В субботу на итальянском острове Лидо завершился 68-й Венецианский кинофестиваль. Жюри во главе с американским режиссёром Дарреном Аронофски («Чёрный лебедь») главную награду фестиваля «Золотой Лев» присудило картине «Фауст» Александра Сокурова. Решение было насколько невероятным, настолько и прогнозируемым.

«Фауста» показали за два дня до закрытия фестиваля, реакция на фильм была разнообразной. Многим картина категорически не понравилась, и люди уходили с показа, а кто-то превозносил картину до небес. Но жюри, судившее главный конкурс, было единодушно в своём решении. Слова Аронофски о том, что «Фауст» – из тех фильмов, что меняют человека, произвели впечатление. А чуть раньше экуменическое жюри присудило фильму Сокурова свою награду. Как это ни удивительно, но Сокуров, будучи (помимо Андрея Тарковского, теперь ещё к ним прибавился Андрей Звягинцев) едва ли не единственным российским кинорежиссёром, имя которого известно всей мировой кинематографии, не имел столь серьёзной награды, хотя и участвовал в Каннском, Берлинском кинофестивалях. Там его фильмы либо оставались без внимания жюри, либо отмечались за сценарий и так далее, но не за режиссуру и фильм в целом. Можно в этом смысле только порадоваться, что награда наконец нашла своего героя. В нынешней катастрофической ситуации в российском кино, о которой Сокуров упорно и эмоционально говорит где только можно (но его никто не слышит), даст бог, что-то сдвинется с мёртвой точки. И эту дорогу проложит «Золотой Лев» Венеции. Сокуров рассчитывает на встречу с Владимиром Путиным, который поздравил его с наградой. Возможно, тогда удастся как-то разрулить ситуацию с «Ленфильмом» и скорректировать саму систему поддержки кинематографа на разумной основе.

Вручение венецианских наград происходило в трагический день для России, когда в Ярославле прощались с погибшей в авиакатастрофе хоккейной командой «Локомотив». И Александр Сокуров, получая «Золотого Льва», к которому он так долго шёл, сказал о дне скорби в своей стране.

Замысел «Фауста» возник у Александра Сокурова ещё в конце 1980 года. В Венеции он рассказывал, как обнаружил эту дату в своих рабочих записях. Это был общий замысел цикла из четырёх картин: «Молоха» о Гитлере, «Тельца» о Ленине, «Солнца» о японском императоре Хирохито (картина тогда носила другое название), «Фауста». Потребовалось два года и более 9 миллионов долларов на реализацию последнего проекта. Это самый масштабный и дорогостоящий из фильмов Сокурова. Картину ожидали ещё в Канне, прошла информация, что туда его не взяли, а Сокуров публично говорил о том, что фильм не закончен. До последнего выбивались деньги у государства на завершение работы. Проект сам по себе сложнейший. Задействовано в группе было огромное число людей из 38 стран. Снимал картину французский оператор Брюно Дельбоннель, работавший прежде на «Амели» и «Гарри Поттере». Изображение, которое возникает на экране, благодаря его камере, приглушённых, блёклых тонов и напоминает старые фотографии коричневато-зеленоватых оттенков.

В Венеции Сокуров говорил: «Я существую в границах европейской культуры и считаю Гёте и “Фауста” фундаментальным явлением гуманитарной культуры. Пушкин, Достоевский и Толстой испытывали огромное влияние этого произведения. Невозможно представить, что бы было, если бы его не существовало. В судьбе Фауста есть всё, что может случиться в жизни любого персонажа. Он для меня – не мифологический, а живой персонаж».

Кино, по словам Сокурова, – гуманитарное дело. «Я не очень люблю кино, литература – мой наставник. Тетралогия – программный труд, это опыт писателя, а не кинематографиста. А серьёзные гуманитарные проекты нуждаются в свободе замыслов, но для этого нужна финансовая поддержка».

Гёте без немецкого языка Сокуров себе и не мыслил. А Исландия как место съёмок, как среда возникла в связи с тем, что знаменует тут некое конечное событие. Это земля с тяжёлым прошлым, непростым настоящим, трагическим будущим. Там расположен вулкан, парализовавший не так давно Европу. Натуру выбирали и в Италии. Но, по словам Сокурова, на этой земле так много прекрасного и совершенного, обнажающего мысли, что для ткани Гёте подобная раскрытость не подходила. Съёмки в Ватикане по экономическим причинам не состоялись, хотя существовали договорённости, а друзья всячески оказывали содействие. Интересно, что католическое (экуменическое) жюри обратило своё внимание на «Фауста», наградив его в Венеции.

Заявление Сокурова о том, что души подешевели и не стоит находиться в этой очереди, потому как душу всем нам уже не продать, произвело впечатление в Венеции. «Покупателей уже нет», – подвёл черту Сокуров.

В работе шли от визуальной подлинности, которую собирали по крупицам из живописи, мемуаров, других источников. Опирались на любовь к немецкой культуре. Сокуров заявил, что в Германии сегодня «Фауст» не очень востребован. Собственно, и у нас тоже.

Актёрские пробы проходили в Берлине, где просмотрели тысячи актёров, искали и в Австрии. Остановились в итоге на театральном актёре Йоханнесе Цайлере, который прежде в кино не снимался. Но именно он совпал с режиссёрским представлением о живом, а не мифологическом Фаусте. А вот Леонид Мозговой, ставший в последнее время едва ли не талисманом Сокурова (хоть маленькая роль, но ему уготована всегда), растворился в среде. Если бы сам Сокуров не рассказал, где его задействовал, мы бы так и не узнали актёра, исполнившего роли Ленина и Гитлера в «Тельце» и «Молохе». Собственно говоря, он и там неузнаваем в сложнейшем гриме. А тут он ворвётся в карету, и зазвучит неожиданно русская речь, ведь в фильме говорят на немецком языке. То появится в образе старой княгини на площади рядом с кавказским князем. Роли эти специально для Мозгового написаны. Промелькнёт в эпизоде Ханна Шигулла, тоже растворится в среде, и не знаешь даже, нужна ли она была.

Германия была важна для Сокурова. Он объяснял это тем, что мы не всегда хорошо друг к другу относились, но мы-то в России вечно хотели быть хотя бы младшей сестрой Европы. А она не всегда нас принимала. «Фауст» – не экранизация в чистом виде, а весьма вольное переложение текста Гёте Юрием Арабовым. Но к первоисточнику всё время возвращались.

– Язык у Гёте жёсткий, – комментировал Сокуров. – По-русски невозможно иногда его даже воспроизвести, имея славянское воспитание. Многие слова произносить мне лично никогда не доводилось. Если я превращаю Фауста в фигуру реальную из мифологической, было бы странно не трансформировать и Мефистофеля. Роль дьявольского начала решительно преувеличена. Утверждая, что дьявол – враг человека, не ошибаемся ли мы? Как можно такую глупую силу считать противником?! Какое-то провидение даёт задание Мефистофелю: «Пойди и проверь, что у Фауста в голове происходит?» То есть возникает посредник между человеком и Богом. Мы не знаем степени того, что внизу, и до какой черты человек может пасть? Как он мог убить или сделать что-то другое? Бесконечные сюрпризы. Где границы падения человека? Он всё подлее и подлее. Почему так много ужасного? Все вещи жёсткие, жуткие, патологические. Бесконечное свойство природы человека – предать, продать. Ошибки были и будут. Беда в том, что человек не слаб. Он – сильное существо, он способен на многое. И это порождает проблемы.

Начинается «Фауст» с кадров разъятия человеческого тела, напоминающего муляж. Крупным планом показывается причинное место мужчины, да так, что поначалу даже не ясно, что это на экране. Слишком непривычное откровение для Сокурова. Так Фауст препарирует труп. Душу он там, судя по всему, не находит. Смотреть картину тяжело. Длинные субтитры забирают слишком много внимания. А подлинная жизнь и простота, которая, несмотря на философичность картин Сокурова, им свойственна, ощущаются тут только минут за 45 до финала, притом что картина длится 134 минуты. Фауст идёт на обман и принимает исповедь юной и простодушной Маргариты, которая покорила его сердце, весьма циничного и рационального человека. Самые впечатляющие картины связаны с природой – бьющими гейзерами такой красоты и мощи, которые вызывают некоторое оцепенение. И, конечно, словно ожившие полотна старых мастеров, производят впечатление стирающие женщины и лик Маргариты, простушки из простушек с ликом святой.

Почти весь фильм фоном звучит музыка. Автором партитуры стал продюсер проекта – композитор Андрей Сигле. Его решение иногда кажется избыточным, хочется мгновений тишины. Картина в целом несколько перегружена, что объяснимо. Осилить глыбу Гёте – почти невыполнимая задача для кинематографа. Сама картинка, отсылающая к живописным работами мастеров, иной раз ложится тяжёлым грузом на происходящее, так что получается искусственная, неживая среда. Остаётся вопрос: зачем, собственно, Александр Сокуров пригласил на роль Мефистофеля Антона Адасинского, превратив его в почти карикатурного старца? Пластика, которая есть у этого самобытного артиста, причём внешняя и внутренняя, оказалась незадействованной. В какой-то момент актёра обнажили и предъявили нам тело гомункулуса, с накладной плотью и недоразвитым хвостом. Он, как шут, заскакивает в храме на фигуру Мадонны, зацеловывает её. Выглядит это запредельно. Фаусту же не хватает философского наполнения. Он хоть и просто человек, не мифологема, но его мыслительного начала никто не отменял. Но, может быть, мы, русские, действительно слишком обременены миазмами духовности, как выразилась недавно одна документалистка? И всё ждём какой-то глубины, где она вовсе не нужна.

Трудно сказать, как сложится дальнейшая жизнь картины. Наверняка у неё будет хорошая судьба в Европе, её покажут на фестивалях. Почти все картины Сокурова продолжают жить многие годы, именно их хотят видеть у себя на самых разных фестивалях, во всех уголках земли в ретроспективах. А вот что будет в России – большой вопрос. Даже если картину возьмётся прокатывать какая-то компания, это будет трудным делом. Но, в конце концов, прав Сокуров, утверждая, что кинематограф – филармоническое искусство. Он не для масс. То, что делается для масс, за редким исключением, к кино как искусству отношения не имеет.

Светлана Хохрякова, газета «Культура», специально для «Русского мира»