Представлять Константина Коровина, наверное, особой необходимости нет. В его фантастической талантливости сомнений особо ни у кого и никогда не было. Гениальный импрессионист, главный художник императорских театров, умевший с поразительной силой передать на своих холстах и свежесть парижских ночей, и дыхание туманов и рассветов над русскими деревнями. С 1922 года, почти одновременно с «философским пароходом» отбывший в эмиграцию, он, в отличие от многих своих товарищей по изгнанию, во времена оттепели в СССР был разрешён. Выходили его альбомы, проходили выставки, в Третьяковской галерее и в Русском музее все желающие свободно могли любоваться чудом неповторимых коровинских картин. Но ведь был и другой Коровин. Настоящий мастер подлинной, сочной, крепкой прозы.

«Ранней весною в Москве, когда на крышах тает снег и сохнут мостовые, когда солнце весело освещает лица и жёлтые тулупы торговцев на Грибном рынке, когда синие тени ложатся на мостовую от возов с бочками, от крестьянских лохматых лошадёнок, приехавших из деревни со всякой снедью, грибами, капустой, курами, яйцами, рыбой – любил я смотреть на рынке пёструю толпу простых деревенских людей. И всегда мне хотелось весной поехать к ним, в деревню, где голубая даль, где распустилась верба, куда прилетели жаворонки. Как хорошо, как вольно там. Уж мчат ручьи, весело и вольно шумя, блестящие воды. Далёкие утренние зори полны зачарованной радости. Яркой красою разливаются зори над далёкими лесами, перед восходом святого солнца…»

Как художника Константина Алексеевича ценили все. К примеру, один из законодателей вкусов художественного Парижа Луи Воксель буквально захлёбывался от восторга, рецензируя коровинскую выставку «Впечатления Парижа», открывшуюся в галерее Кольбер: «Коровин – один из прекрасных русских художников… Его искусство – сама жизнь, движение, свет… Наши посеребрённые, бирюзовые, аметистовые небеса, это наше лёгкое небо, как бы вымытое после дождей, и атмосфера простонародных предместий, загруженность мостовых и тротуаров, заторы, шум, феерия вечеров Парижа, то, что есть наше существование и наша мука – всё это Коровин глубоко почувствовал, наблюдал любознательным глазом и зарегистрировал с точностью, не потерявшись в деталях».

И тем не менее к тридцатым годам положение художника в Париже было очень сложным. Те, кто бывал у него на квартире, изумлялись скромности, фактически нищете, в которой жил прославленный мастер. Сын инвалид, отсутствие заказов, тяжёлая обстановка в семье, всё более сдающее сердце – так он существовал. Работать ему становилось всё труднее.

Однако сдаваться было не в правилах этого потомка ямщиков-старообрядцев. Коровин нашёл выход. Его точный глаз и умение найти единственно верное решение для портрета или пейзажа помогли в другом – прозе.

Свои силы в литературе он пробовал ещё в России. Вместе с ближайшим другом Фёдором Шаляпиным они делали шуточный журнал «Для себя». Впоследствии своему великому другу Константин Алексеевич посвятил очерки «Как мы начинали» и «Причуды Шаляпина», увидевшие свет в газете «Заря» в 1914 году. Однако талант Коровина как писателя засверкал уже в эмиграции. Великий певец вообще занимал особое место как в жизни художника, так и в его творчестве. В 1939 году в Париже даже вышла книга Коровина, посвящённая памяти любимого товарища «Встречи и совместная жизнь». Впрочем, самому Константину Алексеевичу оставалось жить недолго. 11 сентября 1939 года, в дни начала мировой бойни, его не стало.

Его очерки и зарисовки стали появляться в тридцатых годах в парижских русских газетах и журналах, в основном в «Возрождении» и «Иллюстрированной России».

Это были настоящие шедевры. Как их называл Шаляпин, «жемчужины» прозы. Словно на холсте, мастер воспроизводил яркие образы, вспоминал людей, с кем его сводила судьба, набрасывал зарисовки детства, конечно, виды России, по которой он с каждым днём всё больше и больше тосковал. Его воспоминания о русских пейзажах, берегах рек, улицах Москвы и Питера, казалось, пытались «выпрыгнуть», выйти из текста и стать картинами – так зряче и ярко Коровин выстраивал свои литературные миниатюры.

Причём художник, которому было уже за семьдесят, абсолютно не стеснялся учиться писательскому ремеслу. Он приходил в редакцию ежедневной русской газеты «Возрождение», показывал принесённое, внимательно выслушивал замечания и сразу садился всё исправлять.

Долгое время с публикациями литературного наследия Коровина не везло. Его воспоминания пролежали 35 лет, пока не начали появляться на страницах нью-йоркской газеты «Новое русское слово». Однако, в отличие от других русских изгнанников, проза Коровина дошла до русских читателей ещё в глубоко советские времена.

Произошло это благодаря замечательному нашему подвижнику Илье Самойловичу Зильберштейну и ныне, к сожалению, почти забытому искусствоведу Владимиру Алексеевичу Самкову. В 1971 году они умудрились сквозь все чугунные препоны цензуры выпустить большой сборник «Константин Коровин вспоминает». Но, естественно, в те годы о полной публикации изданных за границей текстов Коровина с вполне понятными оценками как большевиков, так и революции и речи быть не могло.

Однако сегодня уже всё возможно. Московское издательство « Русский путь» выпустило два огромных тома «Константин Коровин: То было давно…там, в России». Туда вошли воспоминания « Моя жизнь», многочисленные рассказы и очерки, более десяти лет выходившие в Париже в русских газетах, книга о Шаляпине. А также письма Коровина, ныне хранящиеся в Отделе рукописей Третьяковской галереи, к коллекционеру и агенту по продаже картин Ивану Крайтору и одному из первых авиаторов России, меценату Станиславу Дорожинскому.

Даже среди всего необозримого половодья уникальных изданий, выходящих сегодня в России, эти два тома Константина Коровина – событие безусловное. Сотни страниц в большинстве своём неизвестной у нас прекрасной русской прозы, написанной одним из величайших мастеров русской культуры.

Перед читателями проходит огромная панорама пейзажей России, быта и нравов старой Москвы, портреты тех, кто золотом вписан в скрижали русской истории – Чехова, Врубеля, Саввы Мамонтова, Бунина и, конечно, Шаляпина.

« И здесь, в изгнании, вдали от Родины, которую Константин Алексеевич так трогательно и нежно любит, в нём открылся другой его талант – талант русского писателя, который сразу же выдвинул гордость нашей живописи в первые ряды русской литературы… Из Коровина выработался русский беллетрист, дарование которого в наши безрадостные дни сразу же засияло ярким блеском самобытности, неподдельного юмора и новизны тех литературных образов, которые он нам дал. Новизны, потому что Константин Алексеевич нашёл такие краски в изображении русского человека и русской действительности, которые до сих пор нам не были знакомы», – так писал в 1936 году, к 75-летнему юбилею Коровина, известный писатель зарубежья Немирович-Данченко. И, наверное, с этим трудно не согласиться.

Книга эта была рождена многолетним трудом историка искусств и литературы Татьяны Ермолаевой, ещё в 70-е годы начавшей собирать материалы о художнике в библиотеке Калифорнийского университета. Вместе с ней огромную работу по составлению комментариев провела Тамара Есина.

«Летят воспоминания к брегам бесценной Родины моей…И, как калейдоскоп, сменяются картины ушедших далеко забытых дней», – писал Коровин. И мы снова можем наслаждаться его талантом. Даром художник – художника прозы.

«Хорошо вечером в деревне. Мы идём с охоты. Оттепель, дорога мокрая, лужи. Пахнет лесом, талым снегом. Далеко в лесу кричит филин. На зелёном небе блестит Венера. В душу входит тайная отрада несказанных чувств, даров природы. А теперь скоро смерть… И одно я хотел бы – хотел бы пробудиться на мгновение и увидеть весну, только дивную весну печальной Родины моей».

Виктор Леонидов