Грузия всегда была для меня не столько страной, сколько частью культуры. Причём не чужой, экзотической, а своей собственной. В конце концов, наше поколение росло на грузинском кино.

Образы из фильмов Иоселиани и Данелии соседствовали в нашем сознании с «грузинскими» анекдотами, половина из которых придумывалась в Москве, строками Лермонтова и гротескно-преувеличенными картинами застолья из «Кавказской пленницы». В реальной же Грузии я был очень давно. В студенческие годы.

«Теперь всё изменилось», – сказал по телефону молодой тбилисский коллега, обсуждавший планы моих предстоящих лекций. «Но ведь проспект Руставели остался на месте!» – запротестовал я. «Да, проспект на месте», – согласился мой собеседник и почему-то вздохнул.

Тбилиси встречает приезжего отличным современным аэропортом, сразу же после которого начинаются разбитые дороги и покосившиеся дома с осыпающейся штукатуркой. На улицах преобладают старые «Жигули» и битые подержанные иномарки, между которыми время от времени проплывают дорогие внедорожники. В центре города на месте Ленина сверкает сусальным золотом Святой Георгий работы Церетели.

Михаил Саакашвили и грузинские олигархи любят позолоту, а также массивные конструкции из стекла зелёно-голубого «бутылочного» цвета. Вид старого Тбилиси изувечил остеклённый мост, обошедшийся казне примерно в 60 миллионов долларов. Достаточная сумма, чтобы год платить зарплату всем учителям страны. А выше на горе стоит храм Святой Троицы, построенный при Шеварднадзе. Эти сооружения великолепно дополняют друг друга. Самым последним украшением города стал памятник жертвам «войн за территориальную целостность Грузии». Он представляет собой длинный искривлённый параллелепипед, покрытый табличками с именами погибших. Табличек сорок тысяч. Жертв, к счастью, было меньше. Место оставлено на будущее – можно примерно спрогнозировать, как видит нынешнее руководство Грузии перспективу отношений с Россией и отделившимися от страны автономиями.

Удивительный по красоте город сегодня переживает явный упадок. Люди одеты бедно и однообразно. Дорогие магазины, выставляющие напоказ западные бренды, стоят пустыми. Зато, отойдя от центра, обнаруживаешь множество неказистых ларьков, торгующих всякой дрянью.

Молодой экономист, гуляющий со мной по городу, объясняет, что изрядная часть государственного бюджета – западные субсидии и дотации, но их хватает как раз на поддержание самого государства. Деревня с трудом кормит сама себя. Советские табачные и чайные плантации заброшены.

Власти надеются развивать туризм, и здесь строят хорошие новые гостиницы, превращают в отели старые дома. Но отели дороги, а богатые туристы в бедную страну ехать не рвутся. Батумский порт работает в основном на транзит в Армению и Азербайджан. И ещё Грузия торгует металлоломом. Вот и вся экономика.
Правительство Саакашвили, твёрдо следуя неолиберальным рецептам, продолжает повторять: надо привлечь иностранный капитал, создав «привлекательный инвестиционный климат». Трудовое законодательство в Грузии – образцовый продукт неолиберальных социальных реформ. Работника можно уволить в любой момент без объяснения причин. Налоговое законодательство тоже крайне либерально. Но бизнес, несмотря на предоставленные ему замечательные возможности, не торопится развивать производство. Итог всех усилий за несколько лет – одна обувная фабрика. Безработица официально достигла 17%, по другим данным, в несколько раз больше.

Российские либералы восхищаются тем, как Саакашвили покончил с коррупцией в полицейском ведомстве. И новыми прозрачными зданиями, в которые он переселил стражей порядка.

Вообще-то, далеко не во всех полицейских участках стены стеклянные, но несколько таких сооружений я действительно видел. В одном из них стекла были плотно закрыты занавесками. И не потому, что за этими шторами снова стали брать взятки и бить задержанных. Просто находиться в стеклянном доме при ярком солнце невыносимо. Да и психологически это не особо приятно. Что же касается взяток, то дело вовсе не в «прозрачности».

В стране, где 300 долларов считается очень хорошей зарплатой, а доходы учителя колеблются между 50 и 70 долларами в месяц, полицейский офицер не слишком утруждая себя, получает две тысячи баксов, начальник участка – 8 тысяч. «Прежние коррупционеры обходились нам дешевле», – ворчит тбилисский таксист.

Спрашиваю про то, что происходит сегодня в кинематографе. «Фильмы снимают. Но грузинского кино больше нет. Того кино, которое вы знаете». Чтобы избавиться от русского влияния, перестали показывать и западные фильмы, дублированные на русский язык. Теперь ленты показывают на языке оригинала с грузинскими субтитрами. А в прошлом году, в порядке борьбы против имперской агрессии на Новый год не стали показывать «Иронию судьбы». Вместо неё продемонстрировали зрителям голливудскую комедию «Один дома».

Никуша, молодой экономист, сопровождающий меня по городу, получил прозвище «Маркс» потому что оказался единственным на весь курс, кто прочёл «Капитал». И Кейнса тоже никто, кроме него, не читал. На экономическом факультете, объясняет Никуша, сегодня «могут подготовить очень хороших бухгалтеров». Большего неолиберальной Грузии и не требуется. Дискуссий нет, обсуждать нечего. Все вопросы уже решены раз и навсегда.

Наука в принципе не нужна неолиберальному государству, ведь она не имеет прямого отношения к рынку. Исследовательские центры закрываются, а интеллигенция сетует на то, что страна становится всё более провинциальной. В советское время и грузинская культура, и наука имели в качестве своей внешней среды всю огромную страну, которая, несмотря на «железный занавес» и холодную войну, развивалась отнюдь не в изоляции от остального мира. Теперь Грузия, предоставленная сама себе, оказывается в культурном смысле всё более изолированной. Политика вытеснения русского языка, последовательно проводимая сменяющими друг друга режимами, в сочетании с систематическим урезанием средств на образование привела к тому, что «английский не выучили, а русский забыли».

Можно, конечно, переживать за русский язык, но ещё больше оснований в такой ситуации беспокоиться о будущем именно грузинской культуры. В университетах нет нужных книг. Переводить всю необходимую литературу на грузинский – дорого. Английских книг не хватает, и они тоже дороги. Русских книг становится всё меньше, как и людей, способных их читать. Книжных магазинов осталось немного, а на полках мало литературы. Бросаются в глаза потрёпанные корешки советского времени – грузинские и русские. Здесь нет никакой дискриминации – старые книги стоят на полках в тесном строю, как ветераны, держащие последнюю оборону.  

Борьба с русским языком дополняется не менее последовательной борьбой против левой идеологии. Многие университетские преподаватели, специалисты, признанные и в России, и на Западе, остаются без работы. Их взгляды не соответствуют новой господствующей идеологии. Зато немногие левые профессора, которые всё ещё преподают, становятся любимцами студентов, как лидер социал-демократов Гия Жоржолиани.

«Мишисты», как называют здесь сторонников Саакашвили, доказывают, что президент всё делает правильно, но ничего не получается из-за козней русских. Однако верят в это всё меньше. «Если уж их так заботил инвестиционный климат, не надо было бы начинать войну», – замечает Никуша.

Несмотря на идеологические гонения, Тбилисский университет становится «цитаделью левых». И молодые активисты настроены всё более радикально. Студенческий протест начался и в Академии художеств. В противовес официальной системе преподавания, молодёжь создала собственную «Свободную мастерскую».

В обществе постепенно зреет ощущение того, что перемены придут снизу, в тот момент, когда люди начнут организовываться сами, отстаивая свои социальные права и интересы. Вопрос не в том, будет ли у власти Саакашвили, а в том, как обеспечить работой тех, кто её лишён, как восстановить образование и науку, как наладить отношения с Россией, помириться с абхазами и осетинами. «Грузии нужно социальное государство», – повторяет  Гия Жоржолиани. И ресурсы для этого есть. Нет только политической воли – до тех пор, пока неолибералы остаются у власти.

Как бы ни старались люди, находящиеся сегодня у власти, связь грузинской культуры с русской разорвать не удаётся. И это проявляется во множестве мелочей – от свежих цветов перед скромным бюстом Пушкина, стоящим недалеко от сусально-золотого Георгия, до русской попсы, которую вопреки официальным запретам играют в грузинских ресторанах.

Традиция грузинского застолья пережила смену режимов и явно переживёт неолиберализм. Похоже, что жители этой страны будут экономить на чём угодно, но никогда не откажутся от вина и шашлыков. И не только потому, что любят поесть и выпить, но, прежде всего, потому, что это повод для долгой и задушевной беседы, периодически принимающей форму тостов. Молодёжь, выросшая уже в новую эпоху, чувствует и понимает эту традицию ничуть не хуже старшего поколения. И когда мои новые тбилисские друзья пьют за дружбу между народами, мне ясно, что это не только дань вежливости по отношению к московскому гостю, а то, во что они искренне верят, за что они готовы бороться.

– Посмотрите на этих молодых людей, – обращается ко мне Гия Жоржолиани. – Они плохо говорят по русски, но их любимый писатель – Достоевский, их любимый поэт – Маяковский.

Увы, известной мне с детства Грузии из старого советского кино я так и не нашёл. Может быть, она разрушилась под ударами неолиберализма, а может быть, и существовала только в образах тех удивительных фильмов и в нашем воображении. Но я нашёл другую страну, измученную и изувеченную, но всё равно достойную любви и восхищения.

Борис Кагарлицкий