Владимир Каневский в 80-е годы переехал в США из Санкт-Петербурга и неожиданно для самого себя вместо архитектуры стал заниматься фарфоровыми цветами. Теперь изысканные букеты от Владимира Каневского коллекционируют дизайнеры с мировыми именами, а лучшие музеи мира устраивают выставки его работ.

– Вы окончили архитектурный факультет Харьковского инженерно-строительного института, работали архитектором, проектировали жилые дома. А около 30 лет назад переехали в США. Как в вашу жизнь вошло увлечение фарфоровыми цветами? Почему архитектор стал художником-керамистом?

– Я перестал заниматься архитектурой по всяким политическим причинам ещё когда жил в Ленинграде. И начал заниматься понемножку живописью, скульптурой и так далее. А когда приехал в Америку, то решил для себя, что буду заниматься скульптурой, не имеющей никакого отношения к керамике и фарфору. Но мне нужно было как-то зарабатывать деньги, потому что в Америке художников бесплатно не кормят. Я подумал-подумал и занялся фарфором.

Сначала я делал какие-то декоративные объекты, тарелки. Потом однажды сделал цветок. И вот до сих пор я делаю сервизы и цветы. Иногда продолжаю делать скульптуры и надеюсь, что я к скульптуре вернусь.

– Искусство создания цветов из фарфора – это изобретение прошлых веков. Насколько оно востребовано сейчас?

– Это вообще старая благородная традиция, возникшая в XVIII веке, когда изобрели европейский фарфор, – было это в Мейсене, в Германии. А примерно лет через 20 – 30 они попробовали делать фарфоровые цветы, и это сразу стало невероятно модным. В XVIII веке фарфоровые цветы в основном делались во Франции – в Венсене. Они продавались во все европейские страны: даже Мейсен покупал фарфоровые цветы во Франции и делал из них свои композиции. И их коллекционировали очень богатые люди.

– Вы где-то этому специально учились?

– Нет, я просто начал их делать и полтора месяца потратил на свои эксперименты. Так что я самоучка. Когда я работал с Мейсеном – делал для них выставку к 300-летию изобретения фарфора, то познакомился с их художниками, и оказалось, что многие вещи я делаю совсем по-другому, чем это принято в традиции.

– У вас ведь даже какая-то своя особенная технология есть.

– Есть, но это не одна технология. Каждый раз для каждой новой вещи я придумываю, как лучше её сделать. Иногда это обдумывание занимает довольно много времени, даже годы. Это напоминает работу архитектора: соединение инженерного ремесла и искусства.

То, что я делаю, идёт от европейской традиции, но это совсем другие вещи, совсем другая идея. Это абсолютно современное искусство. Я делаю большие вещи – некоторые цветы размером с голову человека. Это монументальные объекты, которые имеют почти архитектурный масштаб.

– 300 лет назад цветы были совсем другими?

– Они делались маленькими и не были реалистичными. Это было время позднего барокко, поэтому фарфоровые цветы были очень маньеристскими, вычурными, чрезмерно декоративными. В них нет наблюдения природы. Цветы, близкие к реализму, появились гораздо позже – в XIX веке, и сразу перестали быть модными. Это стало вяло и скучно.

Я не делаю реалистические цветы – вопреки тому, что кажется. Просто они убедительно выглядят.

– Получается, что это искусство возродилось относительно недавно, и его популярность вернулась уже в наше время?

– Насколько я знаю, никакого возрождения не было. Мне вообще кажется, что это с моей лёгкой руки цветы вновь стали популярны. Была одна художница в Америке, которая делала цветы из глины и раскрашивала их акриловыми красками, а фарфоровых цветов я не видел. Это сейчас стало модным. Хотя это же на поверхности лежит, и я не понимаю, почему это так долго не делалось.

– А какой первый цветок вы сделали?

– Первой была гвоздика. Я её почему-то покрасил в синий цвет. А стебель паял над газовой плитой, потому что не было денег на паяльник. Вот так это началось. А потом я делал ландыши. Там у цветка такие зубчики – я не знал, как их сделать, и они получились больше похожи на медные колокольчики. Эти первые вещи были очень смешные. Но они сразу каким-то образом попали в очень хорошие коллекции. Например, первые мои ландыши купил Валентино – всемирно известный итальянский дизайнер.

– Это, конечно, поразительно – вашим цветам как будто сразу открыли двери туда, куда нужно.

– Я далеко не сразу узнал, что это именно он купил. Мне повезло, что я сразу попал в нужную нишу – в магазин для покупателей высокого уровня в Нью-Йорке. Это был первый этап. А второй начался, когда мне позвонили из бутика Dior, где продавались предметы интерьера. Они пригласили меня в Париж на встречу и начали заказывать вещи. А их клиенты – это действительно очень известные и выдающиеся личности. Многие из них покупали мои цветы и составляли свои коллекции, о чём я поначалу и не знал. В частности, знаменитый дизайнер интерьера Альберто Пинто.

Несколько лет назад я был в Париже, вдруг мне звонит один из моих клиентов и говорит: с тобой хочет повидаться Альберто Пинто (Alberto Pinto). Мы назначили встречу, приехали к нему. Оказалось, что он десять лет собирал мой фарфор и покупал его у «Диора». Он показывал его мне, прижимался щекой… В общем, это было ужасно трогательно.

Директором диоровского бутика в то время была вдова знаменитого американского актёра Юла Бриннера. И она говорила Альберто Пинто, что я живу где-то в Сибири и ни слова не говорю по-английски. В других магазинах то же самое было.

После этого он заказал мне, наверное, самый большой сервиз, который я когда-либо делал, где было 264 предмета. Недавно я такой же большой сервиз сделал для американского дизайнера одежды Тори Бёрч.

А первый заказ был вообще огромный – мне заказали 15 фарфоровых капуст в натуральную величину. Это были такие супницы. Их можно было использовать как посуду, но всё же это больше декоративные объекты. Это было довольно давно и не на том уровне, на котором я делаю сегодня. Тогда я к этому вообще серьёзно не относился – я занимался в основном скульптурой.

– То есть вы никогда не думали, что именно цветы станут вашим основным направлением творчества?

– Нет. Я много раз пытался это бросить – мне казалось, что это меня отвлекает. Да мне и сейчас так кажется.

– За эти годы вы, наверное, уже все виды цветов сделали? У вас такое невероятное разнообразие…

– Это не совсем так. У меня есть конкурентка, с которой я когда-то работал вместе, – она делает цветы из металла. Вот она делала практически все цветы, какие есть. А у меня довольно ограниченное количество типов цветов. Меня интересует не разнообразие, а то, какой объект я могу сделать из этого цветка. Допустим, если это мальва, то я могу сделать вертикальную композицию, и я это ценю, поэтому делаю много разных мальв. Это просто тема – не играет особой роли, что это за цветок.

Иногда на меня что-то производит сильное впечатление: когда я был в Мадриде, впервые увидел артишоки в Ботаническом саду – огромные, хищные цветы. На меня это произвело впечатление, из-за этого я их и сделал.

Я исследую какие-то аспекты цветка – работаю с цветом, с масштабом, размером – это может быть миниатюра или что-то большое. Есть некоторые типы цветов, которые я только один раз сделал, потому что там не о чем больше говорить. А некоторые бесконечно повторяю, например, сирень. Её можно сделать любого размера, формы, духа – любой сюжет, любой рассказ. Это удобный цветок. То же самое мальва.

– Несколько лет назад у вас состоялась выставка в Эрмитаже. Расскажите об этом.

– У меня там была большая выставка в 2017 году – к 100-летию Революции и как раз на том месте, где она произошла, как раз в этом зале. У меня там было два больших зала, где я выставлял 60 работ – цветы, причём огромные. Это была очень важная для меня выставка. Даже в США она произвела впечатление.

– А новые выставки где-то планируете?

– Только что у меня закончилась выставка в Вашингтоне, а сейчас мне предложили делать выставку в одном из музеев Нью-Йорка. Это музей уровня Эрмитажа – один из главных мировых музеев. Это будет года через три, не раньше. Но если получится, это будет огромный проект.

– Сейчас ваши произведения представлены в домах многих известных людей, в том числе представителей королевских династий…

– Это одна из очень интересных сторон дела – я постоянно имею дело с очень известными и очень интересными людьми. С кем-то из них складываются дружеские отношения. Когда-то давно я делал выставку своих цветов в Нью-Йорке по книге о цветах Кэролайн Роэм (Carolyne Roehm) – известного американского lifestyle-эксперта, опубликовавшей множество книг о садах, цветах, моде и вообще устройстве быта. В её книге были великолепные фотографии цветов, которые я воспроизвёл в своих работах. И буквально через месяц после закрытия выставки я увидел свои цветы на обложке популярного журнала дизайна интерьеров «Веранда». Я начинаю листать журнал и вижу, что мои цветы повсюду в её доме – Кэролайн купила всю выставку. Я написал ей письмо, она приехала в мою мастерскую, и теперь мы дружим много лет.

Когда имеешь дело с известными дизайнерами, понимаешь, что это живая история. Я сижу в мастерской, вдруг звонит Оскар де ла Рента (Oscar de la Renta, американский модельер – ред.) и спрашивает, можно ли ко мне приехать в мастерскую. Мы в некотором смысле подружились, хотя с такими людьми, конечно, довольно трудно дружить – они всё время заняты. Мы с ним сделали несколько совместных работ. Я был у него дома за неделю до его смерти, он уже лежал в постели и тем не менее говорил мне: «Ну давай что-нибудь вместе сделаем...» Я не мог ему отказать: конечно, сделаем. Но не сложилось…

– Получается, ваше увлечение подарило вам какую-то совершенно другую жизнь…

– Да, но это отвлекло меня от скульптуры. Не исключено, что, если бы я занимался скульптурой, это было бы интереснее. Но так сложилось.

– А в  архитектуру вы не пытались вернуться?

– Пытался. Но не в Америке. Когда я приехал в Америку, мне было 38 лет – в этом возрасте уже поздно начинать заниматься архитектурой. Я мог бы заняться, но тогда бы я делал какую-то не интересную мне рутину. Я пытался вернуться в архитектуру в Москве, но это просто как игрушка. Архитектурой нужно заниматься полностью – это серьёзная штука.

– Какие тогда планы на ближайшее будущее?

– На самом деле, планы у меня такие – прекратить заниматься фарфором. Но это план практически невыполнимый, потому что количество заказов такое, что я занят круглые сутки. А если произойдёт выставка в Нью-Йорке, то я буду полностью занят ей – ближайшие пару лет точно.

– Вам придётся делать новые композиции?

– Я всегда делаю на все выставки всё новое. В моей мастерской сейчас абсолютно пусто – всё смели. Даже грустно как-то…