О том, какие слова нравятся, а какие вызывают отвращение, рассказывает писатель Борис Акунин.

– Какие слова и выражения Вы бы назвали сейчас ключевыми?

– Вежливые слова и фразы. По-моему, половина бед нашей страны происходит от того, что мы невежливая, вербально категоричная нация. Обороты вроде «может быть, я не прав, но мне кажется, что…»

– Существуют ли для Вас антислова? Что бы Вы назвали антисловом современности?

– Есть много слов, которые меня раздражают, но ни одно из них на антислово не тянет. Я терпеть не могу, когда в ответ на «доброе утро» отвечают «доброе». Хватаюсь за пистолет, когда говорят «озвучил» в смысле «сказал». Терпеть ненавижу, когда слово «достаточно» используют не по назначению. И ещё – это уже интеллигентская аффектация – не люблю, когда говорят «ровно» в смысле «именно».

– Делите ли Вы вообще слова на свои и чужие?

– Конечно. В меня, как и во всех, встроена целая куча декодеров «свой-чужой», в том числе словесных. Например, если звонит кто-нибудь и говорит: «Могу ли я услышать Григория Шалвовича?» – я сразу распознаю этот типаж.

– Что же это за типаж?

– Девочка по имени Яна-Олеся, работает менеджером, всегда на высоких каблуках, сильно красится, невзирая на юный возраст, обожает Comedy Club.

– Как бы Вы описали речевой портрет типичного современного политика?

– Человек, никогда не учившийся главной науке публичного политика – риторике.

– Кто из политиков лучший оратор? Есть вообще такие?

– Британские политики. Их этому специально в Оксбриджах учат. Французы тоже ничего, но всё-таки похуже.

– Что бы Вы назвали индикатором неграмотности в речи и на письме?

– Косноязычие, неспособность ясно выражать мысль.

– Есть ли у вас любимое слово? Речевая привычка?

– Ко мне периодами прицепляется какое-нибудь выражение, это меня бесит. Никак не могу, например, отделаться от идиотской привычки присовокуплять к концу всякой мало-мальски сложной фразы «да?» – как будто сомневаюсь в способности собеседника оценить всю несказанную глубину моей мысли.

– Есть ли слова, которые Вы, как писатель, себе никогда не позволите? Есть ли такие вербальные «запретные зоны»?

– В речи персонажа может пригодиться всё. Если ему надо «реально не заморачиваться» – его проблемы, не мои. В авторской речи я стараюсь следить за ритмом, созвучиями, сочетаемостью слов. У меня привычка: мысленно проговаривать каждую фразу. Если она паршиво звучит, значит, и писать её нельзя.

– В своих произведениях, воспроизводя, в частности, атмосферу XIX века, Вы часто используете устаревшую лексику. Есть ли слова и обороты, об исчезновении которых из нашей речи Вы жалеете? Что хотелось бы вернуть?

– Очень не хватает формы обращения к незнакомому человеку. Об этом давно пишут, но проблема так и не решена. Хочешь привлечь чьё-то внимание, приходится говорить: «Извините!» В XIX веке с его иерархией адресаций было легче: сударь, милейший, братец, милостивый государь, любезный и т.п.

– Какие слова Вы бы изъяли из русского языка?

– Ненужные, неуклюжие заимствования, калькирующие нормальное русское слово, не прибавляя никаких дополнительных нюансов. Вроде «бизнесвумен» или «чайлдфри». А впрочем, язык сам разберётся, что ему нужно, а что нет. Вот «челлендж», например, я думаю, врастёт. «Это хороший вызов» – звучит по-уродски.

Ксения Туркова

Источник: «Московские новости»