У поэта-песенника Александра Шаганова редкая репутация: его никто не видел, но все знают его песни. Песни на его стихи узнаваемы с первых аккордов – «Комбат», «Там, за туманами» стали его визитной карточкой, а «Про коня» и вовсе многие считают народной. О музыкальной поэзии и своём ощущении эпохи в интервью порталу «Русский мир» рассказывает поэт Александр Шаганов.

– Александр, а вам самому из всего спетого какая песня ближе?

– «Дорогая моя столица, золотая моя Москва» Марка Лисянского. Сюда я бы ещё отнёс лиричные «Подмосковные вечера» Василия Соловьёва-Седова на слова Михаила Матусовского. Но у меня они не связаны с моей Москвой и с представлениями о ней. Их пели дед, отец, и я соединяю эти песни с подвигом наших людей, с войной, с любовью к Родине. Эти мелодии как лейтмотивы эпох, они объединяют поколения. Уже потом – музыкальные эталоны. Уж так распорядилась судьба – сочинение песен стало моей профессией, и эти песни для меня ещё и мерило профессионализма.

– Детские впечатления от этих песен изменились сегодня?

– Не изменились. Я их слышал и со сцены, и дома за столом. И рад, что они возвращают к воспоминаниям детства – к лучшему периоду в жизни. Главное – эти мысли сохранить и вытащить в жизнь взрослую.

– Многие ваши песни воспринимаются как народные, их тоже поют за столом – «Комбата» и особенно «Про коня» («Выйду ночью в поле с конём...»)... В чём секрет?

– «Стихи не пишутся – случаются, как чувство или же рассвет». Это Андрей Вознесенский. Один из моих любимых поэтов. Секрет «народности» – просто настроение. А чтобы попасть в такое настроение, наверное, надо не суетиться. Жизнь, к сожалению, штука очень суетная. Если же найти минуты и увидеть мир вокруг – разглядеть, как распускаются листья на ветках; заметить, что пришло лето или рассвет, то можно надеяться, что из этого-то и получатся стихи.

А «Про коня» – это давнее. Мне очень хотелось сочинить песню, близкую и понятную любому человеку. Мой друг и постоянный соавтор композитор Игорь Матвиенко написал протяжную, какую-то вольную мелодию, я писал стихи уже на готовую музыку. Так ею заслушался, что в какой-то миг даже прослезился. Это было в летний московский вечер, даже предвечерье. Знаете, это когда от тишины и неги лета воздух переливается на солнце? У меня от увиденного начался такой душевный порыв, что он вылился в стихи «Про коня».

– Откуда такая тяга к сельской идиллии?

– Мои корни из Владимирской области. Но судьба странная штука – родился я во Владимире на улице Юных ленинцев, а рос в Москве на улице Юных ленинцев. Гордился этим. Видел в этом некий гражданский символ. Мне за себя того не неловко и не стыдно. Такое отношение к жизни и месту жительства, безотносительно Ленина, мне помогло, как теперь понимаю, кое-чего добиться в этой жизни и в этом городе. Я хотел соответствовать и рос отличником, жутко ответственным. Это уж позже превратился в поэта-раздолбая. Но ведь и юных ленинцев больше нет. А улица, кстати, не переименована. Иногда, когда не в настроении, подъезжаю к тому дому, где рос до шести лет, и радуюсь, что улицу не переименовали, пятиэтажку-«хрущобу» пока не тронули. Это часть моей Москвы, ещё уцелевшей, с уходящим бытом и светом за окном, где ждала мама.

– Дольше всего из песен про столицу живут песни пафосные. Чем вы это объясните? «Дорогая моя столица...», «Подмосковные вечера», «Моя Москва» Олега Газманова – в разное время все они считались негласным официозом.

– Понять, как и почему от песни мягчают нравы и теплеют сердца, невозможно, да и не нужно. Есть большие песни, а есть – «сегодня в газете, завтра в куплете». Отклик сочиняющей братии на события был, есть и будет. Просто что-то останется достоянием семьи, что-то – архива, а вот хиты – уже истории. Что большое, а что эрзац, проверяется временем. Вот оно и доказало, что Марк Лисянский, Михаил Матусовский, Олег Газманов могут мыслить настроением общества.

– Когда у вас появилось желание написать свою песню о Москве?

– Всегда хотелось показать город не витринный, а скрытый от приезжих глаз. Так появились «Улочки московские». Песню спела группа «Любэ», и она зажила. Мне хотелось, чтобы она была узнаваема через быт. И перечисление улиц – не ради рифмы. Все они связаны со мной, моими друзьями, той Москвой, которую знают мало.

Я люблю её летом, когда пол-Москвы уезжает на дачи и в отпуска, а другая половина сидит в кафе – тихих, клубных с окнами на улицу. Мне кажется, что в эти часы время в Камергерском, на Петровке, Остоженке, Таганке и в их переулках будто замирает. Вот этот уклад неторопливой московской жизни не меняют ни революции, ни перестройки, ни глобализации.

– Это под каким же микроскопом вы рассмотрели этот уклад?

– Микроскопом? Он больше, чем вы думаете. Я человек хотя и известный, но практически неузнаваемый. Могу себе позволить ходить в обычные кафе и ресторанчики. Так вот вечерами свободных мест в них часто не бывает. Уже не раз, как в конце 70-х, в 80-е мне с друзьями приходилось постоять даже в очереди, прежде чем попасть в кафе. Сегодня опять очереди. Так-то. Времена тоже возвращаются.

– Так, может, просто мест встреч, как и раньше, катастрофически мало?

– Я по-другому на это дело смотрю. Обратите внимание: сегодня мода на 80-е, «Дискотеки-80-х» в той же поп-музыке – это только внешне. Если в глубину посмотреть, то мы возвращаемся к тому, отчего поторопились отказаться, – к лирике. Без этого невозможно двигаться вперёд. Вот посмотрите. Сколько бы ни возникало новых групп или исполнителей, сколько бы ни разваливалось – «Любэ» всё в той же «упряжке» во главе с Игорем Матвиенко. И всё в том же народном брутальном образе. Иногда меланхоличном. Всегда – лиричном. Мне кажется, это символично для всех эпох. Это стержень народного настроения. Его надо просто почувствовать и передать это настроение в песне. Но какими будут наши новые песни, не знаю. Хочется, чтобы они были в чём-то неожиданными, чтобы удивить друг друга и слушателей.

– Сочиняя песню, можете просчитать её будущее, станет она шлягером?

– На 100 процентов – нет, хотя какие-то моменты, да, чувствую...

Беседовал Антон Самарин