Православный храм Воскресения Христова в Рабате отметил своё 90-летие. Его уникальность в том, что это старейший русский храм не только в Марокко, но и во всей Африке. Настоятель протоиерей Максим Массалитин рассказал «Русскому миру» о своём приходе, о том, как строился храм, как прожил 90 лет и как изменился после большой реставрации в последнее десятилетие.

Храмы временный и постоянный

– Храм Воскресения Христова в Рабате считается старейшим русским православным храмом в Африке. Это действительно так?

– На самом деле русские православные общины появились за несколько лет до строительства Воскресенского храма, но обычно в их распоряжении были какие-то временные помещения. В Марокко первым православным храмом был храм в Хурибге – городе, расположенном в центральной части страны. Там до сих пор находится фосфатное предприятие, которое формирует бюджет королевства. В своё время в этом городе работала довольно большая группа русских специалистов, ради которых французы наняли на работу православного священника, а также отдали общине бывший временный католический храм, оборудованный в деревянном бараке.

В этом браке и был устроен первый православный храм: на крыше возвели купол в виде луковицы со звёздами и большой восьмиконечный крест, внутри был замечательный иконостас. Это произошло в 1930 году. К сожалению, этот храм был утрачен в результате пожара около 50 лет назад.

Возведение храма Воскресения Христова в Рабате началось в 1931 году, а освящение совершили в 1932 году. Замечу, что это была одна и та же община, что и в Хурибге, а именно общество (или ассоциация) «Русская православная церковь в Марокко».

– Русские специалисты в Хурибге – это были эмигранты, бежавшие после Октябрьской революции?

– Это были русские эмигранты, которые стали появляться в Марокко в 1920-е годы. Считается, что впервые о необходимости православного храма заговорили в среде легионеров, то есть военных, которые служили в иностранном легионе Франции в Марокко.

Речь идёт, конечно, о представителях белой эмиграции, их детях. Они прибывали в Марокко разными путями. Например, чета графа и графини Шереметевых, которая покинула Москву после смерти Ленина, сначала оказалась во Франции, где Пётр Петрович получил профессию агронома, и затем переехала для работы в Марокко. Здесь у Шереметевых родился сын Пётр Петрович, которого вы, вероятно, знаете, и его младшая сестра Прасковья Петровна. Они оба здравствуют, слава Богу.

Читайте также: Как Марокко стало домом для беженцев из России

Из истории храма

– На какие средства строился храм в Рабате?

– У нас не сохранилось документов о привлечении средств из-за границы, хотя известно, что пожертвования собирали отовсюду, и в первую очередь в самом Марокко. Мы знаем, что на строительство в том числе шли средства от благотворительных концертов, которые давала русская община.

Этот эмигрантский храм был построен очень просто, без каких-либо украшений. Он был весь белым. То, что мы видим сейчас, — результат реконструкции, которая проводилась последние тринадцать лет, обогатив наш храм в первую очередь фресками.

Но то, что удалось собрать средства даже на такой храм, было настоящим подвигом для русской общины. Средств у неё не было, эмигранты были довольно бедными людьми, зарабатывавшими себе на пропитание в дальней стране, не родной и не близкой по культуре.

Земля под строительство храма была получена чудесным образом. Небольшой участок, восемь с половиной соток, был, можно сказать, пожертвован марроканцем-мусульманином, женатым на русской дворянке. Возможно, это был первый в истории русско-марокканский брак. Марокканец был богатым и знатным жителем Рабата. Однажды, когда он был тяжело болен, жена пригласила в его дом православного священника (первого православного священника общины иеромонаха Варсонофия Толстухина). После этой молитвы господин Джебли (так звали марокканца) выздоровел и в благодарность подарил православной общине участок земли для строительства храма. Дар был оформлен в виде купчей на сумму в один франк. Этот документ до сих пор хранится в архивах.

Церковь хотели построить в русском традиционном стиле, но местная власть, как мы предполагаем, навязала другой стиль храма. В частности, к куполу было дорисовано расширение, которое сделало наш храм похожим на византийские образцы. И всё же он имеет уникальную архитектуру, потому что купол не круглый, а лепестковый, как местные мавританские строения религиозного назначения. В связи с этим некоторые видят в нём сходство с мечетью. Но на этом куполе возвышается восьмиконечный крест, как и на колокольне. В 2014 году эти кресты были позолочены, так что спутать храм с каким-то другим зданием невозможно.

– Реконструкция добавила храму русские черты или цель была иная?

– Главной целью реконструкции было сохранение комплекса фресок, созданного московскими иконописцами артели «Радость» в 2010 – 2011 годах. К сожалению, они оказались под угрозой повреждения из-за того, что сама конструкция храма была в аварийном состоянии.

– Как храм прожил эти 90 лет? Возникали ли угрозы его существованию в разные годы?

– В какой-то момент такая опасность существовала — когда Марокко боролось за свою независимость. Были народные волнения, унёсшие жизни ряда колонистов, в первую очередь французских. В те годы многие русские эмигранты покинули страну. Но в целом Марокко было и остаётся монархическим государством, и королевская власть проявляет заинтересованность в сохранении христианских общин. Их немного, и, возможно, они не имеют такого влияния, как в других странах Северной Африки.

Другая опасность — от недостатка прихожан — тоже имела место. После войны община Русской зарубежной церкви предприняла попытку забрать храм, но это им не удалось. Однако часть прихожан перешло в ведение РПЦЗ.

В 1972 году храм стал подчиняться уже не патриаршему экзархату в Западной Европе, а непосредственно Патриарху Московскому. Священники отныне назначались из Отдела внешних церковных связей. Это, конечно, оживило местную православную жизнь, хотя прихожан оставалось немного. Храм стал получать небольшую помощь из Москвы, которая позволила продолжить служение священников и более или менее поддерживать храм до капитальной реконструкции в наше время.

Прихожане первой волны

– А сейчас сколько в храме прихожан?

– Мы до сих пор существуем в этой парадигме — прихожан не хватает. Новая эмиграция, конечно, пополняет приход, как и люди, которые приезжают в Марокко по работе, но это несравнимо с тем количество русских эмигрантов, которые жили здесь после первой волны. Община, которая основала наш храм, в 1930 году насчитывала около трёхсот русских семей. А сейчас их несколько десятков на всю страну.

В настоящий момент храм наполняют в основном русскоязычные прихожане. Как и в прежние годы, в приходе есть представители других православных народов: сербы, румыны, болгары, ливанцы, но их совсем немного.

– Есть ли среди прихожан марокканцы, дети от смешанных браков?

– Что касается местного населения, то наша миссия здесь очень ограничена местными законами. То есть она фактически запрещена уголовным кодексом. С этим связана сложность современных смешанных браков: дети наших крещённых соотечественников, рождённые в смешанной семье, по умолчанию считаются мусульманами. Тем не менее интерес к православию и христианству со стороны местного населения есть, марокканцы посещают храм. У нас проводятся экскурсии для местных студентов, для людей, изучающих архитектуру или историю. И они бывают поражены, когда входят в наш благолепный храм, который представляет собой жемчужину королевства. Ничего подобного в Марокко больше нет. Первая эмоция марокканцев, входящих в храм, – это чаще всего выдох восхищения.

А потом следует масса вопросов. Они как дети интересуются всем. Но крестить в нашем храме марокканцев мы не имеем права по законам Марокко.

– А сколько осталось среди прихожан потомков представителей общины, основавшей храм?

– Из потомков первой и второй эмиграции здесь живёт только один человек — Прасковья Петровна Шереметева, дочь графа Шереметева. Она записала воспоминания, которые могут считаться частью русского наследия Марокко, но они написаны и изданы по-французски. За время моего служения в наш храм приезжало несколько эмигрантов, которые являлись прихожанами храмов в Рабате и Касабланке. В основном они и их потомки проживают в странах Европы и Америки.

В этой связи вспоминается приезд представителя рода Шидловских, внука известного в эмиграции депутата Государственной Думы Николая Иллиодоровича Шидловского. Сергей Николаевич и его брат Илиодор были из галлиполийцев, которые прошли через военную эмиграцию и оказались в Марокко. К сожалению, Илиодор рано погиб, ещё до постройки рабатского храма. А Сергей участвовал в строительстве, помогал приходу, его дети были алтарниками.

Один из них, Никита Сергеевич Шидловский, приехал в Рабат несколько лет назад и пришёл в храм, в котором не был около 60 лет. Я до сих пор помню его глаза, когда он приблизился к иконостасу нашего храма, в нём ощущался трепет. Он попросил разрешения зайти в алтарь. В глазах читались радость и благоговение к святыне, которое он пережил в детстве и юности в маленьком храме в Марокко.

Православные в Марокко

– Кто служит в храме Воскресения Христова?

– В нашем храме почти всегда служили выходцы из России, за исключением тех нескольких людей из белой эмиграции, которые родились во Франции и приехали оттуда священнослужителями.

Я тоже выходец из России, родился в Киеве, ещё русском Киеве. Здесь я служу один. Так повелось, наверное, с 1950-х годов, что здесь всегда служил один священник, который объезжал другие города Марокко. Русские люди жили по всему Марокко, и по сей день это так: среди них есть те, кто желает сохранить свою веру. Это позволило в последние десятилетия восстановить богослужения и церковную молитву в целом ряде городов, в первую очередь в Касабланке. В этом городе находится Успенский храм, который был в ведении Русской зарубежной церкви. В 2011 году он был продан под снос. Наша община сразу инициировала судебный процесс, но для возвращения права собственности понадобились долгие восемь лет.

Благодаря борьбе за Успенскую церковь в Касабланке сформировалась небольшая, но крепкая община. В отличие от Рабата, где службы проходят постоянно, в Касабланке они проводятся раз в месяц – два. Сначала в Агадире в 2014 году, а затем в Марракеше в 2015 году благодаря проживающим там православным верующим стали возможными ежегодные богослужения на юге Марокко. У нас нет там своих храмов. Поэтому богослужения проводятся в помещениях, предоставляемых Католической церковью.

– Влияет ли климат на православную традицию в Африке? Случается, что из-за жары приходится сдвигать или сокращать службы?

– Когда я сюда приехал, наш приходской хор проходил период становления, и мы пригласили на пасхальные богослужения очень опытного регента из Москвы. Своё впечатление о климате Марокко он выразил так: в словосочетании Северная Африка ключевое слово «северная». Зимой в Рабате довольно прохладно, так что перед службой приходится отапливать храм.

Климат в стране разнообразный. В Рабате из-за повышенной влажности может что-то заплесневеть, а в Марракеше в то же самое время всё так высыхает, что к концу службы просфорки превращаются в сухари.

Климат не влияет на нашу традицию, мы стараемся служить так же, как в России. У русской общины в Марокко сохранились тесные связи с русской культурой. Русские люди, приходящие в наш храм, всегда хотели, чтобы было так, как на Родине. Как дома.