Решение президента Медведева вмешаться в конфликт вокруг Химкинского леса и приостановить вырубку оказалось главной политической сенсацией не только последних недель, но в некотором смысле и последних лет. С 2005 года, когда после массовых протестов правительство вынуждено было отказаться от первоначального плана «монетизации льгот»,  высшие органы власти ни разу не соглашались на пересмотр собственных решений. Причём даже в тех случаях, когда протесты были несравненно более массовыми, а сами решения откровенно ошибочными и непопулярными. Единый государственный экзамен, дружно осуждённый профессионалами, вызвавший возмущение родителей, панику среди школьников и недовольство университетской элиты, отменён не был даже тогда, когда провал признали многие из первоначальных инициаторов и разработчиков реформы. И хотя сам президент высказывал недоумение по поводу ЕГЭ, политика была продолжена как ни в чём не бывало. Точно так же не пошли власти на попятный и по вопросу о ввозе на Дальний Восток подержанных японских автомобилей. Ни волнения во Владивостоке, ни автопробеги противников постановления в Москве и других городах, ни кампания в Интернете и прессе на позицию правительства не повлияли.

Утверждать, будто уступки властей по вопросу о вырубке Химкинского леса связаны с небывалой силой протеста, его массовостью или эффективностью, было бы, по крайней мере, наивно. Когда на Пушкинской площади собралось около двух тысяч человек, спевших «В лесу родилась ёлочка», их вряд ли можно было считать мощной силой, при виде которой Кремль содрогнётся и изменит публично принятое решение. Скорее наоборот, именно потому, что протесты оставались хоть и заметными, но сравнительно слабыми, власть смогла пойти на уступки, не теряя лица. Что бы ни говорили активисты гражданских движений, соотношение сил складывалось не в их пользу. Вырубка просеки под автостраду была почти закончена, и ничто не мешало довести дело до конца авторитарными методами, в очередной раз показавшими свою примитивную надёжность. Одну часть недовольных можно было проигнорировать, другую (антифашистские группы) подвергнуть репрессиям, благо был для этого формальный повод в виде нескольких разбитых окон в химкинской городской администрации.

Правда, новым фактором в политическом раскладе стало появление среди участников протеста фигур, ранее никак с оппозиционной политикой не связанных. Это свидетельствовало о том, что химкинский конфликт не укладывается в привычные рамки противостояния «кремлёвской власти» и «непримиримой оппозиции». Ни Артемий Троицкий, ни Юрий Шевчук, ни химкинские экологи, ни даже большинство активистов «антифа» к либеральной оппозиции отношения не имели, а, напротив, склонны были от неё отмежевываться. Но это несоответствие сразу же начала исправлять пропаганда с обеих сторон. Средства массовой информации, близкие к Кремлю, принялись объяснять, что митинги и акции протеста организованы всё теми же силами, что и «Марши несогласных» и прочие оппозиционные мероприятия, а либеральные издания с радостью эту мысль подхватили. Теперь, когда ситуация изменилась, решение по Химкинскому лесу они описывают как собственную победу, и официальные пропагандисты мало что могут им возразить: ведь сами же утверждали, будто вся эта тема провокационно раздута оппозиционерами.

Вполне возможно, что именно кампания против Шевчука и Троицкого, начатая официальной прессой, сыграла решающую роль в исходе дела. Нападки на них были столь абсурдными, дикими и чудовищными, что явно дискредитировали саму власть, причём в её собственных глазах. Они свидетельствовали о том, что непрофессионализм и безответственность пропагандистов достигли таких масштабов, когда это становится уже просто опасно. Такая пропаганда объективно начинает работать на противников власти, причём чем дальше, тем хуже.

Представьте себе, что человек, который убирает у вас дом, увидев в углу комнаты паутину, хватается за огнемёт. Примерно так же поступили и журналисты официальных изданий, затеявшие травлю Шевчука. Как назло, многочисленные интеллектуалы и эксперты подхватили тот же мотив, сочтя, что выступить с бранью в адрес защитников Химкинского леса – это такой новый тест на лояльность, не пройдя который теперь невозможно будет получить доступ в нужные кабинеты.

Вот тут-то власти, похоже, испугались. Ситуация явно выходила из-под контроля. Истерия абсурдных заявлений явно зашкаливала, грозя превратить Шевчука и Троицкого в классических героев народного сочувствия – обвинения были настолько дикими и хамскими, что вызвали почти физическую тошноту. Пропагандистский «залп по своим» оказался такой немыслимой силы, что не заметить его катастрофических последствий было просто невозможно. Не прогулка антифашистов к химкинской администрации, не песни под гитару на Пушкинской площади, а именно эта по-настоящему серьёзная опасность и заставила людей в правительстве спохватиться и начать в срочном порядке менять курс.

Решение об приостановке вырубки прозвучало, как звонкая публичная пощёчина, которую высшая власть дала своим собственным перестаравшимся сотрудникам. Однако за частным случаем химкинской катастрофы, пусть и шумной, но всё-таки вполне локальной, открывается куда более общая проблема, объясняющая многие события последних недель – от увольнения калининградского губернатора Георгия Бооса до решения устанавливать видеокамеры на стройплощадках, где возводят жильё для погорельцев.

Оппозиционеры зря надеялись, будто из-за пожаров и прочих неприятностей народ потеряет доверие к власти. Произошло нечто гораздо более драматичное и, в условиях России, более серьёзное: власть начала терять доверие к себе. По крайней мере, к своим кадрам.

Что произойдёт теперь с мастерами пропаганды, провалившими химкинскую кампанию, второстепенный вопрос по сравнению с тем, что должна теперь сделать власть для восстановления доверия к себе у самой себя. Подобные кризисы самые трудные, победить внутренний душевный разлад и сомнения сложнее, чем справиться с внешними опасностями. За сенсационным решением по делу о Химкинском лесе несомненно последуют новые не менее неожиданные события. Это логично и необходимо: перемены назрели, а кризис управления, выявившийся в нашей стране нынешним летом, так или иначе должен быть разрешён. Но кто бы мог подумать, что точкой невозврата для великой страны оказалось пение под гитару песенки «В лесу родилась ёлочка»!

Борис Кагарлицкий