был решён эпизод с юродивым, у которого отняли копеечку. В советское время увидело свет несколько прекрасных исследований о средневековом феномене юродства, убедительно показавших, что юродивый – физически и психически совершенно здоровый человек, который сознательно эпатирует публику, чтобы привлечь внимание к какой-либо общественной или нравственной проблеме. Так что если уж переносить действие трагедии из шестнадцатого века в двадцать первый, то «Железный колпак» должен был превратиться ну, скажем, в активиста скандальной группы «Война» или даже в пламенную Валерию Ильиничну, а вовсе не в физически и психически больного калеку.

То, что от всего происходящего Борис в фильме начал пить, а знаменитый монолог (чуть не написал «ария») «Достиг я высшей власти» превратился в пьяное излияние, показалось совершенно естественным и даже неизбежным. Однако когда и Отрепьев оказался человеком пьющим, и Марина перед решающим свиданием хватила водки, и Шуйский устраивает пьяную вечеринку, да и польские паны показали себя ревностными служителями Бахуса, захотелось хоть какого-то разнообразия в поиске творческих решений. Понятно, конечно, что «веселие Руси есть питие», но не до такой же степени. Наконец, откровенно не понравились батальные сцены, к счастью, весьма немногочисленные. Эстетика чеченского боевика на фоне документальных кадров Первой, кажется, мировой войны – воля ваша, но здесь нужно было что-то совсем другое.

Впрочем, не буду слишком усердствовать с критикой. Идея по-новому взглянуть на знаменитую трагедию и одновременно показать современную российскую жизнь сквозь призму пушкинского шедевра – задача столь колоссальная, что даже «пятидесятипроцентная» реализация, безусловно, считалась бы несомненным успехом. Команде Мирзоева удалось существенно больше.

Евгений Левин