Российское общество, несмотря ни на какие разговоры, всё же достаточно консервативно. Именно поэтому у нас все новости, так или иначе связанные с темой гомосексуализма, проходят по разряду пикантных и вызывают неизменно большой интерес. Многие ещё и стремятся заработать на раскручивании этой темы популярность. Иначе чем объяснить недавний скандал с запретом спектакля «Голубой щенок» в екатеринбургском Театре Эстрады или неумеренно громкую борьбу московских властей с проведением гей-парада в столице, и, конечно, ещё долго будут обсуждать у нас обвинение тайской полиции против руководителя Российского национального оркестра Михаила Плетнёва. Между тем для довольно большой части Русского мира – тех, кто давно живёт за пределами России и привык считать русским всякого, кто просто говорит на русском языке, гей-парады, открытая гомосексуальность и прочее в этом роде – часть нормального порядка вещей. О русских геях в Нью-Йорке – зарисовка Анны Геновой.

Мат в этой статье заменён приличными словами, поэтому везде,
где вы видите возможность подмены, она была сделана.
Прим. автора

– Они называются «версатильные» – снисходительно пояснял мой друг-гей Грегори.

Версатильные – это от слова «Versatile» (что значит «разнообразный»), то есть могут быть и в пассивной, и в активной роли.

– А знаешь, – вещал, закатив глаза Мэтью, а по-русски просто Митя, – всё это такая фигня... давай ещё. Митя взял маленькую стеклянную баночку с надписью Killing Rash и вдохнул.

– Представляешь, вот такую дрянь продают в гей-шопах. И эта дура купила! – насупившись, откомментировал Грегори.

– Да, – перебил Мэтью, – лучше уж это, чем твой кокс!

– Это не кокс, блин, – обиделся тот, – а высококачественный порошок!

– Только не подеритесь, пожалуйста, – стала я разнимать нахохлившихся приятелей.

«I’ve got no life» – тем временем захлёбывалась из макбука Нина Симон. Огни Мидтауна и полная луна сверкали узорами в чёрных окнах выразительной театральной декорацией.

Проснуться – а за окном Манхеттен. Эту мечту лелеяли в себе два мальчика – Гриша и Митя. Юные провинциалы приехали в Америку по студенческим визам около десяти лет назад и остались. Остались просто так, с риском быть выкинутыми в любой момент. Оба выучились на популярные в Америке специальности – один экономист, второй почти адвокат, только последний экзамен осталось сдать. Оба при этом активно читают, посещают театры и музеи, словом, ведут образ жизни типичных нью-йоркских метросексуалов.

– Понимаешь, говорит Митя, – гей-парад в России – это просто смешно. Дома меня безо всяких гей-парадов били, просто за то, что я не такой.

– А меня почти не били, – вмешался Гриша, – потому что дед-генерал и элитарная школа, куда меня на машине возили.

Русских геев в Нью-Йорке очень много, пропорционально самой большой по Америке русской комьюнити. Мэтью и Грегори – геи «от рождения», они и легализовались в Америке как люди, которых преследовали на родине за «не ту» ориентацию. Однако некоторые становятся геями во второй половине жизни, совершенно неожиданно для окружающих, и нередко толчком к этому служит эмиграция. Например, бойфренд Гриши был много лет примерным семьянином, пока не родился ребёнок, а жена, вместо того чтобы проводить время с малышом, доучивалась в тяжелейшей врачебной аспирантуре. После двух лет такой напряжённой жизни человек полностью поменял приоритеты, развёлся и стал обращать внимание только на молодых людей. Другой мой знакомый, театральный продюсер Лео, приехал из Воронежа с женой и ребёнком... Стоит ли добавлять, что далее с ним случилось то же самое?.. Пока жена подтверждала свой диплом психолога, он переключился на людей своего пола. Вообще, по статистике, стопроцентных геев ничтожно мало, на всех остальных так или иначе повлияли обстоятельства. Это может, конечно, случиться и в своей собственной стране, но за границей стресс настолько велик, что шансов намного больше. Однако кто сказал, что это плохо?..

– Надоело жить в этом педерастическом районе, – говорит Грегори про популярный у геев район Hells Kitchen («Дьявольская кухня»), в которой мы сейчас и находимся.

Ему очень нравится повторять: «В педерастическом!» Мы смеемся.

– А она – на Брайтоне! – злобствует Мэтью.

– Я не на Брайтоне, я в Дитмас-парке, – возражаю я, – мне до Брайтона дальше, чем до Манхеттена ехать!

Нанюхавшийся легального наркотика из гей-шопа, Мэтью продолжает позорить меня Брайтоном.

– А ты сам-то кто, деревня! – кричит в мою защиту Грегори, – белорусская деревня!

В среде геев очень важен статус человека – не только материальный, но и социальный. Мои друзья с ненавистью рассказывают о двадцатилетних студентах, которые «понаехали» в Америку по студенческим визам из «деревень», как когда-то они сами.

– Я уже старый, блин, – жалуется 25-летний Гриша, – вот морщины, смотри!

Я разглядываю его лицо – гладкое, словно выглаженное утюгом. На Грише рубашка от Hugo Boss, штаны Armani (Армяне Эксчендж – так их называют здесь), часы Omega... Стрижка, маникюр... и рубашка со старинными запонками! Гриша очень заботится о своей внешности.

– Вот и дура! – орёт Мэтью, тоже одетый в неизменные «Армяне».

– Давай лучше поставим «Ах, вернисаж!»

К удивлению, оба знают назубок советскую эстраду 80-х. Все песни со всеми куплетами. Особенно уважают Пугачёву. Мэтью презрительно кривится, когда слышит современную попсу:

– Какая гадость! Выключи немедленно!

– Но ты же любишь попсу, – возражаю я, – вон Вайкуле с Пугачёвой, песни из старых рязановских фильмов.

– Так то – классика! – возражает серьёзно Митя. И продолжает подпевать.

Один из немногих современных поп-исполнителей, которого приятели уважают, – Верка Сердючка. Конечно, «Гоп-гоп» – это то, что в Америке называется guilty pleasure (буквально – «виноватое удовольствие»). Для «приличных» гостей обычно звучат Билли Холидей в ремиксе и неизменная Нина Симон, но среди своих можно и расслабиться.

Приятели прыгают под «Гоп-гоп»... «Вот дура!» – кричит Митя и смотрит на Гришу. И вдыхает ещё клея, забывая обо всём плохом. Лицо его становится по-детски беззащитным, и он нам улыбается.

Анна Генова