Помню, Советский Союз уж дышал на ладан, но до августа 91-го было ещё довольно далеко. Года полтора-два, кажется. Коллапса державы тогда ещё, как теперь это ни покажется странным, почти никто не предчувствовал. Это сейчас говорят: ну как же, всё было очевидно: и по Прибалтике было, мол, видно, и по грузинам, и по Ферганской долине. Лукавят. Не было ничего очевидно. Был хаотичный процесс, который непонятно чем должен был закончиться.

Было какое-то, помню, то ли совещание, то ли гражданско-политическая встреча. Формат не помню. Помню, что в нынешнем Белом доме (там можно было тогда парковаться прямо рядом, никакого чугунного забора не было, да и охрана – что теперь в какой-нибудь задрипанной конторке – вялый вахтёр). Сидели там всякие эксперты из академических институтов, обсуждали, ясное дело, «текущий момент» и куда пойдёт страна. Я там, правда, особо не выступал, больше слушал. Никто не знал, куда она отправится. Кто-то вбросил тему: а может ли она вообще расстаться сама с собою, может ли развалиться на разные государства независимые. И почти все сказали, что нет, никогда такого не произойдёт. А едва ли не самым убойным аргументом против такого исхода был вот такой: мол, такого не может произойти, потому что это надо же будет всем этим новым государствам перезаключать заново все международные договоры (многие десятки и даже сотни), устанавливать границы и пр. А это ведь очень трудная, практически невыполнимая задача. Честно говоря, мне уже тогда такой аргумент показался несколько наивным. А всего лишь через каких-то год-полтора оказалось, что он был просто глупым. Потому что когда речь идёт о великих переменах, то кто же цепляется за подобные мелочи, как какие-то договоры? Тем более негоже цепляться за более мелкие вещи…

Историю эту я вспомнил, когда теперь в публику вбросили идею о возможности отменить вскорости трудовые книжки для трудящихся граждан. Не сразу, конечно, а может, через год. Может, через два. Или три. Дело-то, понимаете, ответственное. Такую дряхлую древность выбросить. Придумали их в суровые сталинские времена и до сих пор понуждают людей идти с ними по жизни, чтоб все выговоры, полученные двадцать лет назад, могли быть поводом для пристального прищура кадровика.

Уж 20 лет скоро, как нет с нами «совка», а рудименты его чуть ли не каждом шагу. И материальные, и, что ещё хуже, ментальные. Никак всё не расстанемся. Словно боимся выбросить на помойку старые игрушки, а с ними и прошлую жизнь. Вдруг она, эта прошлая жизнь, ещё пригодится? Хотя кому и зачем? Ещё так же, бывало, старые люди, зажившиеся в какой запущенной квартире, сопротивляются из последних сил ремонту, затеваемому молодыми: вот, мол, когда помрём, тогда эти засаленные обои и переклеите. А до тех пор ни-ни.

Те наши бывшие собратья по Союзу, кто действительно хотел вырваться в новую жизнь (хотя тогда, в начале 90-х, все имели о ней весьма и весьма наивно-романтическое представление), те последовательно, а зачастую и слишком уж нарочито, назло «экс-империи», старались избавиться от как можно большего числа пережитков прошлого. То ли понимая умом, то ли чувствуя нутром, что без такого избавления нового качества всё равно не создашь. В конечном счёте, как бы нам в иных случаях ни было это противно, они оказались правы. А мы, конечно же, не чувствовали такого же отвращения к «совку», как, скажем, прибалты. И оттого задачу искоренения себе не ставили. Компартию, пополоскав в суде, запрещать не стали, репрессивные органы толком трогать не посмели вообще, ограничились переименованием КГБ в ФСБ и разделением на разные структуры. Милиция вообще прожила ещё 20 лет, и ей теперь переименование в полицию что слону дробина.

Нам словно было жалко расставаться с артефактами старой жизни. Думалось, что новая возникнет как бы сама собой путём чудесных трансформаций, которые не потревожат трепетное сознание народа. Сознание, впрочем, всё равно у народа встало враскоряку, но не от последовательно, планомерно и сознательно проводимого строительства нового взамен старого, а потому что хотели как лучше, а получилось то, что получилось. Причём непоследовательность и отсутствие внятного видения будущего чуть ли не всякий раз объяснялись заботой то о трудящихся в целом, то о ветеранах в частности, то о малоимущих, то о сирых, то об убогих.

И потому наряду с так и не тронутой, по сути, реформами во имя будущего, скажем, той же милицией, остался лежать в мавзолее труп В.И. Ленина. Осталась призывная армия с неизбежно нищающими в новых условиях советскими офицерами. Остались трудовые книжки. Остались нелепые в новых условиях и мало где ещё виданные внутренние паспорта. По сути, осталась та же прописка (и сейчас опять начались разговоры про ужесточение т.н. регистрации). Остались вычеты налогов по месту работы (вместо уплаты их самими налогоплательщиками, заключающими тем самым контракт с государством). Остались командировочные удостоверения с, по сути, совковыми «нормами» учёта командировочных расходов. Остались советские поликлиники и медицина, для которых не создали никакой новой внятной целостной системы функционирования – ни страховой, ни полностью частной, ни полностью бесплатной государственной. Осталась пенсионная система, с которой что-то пытались сделать, начинали, переиначивали несколько раз, но потом словно плюнули – ну её, пусть будет как есть, – непонятно как работающая, но нищающая и дряхлеющая, как всё советское.

Осталось советское по сути, обросшее уродливыми струпьями чего-то то ли частного, то ли платного высшее образование, выпускающее кого-то там – не под сгинувшее распределение, но и не под запросы рынка. Осталась та же советская средняя школа, только лишь учителя обеднели и маргинализировались (как одряхлела и маргинализировалась, скажем, оставшаяся в наследство советская инфраструктура), да старое дряблое тело насадили, точно на кол, на непонятное по сути, но продаваемое по форме ЕГЭ.

Остались старые песни, старые фильмы, не сходящие с телеэкранов и бесконечно культивирующие эстетику некоего «прекрасного, славного прошлого», которое новое поколение всё равно не понимает, не чувствует и которое для него не может заменить картины желаемого будущего (каковой картины нет).

Остались те же ЖЭКи, названные лишь иначе – управляющие компании, что даёт лишь больше возможностей воровать. То есть реализован типичный «максималистский» вариант типичной постсоветской так называемой реформы: воровать стало лучше, воровать стало веселее.

Наконец, осталось голосование вместо выборов. Остались расправы вместо судов. Произвол вместо правосудия. Осталась власть сама по себе, народ сам по себе.

И всякий раз кого-то «жалко», всё время защищают постепенность и половинчатость. Только бы ничего толком не менять. В результате получаются несуразности и убогость, жизнь всё время обгоняет недоделанные усилия, как безнадёжно обгоняют вечные автомобильные пробки «недоделанное» дорожное строительство. На самом деле просто нет ни понимания, зачем избавляться от пережитков прошлого, из которого страну словно нечаянно и нежеланно для неё вынули, ни решимости и воли это сделать. В том числе по причине отсутствие картины будущего.

Вот и сейчас. Боязно отменять трудовые книжки, ибо как же, мол, будут начислять пенсии – будут обманывать стариков и старушек. Не хватает ума понять, что отмена свидетельств о былом крепостничестве имеет самодостаточную ценность – обсуждать тут нечего, надо делать. Надо взять и отменить. В качестве первого и непременного шага. И ведь будут, конечно, обманывать и путать стариков, и путаться сами, если только отменить и ничего целостного не создать (как, собственно, у нас по большей части всё и делается). Значит, надо создать.

Боязно отменить прописку и внутренние паспорта, потому что нет мозгов создать (или даже просто тупо скопировать у кого-то) внятную систему учёта населения. Даже техосмотр отменить оказалось боязно: замаха хватило лишь на машины-трёхлетки.

Наверное, весь этот страх перемен, страх перед отказом от элементов обанкротившейся системы первое время ещё можно было объяснить тем, что до конца не верилось, что крах этой системы уже навсегда, а её банкротство было исчерпывающим. Но теперь-то, может, уже пора перестать застывать в недоумении перед непонятно где простирающимися горизонтами будущего, пора перейти от жизни постсоветской к просто жизни новой – целостной и устроенной согласно некоему понимаю направления движения.

Куда мы идём? Нет ответа. Почти как у Гоголя про «птицу-тройку». Или же «переходный период» просто не признан законченным и не оставляет чувство, что распад 91-го ещё не вполне завершённый процесс? Пора выбросить ненужные старые игрушки. И переклеить старые обои. Самим. Потому что рано или поздно придут и переклеят другие.

Георгий Бовт

Источник: «Газета»