В столице Германии проживает, по разным подсчётам, от 150000 до 200000 русскоговорящих людей. Примерно 1500 из них страдают героиновой зависимостью, и ещё не известно, сколько имеют проблемы с другими наркотиками. В интервью «Часкору» психолог Эдгар Вилер рассказал, как развивается германская наркополитика и чем она отличается от российской.

В конце 90-х годов берлинский психолог Эдгар Вилер, в силу гэдээровского происхождения изучавший русский язык, начал работать в маленьком контактно-консультационном центре MisFit. Его клиентами были «русские наркоманы» – депрессивные, недоверчивые, нередко ВИЧ-инфицированные. Ныне доктор Вилер руководит крупнейшим социально-терапевтическим центром Vista, под его началом полторы сотни сотрудников.

 – Были ли вы первым в Берлине, кто начал работать с русскоговорящими наркопотребителями?

– Можно так сказать. (Улыбается.) Несколько лет, с 1997-го по 2001 год, я был ещё и единственным, потом появились другие коллеги. Всё началось совершенно случайно. В 90-е я занимался обычными немецкими клиентами, но потом в больницах, в частных практиках стали всё чаще появляться пациенты из стран бывшего СССР. Нередко с ними никто не мог толком объясниться. По Берлину пронёсся беспомощный клич: Боже, неужели нет никого, кто говорит по-русски? Этим кем-то оказался я.

– Можете в паре предложений сформулировать суть германской наркополитики?

– Генеральная линия – это профилактика среди детей и подростков и лечение наркозависимых людей, а не репрессии против них. Все усилия по борьбе направлены в первую очередь против наркоторговцев. В целом эта сфера выведена из-под приоритетной ответственности МВД и передана Министерству здравоохранения.

– Чем отличаются русскоговорящие потребители наркотиков, если судить по вашему опыту?

– Все наркотики разные. В каждом случае и терапия, и подход к человеку тоже должны быть разными. Так уж повелось, что я больше всего работаю с героинозависимыми людьми. Мы установили, что среди русскоговорящих потребителей героина гораздо быстрее, чем у их немецких коллег, происходит набирание большой дозы. Собственно, процесс попадания в наркозависимость в этой социальной группе ускорен. Русскоговорящим героинщикам свойственно стараться как можно быстрее достичь максимального эффекта, с этой целью они при инъекционном потреблении используют одновременно и героин, и кокаин. Мне кажется, это связано с некоторыми ментальными установками русских, ведь и алкоголь они часто употребляют похоже: если уж пить, так напиться вдрызг! И эта схема переносится на героин.

– В начале «нулевых» смерть от передозировки чаще встречалась среди героинщиков из бывшего СССР. Эта тенденция сохранилась?

– Как и раньше, количество смертей от передозировок среди русскоговорящих наркопотребителей растёт, в то время как в целом по Германии оно уменьшается. В статистике наблюдаются волнообразные изменения, но, к сожалению, героиновых смертей среди русскоговорящих несравнимо больше. Оказалось нелегко привычными средствами просвещения достичь специфической группы русскоязычных наркопотребителей. Был снят специальный профилактический фильм, увы, мне он показался не очень хорошо сделанным. Но это касается и других информационных материалов, нередко они плохо переведены с немецкого и совершенно не имеют необходимого воздействия. Мы пробовали пойти другими путями. При поддержке Федерального ведомства по делам мигрантов и беженцев (BAMF) организовали информационный проект, в его рамках опубликовали специальную брошюру для родственников наркопотребителей. Её автором стал Михаил Дубровский из Украины. Он живёт здесь, сталкивался с наркопроблемами в собственной семье – его родная дочь умерла от передозировки. Он углубился в эту тему и превратился постепенно в специалиста, стремящегося помочь другим людям со схожими проблемами. Этот автор выражается понятным языком, и в результате у нас получилась хорошая брошюра, на неё возник широкий спрос по всей Германии.

– Но языковой барьер всё же играет негативную роль в вашей работе?

– Так было лет десять тому назад, сегодня я придаю этому меньше значения. Вопрос преодоления коммуникативного барьера для нашего предложения наркопомощи по отношению к русскоговорящим в целом решён. Возникло много специализированных пунктов наркопомощи, где человека встречают русскоговорящие работники. Информационная работа в целом наладилась. Безусловно, определённый скепсис среди русского комьюнити по адресу госнаркопомощи сохраняется, возможно, полностью от этого избавиться в ближайшее время не удастся. Но острота проблемы ушла, общая ситуация с русскими наркопотребителями не отличается от других языковых сообществ.

 – В России сегодня идёт острая дискуссия о так называемой заместительной терапии. Каков ваш опыт в этом вопросе?

– Применение заместительной терапии началось в Германии на заре 90-х годов. Главным средством был метадон. Мы надеялись, что наркопотребители, не готовые отказаться от героина, смогут найти психологическую стабилизацию и лучше подготовиться к новой, свободной от наркотиков жизни. Эти ожидания не полностью оправдались. Сегодня у нас есть некоторые клиенты, уже 20 лет использующие метадон, так и не отказавшись от него. Мы не видим у этих людей особенных перспектив для отказа от наркотика. Это достойно сожаления, но мы по-прежнему убеждены: метадон помогает многим просто-напросто выжить. Лично для меня гуманистический аспект заместительной терапии вне всяких сомнений. Со временем в обиход вошли другие средства, например суботекс или бупренорфин, что стало большим достижением. Это средство менее агрессивно к организму в сравнении с метадоном. Не на всех людей оно действует одинаково, поэтому и далее некоторым пациентам придётся принимать метадон, но для многих суботекс стал хорошим решением. Его можно принимать в таблетках, этот медикамент оказывает не такое сильное воздействие на сознание, люди сохраняют ясность в восприятии окружающего. Метадон имеет побочные эффекты при долговременном использовании, например, это касается сексуальной сферы, а у суботекса нет таких эффектов. Чувственная сфера не страдает. Есть страны, где метадон вообще перестали использовать, например, во Франции и Швейцарии теперь используют лишь суботекс. Важно добавить, что в Германии в последнее время применяется и заместительная терапия с использованием медицинского героина – диаморфина. Это касается лишь ограниченной части нашей клиентуры, это дороже, чем метадон. Были долгие политические дискуссии, сначала возник пилотный проект, испробованный в нескольких городах. В 2008 году было принято решение утвердить его в качестве постоянного предложения. Пациенты должны соответствовать некоторым требованиям, например, иметь на своём счету несколько безуспешных терапевтических попыток, в том числе с метадоном. Сегодня мы наблюдаем пациентов в разных городах, проходящих героиновую терапию и ведущих нормальный повседневный образ жизни.

– Как система наркопомощи сочетает государственные и негосударственные организации?

– Были времена, когда параллельно работали государственные и независимые наркоконсультации. Постепенно почти без исключения этим стали заниматься негосударственные организации. НГО более ответственны в вопросе анонимности, у них это оказывается дешевле. Зарплаты работников в этой сфере по-прежнему невысокие, но у негосударственных организаций эта работа просто лучше получается! Вспоминая русскоговорящих наркопотребителей, отмечу: они гораздо охотнее обращаются в негосударственную структуру, поскольку им свойственно обострённое желание не выносить свои дела напоказ. Государству эти люди меньше доверяют.

– Расскажите, как вы участвовали в создании контактно-консультационного центра для наркопотребителей в городе Глазове в Удмуртии...

– Это был интересный опыт с 2002-го по 2003 год. Мы хотели открыть консультационный пункт по образу и подобию того, что делали здесь. Деньги предоставила организация «Акция – человек» на основе соглашения между германским Паритетным благотворительным объединением и комитетом по делам молодёжи Удмуртии. Мы с самого начала понимали, что полностью повторить нашу модель не сможем, но всё оказалось гораздо труднее. Зарегистрировать негосударственную организацию чисто бюрократически было почти неподъёмным делом. Затем надо было найти сотрудников, а в Глазове просто не было социальных работников с подобной специализацией. Пришлось сотрудничать с бывшими учителями или журналистами, в общем-то, не готовыми для данного щепетильного дела. Город небольшой, наркозависимые стеснялись открыто приходить в подобный центр, опасались, что их заметят, запомнят и будут узнавать на улицах. В Глазове была самоорганизация наркопотребителей, работавшая по 12-шаговой системе анонимных наркоманов. Мы сотрудничали с ними, искали других кооперативных партнёров, например, в Центре профилактики и борьбы с ВИЧ/СПИДом или в наркологической больнице, где наткнулись на совершенно ужасающие условия детоксикации. С ситуацией в Германии никакого сравнения не было! Мы контактировали с правоохранительными органами, в мягкой форме донося идею о декриминализации наркопотребителей, общались с прокуратурой и судьями. На пути продвижения проекта на всех уровнях сталкивались с изначально крайне скептическим мышлением. Городская администрация дала своё разрешение, но население нас не приветствовало. Почему вдруг дают деньги на этих наркоманов? Это же отбросы общества! Очень распространённое отношение там. Всё же мы прогрызлись через все препятствия, встретили множество замечательных людей и оставили готовый проект при условии, что его финансирование возьмут на себя городские и республиканские власти. В 2006 году приехали посмотреть, как всё работает. Наш проект более не существовал. Осталась общая консультация для людей с различными психосоциальными проблемами вроде ранней беременности или насилия в семье. Мы поняли: отдельный центр для наркозависимых в этих условиях пока невозможен.

– Можно ли победить наркозависимость?

– Каждый должен найти свой путь, потому что люди непохожи друг на друга. Я видел множество примеров избавления от наркозависимости. Мои русскоговорящие клиенты неоднократно находили выход через религию. В некоторых случаях возникала своеобразная эрзац-зависимость от церкви, но это в тысячу раз лучше, чем зависимость от героина. У нас в Германии есть официальные предложения наркопомощи, терапия или реабилитация, стационарная или амбулаторная, это порою довольно дорого. В некоторых случаях церковь тоже участвует в этих проектах, избегая оказывать какое-то духовное давление. Но ключевое слово «духовный» для меня имеет большое значение. Апеллируя к духовной сфере человека, можно добиться многого, те же анонимные наркоманы успешно работают на этом уровне. В России, насколько мне известно, вопрос реабилитации наркопотребителей в большой степени находится в сфере влияния церкви. Иногда к этому подключаются так называемые секты. В Германии, к примеру, сайентологи в своё время сумели получить много денег от государства, прежде чем все опомнились, поняв, что выдают деньги сомнительной секте. Тут нужно в каждом конкретном случае внимательно разбираться. Но я встречал много людей, в том числе во время моих поездок в Киев и Днепропетровск, прошедших реабилитацию в религиозной организации и вернувшихся хотя глубоко верующими, но совершенно жизнеспособными людьми.

– Можно ли абсолютно искоренить наркозависимость в обществе?

– Исключено! Общество обречено решать эту проблему вечно. Оно само продуцирует наркозависимость, постоянно создаёт возможности для её возникновения. Не думаю, что в будущем станет иначе. Что касается отдельного человека, то шансы избавиться от наркозависимости есть у всех, но в реальности лишь относительное меньшинство полностью отказывается от употребления наркотиков. Наркозависимость – это чаще всего проблема на всю жизнь, так просто от неё не отделаться.

Беседовал Александр Дельфинов, портал «Частный корреспондент»