Летний репертуар российских кинотеатров не изобилует высокохудожественными произведениями, но иногда и в нём бывают проблески. Например, на считанных столичных экранах можно увидеть отечественный фильм «Громозека» Владимира Котта, мировая премьера которого состоялась аж в январе на престижном Роттердамском кинофестивале. С тех пор картина демонстрировалась и на других профессиональных смотрах, в частности, на сочинском «Кинотавре» и в рамках российской панорамы II Международного фестиваля молодого европейского кино VOICES  – фестиваль этот проходил в старинной русской Вологде и закончился всего несколько дней назад.

«Громозека» – редкий пример того, каким внятным может быть авторское кино. Картину можно уверенно рекомендовать практически любому зрителю, даже далёкому от новейших течений мировой фестивальной моды. Она удивительно человечна по тону, проникновенна и полна любви к тем людям, которые нечасто становятся киногероями. В одном эпизоде звучит старая песня про то, как прекрасен этот мир, и в ней есть такие слова: «Ты не можешь не заметить: соловьи живут на свете и простые сизари». В каком-то смысле персонажи Котта и есть простые сизари. Трое сорокалетних дядек, ни один из которых не выбился в начальники, не преуспел. Штатный хирург в горбольнице, грузный, неповоротливый милиционер в районном ОВД, таксист – что их связывает? Они одноклассники и в прошлом члены школьного трио «Громозека». Две электрогитары и ударные. В репертуаре – шлягеры советских ВИА. Как весело всё начиналось когда-то. «Завтра будет лучше, чем вчера. Птица счастья завтрашнего дня, выбери меня!» – голосили длинноволосые старшеклассники в синих форменных костюмах. Теперь они встречаются раз в год в бане, задают друг другу по кругу один вопрос: «Ну как дела?». И так же однообразно отвечают: «Нормально». Это ритуал. Встречаются они не для того, чтобы узнать, как дела. Важно побыть рядом, помолчать о том, что одинаково дорого всем троим. Теперь школьное прошлое кажется не стартом, а средоточием жизни. Именно там, на школьной сцене, они пережили звёздный час на троих, а теперь каждый сам тянет серую и тяжёлую лямку взрослой жизни.

Замечательно подобраны актёры в «Громозеке». Неслучайные лица, никаких белозубых улыбок и ровных загаров из солярия. Сухопарый, по-докторски циничный хирург Каминский (Николай Добрынин), туповатый рохля-милиционер Громов (Борис Каморзин) и мечтательный таксист Мозеров (Леонид Громов) словно с наших улиц шагнули на экран.  У каждого свои проблемы, которые при ближайшем рассмотрении оборачиваются большими человеческими драмами. Каминский разрывается между женой-врачихой и любовницей-медсестрой. Каждую уверяет, что она единственная, никак не примет решения в пользу одной из женщин. Всё это отступает перед жутким диагнозом, который однажды он сам себе ставит. Доктор Каминский отползает умирать в хоспис. Лежит, ждёт смерть и плачет от того, что именно теперь понял, как надо жить.

Милиционера Громова постепенно списали в утиль, причём по всем статьям. Из полка перевели в… охранники на мясокомбинат. Теперь он проводит дни в будке на проходной, а ночью гуляет по цехам среди окровавленных туш. Сын его презирает и называет «ментом». И, наконец, выясняется, что у жены, неприметной и вроде бы никому кроме него не нужной воспитательницы детского садика (Евгения Добровольская), уже много лет роман с другим. Погнался Громов за этим другим, а другой и умер от быстрого бега…

Таксист Мозеров однажды после трудного дня покупает к обычной дозе пивка диск с новой порнушкой. Расположившись у телевизора, обнаруживает на экране собственную дочь – свежую звезду порно отечественного разлива. Попытки накрыть подпольную студию ни к чему не приводят, и тогда уязвленный отец решается вывести дочку из строя – ошпарить кипятком из домашнего чайника её красивое тело, чтоб никто уж её не взял сниматься в срамоте.

Местом, где каждый из трёх героев репетирует важные слова, становится лифт – и это так знакомо и понятно. «Я полюбил другую и ухожу», – чеканит Каминский, глядя в зеркало. «В меня стреляли. Я чуть не погиб», – сообщает своему отражению Громов. Каждый наедине со своей драмой и каждый растерян. Выхода нет, но есть общее прошлое.

Финал вышел удивительным – страшным и красивым, вселяющим какой-то свет. Трое взрослых мужиков, облачённые в сверкающие концертные костюмы, занимают свои позиции на убогой школьной сцене: Громов и Каминский у микрофонов, с гитарами, а Мозеров за барабанами. Они поют свою старую песню про то, что завтра будет лучше, чем вчера, и синяя птица со скрипом машет над ними картонными крыльями. Нестройное пение их постепенно уходит, словно тает в вечности, а птица складывает крылышки и замирает. Сколько таких школьных ансамблей, подобных «Громозеке», было в конце 70-х, и что теперь с их участниками? Наконец-то этим вопросом кто-то задался.

Дарья Борисова