Александр Нилин: Оставлен на второй век
Оставлен на второй век. Главы 1 и 2
Оставлен на второй век. Глава 3
Оставлен на второй век. Глава 4
Оставлен на второй век. Глава 5
Оставлен на второй век. Глава 6
Оставлен на второй век. Глава 8
Оставлен на второй век. Глава 9
Оставлен на второй век. Глава 10
Оставлен на второй век. Глава 11
Кашель бьёт особенно по ночам, когда будишь всю больницу, где лечат отнюдь не кашель.
Когда-то – немыслимо давно – когда болезней набиралось гораздо беднее (не были они, скорее всего, распознаны в сегодняшнем объёме), и от всего лечиться впору бывало неиссякаемым ещё легкомыслием, я показывал врачу-лору своё горло – и лор чего-то сказал о хроническом воспалении (не расслышал – не запомнил).
И вот которую зиму пытаешься с помощью недешёвых (у нас дешёвыми и не торгуют) снадобий умерить надсадный кашель. А по опыту знаю, что пройдёт он не раньше завершения зимы – лечи не лечи.
В болезнях, как и во всём прочем, мы вынуждены придерживаться кем-то свыше установленной иерархии.
Всего престижнее, например, умереть от онкологии, тщеславие уходящего сможет умерить, надеюсь, ещё вариант, когда сражён ты сердечными делами. Статус прочих недугов, по моим наблюдениям, скромнее, но скрасить ситуацию может их совокупность – редко бываешь болен чем-то одним, не коснувшись других диагнозов.
Но, как и везде, в медицине одна иерархия всех проблем не решает.
Генералом быть хорошо, но из одних генералов войска не собирают.
В медицинских сражениях происходит то же самое. Статуса ли болезней мы коснёмся, цен ли на лекарства или учёных степеней лечащих врачей.
Постепенно овладеваю специальной терминологией – и всегда теперь готов блеснуть ею в разговоре с больничным персоналом. Девушка, бравшая у меня кровь из вены, удивилась: «Вы имеете отношение к медицине?» Я тут же нашёлся: «Конечно. Как тяжелобольной, самое непосредственное».
Как тяжелобольной, позволяю себе и некоторые вольности определений – при условии, разумеется, что позволяю себе эти вольности в удалённом от врачей кругу.
Всё, на мой взгляд, чем бы ты ни был болен, решает личная крепость здоровья. Не останься его в запасе у некоторых из нас, вымерли бы мы поголовно. А так кое-кто из моих знакомых способен ещё на остатках самочувствия прийти на похороны сверстников, растративших отпущенное им природой здоровье без остатка.
Во-вторых, лекарства – их всё больше и они всё лучше – и сказать бы, что Бог с ней с ценой на снадобья, если бы не уверенность, что Бог кого-то из нас мог бы для смеха исцелить – не безвозмездно (в каком-то большом смысле), но и без дорогостоящих лекарств.
Мой совет – завет молодым людям, только начинающим разбазаривать своё здоровье, – воспитывать в себе (коли нет талантов делать деньги воздуха) терпение и трудолюбие.
В новом веке выживут (а иной и на долголетие замахнётся) лишь люди состоятельные.
Правда, у бомжей и нищих есть некоторое преимущество перед буржуями – они про свои болезни не знают (им же ставит общество один социальный диагноз) – и умрут счастливыми от неведения.
Лечиться у знаменитых врачей-профессоров стоит (сколько бы оно ни стоило). Иногда минуты разговора с мэтром достаточно бывает для веры, что дни твои ещё не сочтены, до вечного покоя есть ещё некоторое время – для размышлений хотя бы.
При моём тщеславии и снобизме я рад бываю иллюзорной близости к профессорам. И всё делаю для поддержания легенды о них – и первый же в неё верю.
А всё же дорого бы дал – по деньгам бы оно, наверняка, получилось бы дешевле – чтобы какой-нибудь доктор (пусть вовсе без научной степени) послушал бы моей рассказ о своём ощущении болезни чуть подробнее, чем принято у нас сейчас.
Но иерархия, соединяющая врачей с пациентами, строится на том и только на том, что начальник – врач, а мы – подчинённые. А кто-нибудь слышал когда-нибудь, чтобы начальник услышал подчинённого?
Лекарство – при самом удачном воздействии – заставляет нас вспомнить о самом тесном соседстве внутри организма массы болезней, ведь и в здоровом теле всё взаимосвязано.
Словом, когда подозреваешь в себе признаки новых и новых болезней, сам бываешь рад спрятаться за уже установленные прежде болезни – неизлечимые, зато всех своим статусом пугающие.
А что делать с остальными, менее престижными?
Да ничего я решил не делать – не оккупировать же собой поликлинику, когда на жизнь мне отведённое время поджимает?
Мне пошёл семьдесят второй год.
Предположим невиданную удачу – укрепил я за год-другой своё здоровье.
А когда мне с ним – поверим, что укреплённым – жить? Пока лечился, стал же ещё старше.
И я снова выбираю легкомыслие, помешавшее мне когда-то вылечить горло.
Кашель бьёт меня по ночам, и днём случается тоже, но я верен иерархии – лечу у знаменитых врачей престижные болезни.
Что будет, то будет.
Александр Нилин