Досрочный ЕГЭ показал настолько высокие баллы на Кавказе и в Приморье, что Рособрнадзор пообещал их пересмотреть. А институт общественных наблюдателей в ряде регионов заподозрен в коррупции. О том, как изменился ЕГЭ и как он будет меняться в будущем, в интервью «Русскому миру» рассказывает ректор МГУ Виктор Садовничий.

– Виктор Антонович, вы долго были противником ЕГЭ. А когда против него высказывается значительная часть общества, вы полагаете, что «ЕГЭ надо совершенствовать». Почему?

– Моя точка зрения не менялась. Я оппонировал инициативе быстрого ввода ЕГЭ и доказывал, почему этого не надо делать. Дискуссия длилась около десяти лет. Она сыграла свою роль – удалось чуть-чуть подготовиться к введению ЕГЭ. Но то, как он проводится, говорит о том, что мы пока недостаточно готовы к системе тестирования. Я считал и считаю, что Единый государственный экзамен не может быть единственным способом приёма студентов в вузы. В том виде, в котором принят, он остаётся способом измерения некоторого объёма знаний, и в меньшей степени – его качества. Отсюда и возникают проблемы. Надо наращивать степень проверки качества знаний и развивать способности думать и сопоставлять.

– На ваш взгляд, с чем связано из года в год растущее якобы качество сдачи ЕГЭ? Если судить по баллам, которые демонстрируют итоги ЕГЭ, особенно на Кавказе, качество растёт. Но почему тогда абитуриентов с высокими баллами вузы уже после первой сессии отчисляют за неуспеваемость?

– Думаю, для окончательных выводов надо дождаться итогов основной волны ЕГЭ, которая закачивается после 20 июня. Предварительно же хочу заметить, что как всякий измерительный подход,ЕГЭ имеет недостатки. Они связаны с тем, что не совсем учитывают психологические особенности ученика: часто так бывает, что способный человек теряется, когда ему приходится не думать, а выбирать мнение из набора предложенных. Он приучен к рассуждениям и сопоставлениям, чего, к сожалению, не требует ЕГЭ. В этом его конструктивный недостаток. ЕГЭ не даёт возможности выяснить, умеет ли человек мыслить. Я, например, не смог бы поступить в МГУ через ЕГЭ. Я закончил вечернюю школу в Донбассе. У нас в программе не было раздела «Логарифмы». Когда я поступал на мехмат МГУ, мне попался именно этот вопрос – «Логарифмы». Я честно сказал: «Не знаю». Комиссия была в шоке. Её члены переглянулись и спросили: «Ну а показательную функцию знаете?» – «Знаю», – отвечаю. А это обратная логарифмам функция. «Ну, вот, – предлагают они, – через неё и доказывайте свойства логарифма». Я так и сделал. Экзаменационная система дала мне шанс.

– Почему не отменяют ЕГЭ, если первокурсники, благодаря ему поступившие в университеты, отчисляются – процент успеваемости тех, кто поступил через экзамены или олимпиады, до 40% выше, чем у сдававших ЕГЭ?

– ЕГЭ принят законом. У него есть плюс – по замыслу, он даёт равные стартовые возможности для всех. Но я убеждён, что он требует сильного усовершенствования. Согласитесь, это исключительный случай, когда президент страны создаёт президентскую комиссию во главе с руководителем своей администрации для анализа ЕГЭ. Я вхожу в эту комиссию и могу сказать, что внутри неё есть очень разные точки зрения на эту систему экзаменования. Дискуссия продолжается. Среди среднесрочных предложений – введение двух ЕГЭ по математике. Один общий – как аттестация об окончании 11-го класса, другой – специализированный. Для математических факультетов и инженерных вузов аттестационный экзамен по математике ничего не даёт. Поэтому введён второй добровольный экзамен по математике, получивший название «профильный». Я также поднял вопрос об истории, литературе и русском языке. Они не поддаются формализации Единого госэкзамена. Эти предметы требуют позиции, творческого озарения, широты мышления и богатства речи. Поэтому я настаиваю в экзаменах по этим предметам максимально уйти от тестовой формы. Комиссия моё предложение приняла, но как предложение. Пока эти экзамены будут проводиться по старой схеме.

– Что это за идея отстранить школы от проведения ЕГЭ?

– Об отстранении речь не идёт. Я предлагаю и нахожу робкую поддержку создавать независимые центры сдачи ЕГЭ при университетах. Такая практика есть в Европе. И наши вузы в этом заинтересованы – чтобы конкурировать. Репутация создаётся в том числе из качества абитуриентов, которых бы помимо школ и по желанию выпускников тестировали независимые центры. Если ЕГЭ пройдёт в независимых центрах и по новой методике, а также без технических и организационных сбоёв, то у общества будет шанс увидеть ЕГЭ как бы в «чистом виде». Это поможет по существу оценить систему государственной оценки знаний. Вообще, такой обновлённый ЕГЭ был бы тестом и для общества: чтобы преодолеть нынешнее болезненное отношение к ЕГЭ, надо дать ему выбор. Кстати, действующий пример такого выбора – система олимпиад, организованных при поддержке Минобрнауки и РАН. Она, как показала практика, тоже несовершенна. Но после того как были упразднены вузовские и межвузовские олимпиады, а остались только всероссийские, качество их выросло.

– Олимпиады и профильные экзамены могут потеснить ЕГЭ как систему оценки знаний?

– Ни насколько. Такой задачи и не ставится. Олимпиады как вид интеллектуальных соревнований помогают выявить талантливых школьников. Такую задачу не может решить ЕГЭ, они у него просто другие – оценка качества знаний на основе стандартов, которые пока болезненно, но формируются. В этом смысле, разумеется, ЕГЭ как систему оценки надо совершенствовать. Что же касается олимпиад, точнее, их итогов, то среди их участников наблюдается более высокая доля студентов, обучающихся на «хорошо» и «отлично», более высокая доля студентов выше среднего уровня, более высокий средний балл по итогам первой сессии.

Беседовал Антон Самарин