Государства Балтии – традиционно «горячая» точка на карте Русского мира. К трудностям, испытываемым местными русскоязычными сообществами, обычно привлечено особое внимание в России. Впрочем – насколько мы представляем реальное состояние дел в каждом из прибалтийских государств? Как смотрят на положение дел сами представители русского сообщества? Что ждут они от России и как смотрят в будущее? Для того, чтобы узнать одну из точек зрения на имеющиеся проблемы, мы решили поговорить с русским политологом и публицистом, главой некоммерческого объединения «Русский институт Эстонии» Михаилом Петровым.

С чем в большей степени связаны затруднения русскоязычных граждан в Эстонии – с действующими законами или с нерегулируемым законом отношением эстонской части общества к неэстонской (здесь – если это возможно – были бы полезны конкретные примеры)?

Давайте условимся вот о чём. Никаких специальных социологических исследований на этот счёт не проводилось. Русская община не изучает самое себя, а исследования эстонской стороны носят чисто прикладной характер по типу исследований покупательского спроса или лояльности торговой марке. Поэтому я могу вам предложить только оценочные суждения, основанные на личном опыте.

Ваши «затруднения» – это эвфемизм, подменяющий понятие «институциональная сегрегация», которое включает в себя собственно сегрегацию, основанную на законе, поддерживаемую законом и вытекающие из сегрегации нерегулируемые законом общественные отношения, т.е. дискриминацию.

И вот вам конкретный пример – закрепленное законодательством раздельное по национальному признаку дошкольное воспитание, школьное и гимназическое образование. У нас нет «русской школы» у нас есть иноязычная школа для тех, кто не является эстонцем. Вопрос взаимной интеграции членов общества на этапе детства, отрочества и юношества вообще не стоит в повестке дня. Интеграция русского молодого человека начинается по окончании школы практически с нуля.

Два сюжета, которые, если судить по российским СМИ, наиболее ярко иллюстрируют «историческую политику» эстонских властей – внимание к легионерам СС и перенос Бронзового солдата. Насколько эти сюжеты сохраняются в сфере общественной дискуссии в Эстонии? Какое распределение позиций по этим вопросам в эстонской и неэстонской части общества. Полярны ли они? Есть ли какое-то пространство для компромиссов?

События «бронзовой ночи» или их отдалённые последствия так или иначе присутствуют в эстонской и русскоязычной прессе каждый день в течение всего последнего года. Что же касается второй части вопроса о легионерах СС, то следует иметь в виду, что для фашизма в Эстонии нет ни почвы, ни условий, ни традиций. Есть некие проявления неонационализма, внешне весьма похожие на неонацизм.

Главная черта эстонской ментальности – крайний индивидуализм. Нацизм и, в меньшей степени неонацизм, это массовая идеология, доступная коллективу, а не собранию индивидуалистов, объединившихся в государство. У эстонца-индивидуалиста нет метафизических обязанностей перед государством, но зато государство обязано обеспечить ему сохранение эстонского языка и культуры на все времена. Государство отнюдь не является высшей целью устремлений индивидуалиста, он просто заботится о том, чтобы у него была нянька, которая от рождения и до смерти будет о нем заботиться и обеспечит его потомкам доминирующее положение в обществе, в политике и в экономике.

Современная эстонская государственная идеология пытается имитировать от лица индивидуалистов некий коллективный message. Глупо мечтать о некоем компромиссе с имитаторами. Имитатора, как нашкодившего котенка, нужно каждый день торкать носом в собственные имитации, пока ему самому не надоест. Однако для этого нужна политическая воля хозяина.

Насколько повлияло на положение русскоязычных вступление Эстонии в ЕС? Насколько действенно законодательство Евросоюза для регулирования конкретной ситуации русскоязычных в Эстонии?

Русские в Эстонии и других странах Балтии Европейскому союзу не интересны. Внутринациональная политика полностью отдана в руки имитаторов. Единственное, что реально – это сегрегация по национальному признаку. Она существует в законодательстве и в натуре, но Евросоюзу борьба с ней в Эстонии или Латвии не интересна.

Влияет ли уровень экономических связей Эстонии и России на положение русского языка? Есть ли в эстонском обществе экономический запрос на изучение русского языка (и поддержания хотя бы минимальной заинтересованности в изучении русской культуры)?

В последнее время нам усиленно объясняют, что русский язык в эстонской школе востребован как второй иностранный после английского языка и что интерес к нему неуклонно растёт. Между тем подросло поколение эстонцев, занимающих должности на низшем и даже на среднем чиновничьем уровне, которые русского языка не знают, но отлично знают свои права, вытекающие из закона о государственном языке.

Корректно ли выражение «русскоязычная община в Эстонии»? Насколько русскоязычное сообщество Эстонии моноэтнично? Существуют ли какие-то особенности взаимодействий подгрупп разных национальностей в рамках одной общности?

Русскоязычной общины нет. Есть русскоязычное население, которое включает в себя всех неэстонцев, т.е. инородцев. Что касается русской общины, то она самая многочисленная в среде инородцев. Община плохо структурирована, она не имеет центрального руководства, материальной базы, собственных информационных источников, не имеет единого мнения даже по наиболее важным вопросам общественной жизни и взаимодействия с государством. Расслоение по экономическому и гражданскому признакам принимает катастрофический характер и близко к необратимому.

Насколько можно понять, сейчас русскоязычные в Эстонии зажаты между двумя противоположными угрозами: потеря идентичности и замыкание в некие гетто. Какой, по Вашему мнению, оптимальный путь, чтобы избежать обеих опасностей?

Русская община крайне неоднородна – бедные и богатые, правопреемные (получившие гражданство как потомки граждан Эстонской республики до 1940 года) граждане и натурализованные, родившиеся в Эстонии и трудовые мигранты, граждане Эстонии и граждане России, наконец, лица без гражданства. Поэтому для общины нет единого решения: какая-то часть пойдет по интеграционному пути, кто-то маргинализируется внутри Эстонии, кто-то будет выдавлен за пределы Эстонии. Оптимальный путь – отменить законы, мешающие нормальным интеграционным процессам в обществе. Пусть то, что должно ассимилироваться, ассимилируется, что должно интегрироваться – интегрируется. Тот, кто избрал параллельный путь, пусть себе идет этим путем. Государственная политика в отношении инородцев отнимает у Эстонии слишком много сил на поддержание сегрегации и полицейского контроля. Разумнее было бы потратить эти силы и средства на поступательное движение по пути экономического прогресса в интересах всего населения страны.

Как можно понять, русскоязычная молодежь, выросшая в Эстонии, в достаточной степени владеет эстонским языком, лучше встроена в Эстонское общество, мало связана с Россией. Влияет ли это на внутренние положение общины? Приводит ли это к какому-то конфликту поколений, недопониманию между «отцами» и «детьми» и т.д.?

Владеющая эстонским языком, образованная русская молодежь представляет собой сильного и опасного конкурента на внутреннем рынке рабочей силы. Именно по этой причине молодых русских дискриминируют, почему они и стремятся уехать в другие страны Евросоюза. Например, в Лондоне есть община бывших нарвитян и жителей Северо-востока Эстонии. Придёт время, когда им захочется вернуться в Эстонию, и они вернутся. Но это будут другие люди, воспитанные на европейских ценностях, усвоившие европейскую демократию. Они захотят взять реванш за унижения родителей, и они возьмут его. Чем больше русской молодежи сейчас будет вытеснено в Европу, тем острей будет трудовая и предпринимательская конкуренции в Эстонии 10-15 лет спустя. Это и будет третья «оккупация», по-настоящему безжалостная, потому что будет построена на законах рыночной экономики. Мстительность не присуща русскому менталитету, поэтому основой третьей «оккупации» станет не месть, а нравственное безразличие к эстонцу. Не очень удивлюсь, если доживу до того времени, когда эстонских сыновей в цивилизованной и внешне демократической – европейской! – форме призовут ответить за сегрегационные грехи отцов.

Имеется ли  в русской общине в Эстонии внутренний запрос на  объединение? Поможет ли такое объединение решить проблемы стоящие перед общиной. Если да – то какие объективные и субъективные причины препятствуют такому объединению?

Если говорить о русской общине, то она деморализована и находится в полуобморочном состоянии, посему не готова осознавать и формулировать внутренние запросы. Прежде всего общине нужно помочь материально. Но боже упаси от спонсорской помощи типа «дал и забыл»! Пусть на первом этапе это будет банальное отвёрточное производство, плоды которого будут стопроцентно возвращаться в Россию. Пусть это будет производство, организованное русскими и для русских. Эстонское государство не собирается бороться с русской безработицей, так пусть поможет Россия.

Для российских граждан, постоянно проживающих в Эстонии, нужна система российского образования, а не ублюдочная «иноязычная школа» для инородцев.

Наконец, Россия должна избавиться от моральной ответственности за тех русских, кто принял эстонское гражданство. Эстонское государство должно понять, что только оно несёт полную юридическую, моральную и историческую ответственность за тех, кому предоставило свое гражданство. Случись война, и они будут воевать против России с оружием в руках, потому что, принимая гражданство, принесли клятву верности Эстонской Республике. А помимо клятвы в тылу есть ещё семья – чем не заложники! – дачи, квартиры, лизинг в банке и т.д. Это не значит, что Россия должна забыть об этих русских, просто эта категория населения Эстонии должна быть исключена из сферы межгосударственной проблематики.

Игра в российских соотечественников без разбора безнравственна, потому что дает людям ложные ориентиры. Соотечественниками могут быть только те, кто заключил завет (договор!) гражданства с одним и тем же государством (отечеством), не важно по праву рождения или по осознанному выбору. Все прочие – соплеменники, объединенные общим национальным происхождением, языком и культурой. Соотечественник за рубежом – это не русский вообще (соплеменник), а только гражданин Российской Федерации. Звучит для соплеменников обидно, но такова реальность без обмана. Подлинного соотечественника за рубежом защищает Конституция России, действие которой на всех соплеменников без разбора не распространяется.

Какая помощь от России, с Вашей точки зрения, прежде всего, необходима для поддержки русской культурной компоненты в Эстонии?

Прежде всего, России следует отпустить на волю русских, заключивших завет гражданства с эстонским государством и не соблазнять их статусом мифического соотечественничества. Во-вторых, Россия должна озаботиться укреплением связей с молодыми российскими гражданами, проживающими в ближнем зарубежье. Подросло поколение граждан, многие из которых России в глаза не видели, не имеют друзей в России, не имеют опыта жизни в России. Если Россия не хочет потерять этот потенциал, то ещё вчера должна была бы озаботиться их судьбой.

Каково будущее русскоязычной общины, если события дальше будут развиваться так, как они развиваются сейчас? Имеется ли возможность переломить наметившиеся тенденции? Есть ли в этом необходимость?

Общину можно спасти, если помочь ей укрепиться экономически. Нужны не спонсорские подачки, нужна эффективная экономическая программа. Лояльность соплеменников, которую невозможно удержать через институт соотечественников, можно приобрести через экономику. Христос сказал, что там, где вы накопили земные сокровища, там будет и сердце ваше. Цинично, понимаю. Однако обязанность спасти русскую общину, помочь соотечественникам и соплеменникам отчасти уравновешивает цинизм большой политики и большой экономики.