В детстве у меня была горячо любимая мною книжка сказок с иллюстрациями Билибина. Большой формат, плотная бумага, крупный шрифт, картинки, где фигуры и орнаменты то переплетаются, то вступают в единоборство. Такими же сказочными казались Ярославский и Казанский вокзалы, здание Исторического музея в Москве и храм Спаса на Крови в Петербурге. Все эти фантастические сирены и жар-птицы стали непременным атрибутом столь любимого при дворе императора Николая II так называемого русского стиля.

В 1902 году в Петербург прибыл с визитом президент Французской Республики, и И.Я. Билибину было заказано изготовить целую серию сопроводительной графики. Опять кругом купола, русалки, диковинные цветы, молодильные яблочки. В 1903 году в Зимнем дворце Николай II давал костюмированный бал à la russe, явившийся одним из самых ярких праздников времени его правления. Русский стиль был любим при дворе, но скорее в качестве диковины, specialité, которым можно было попотчевать дорогих заморских гостей. Так в наши дни мы с каким-то упоением водим иностранных друзей в сувенирные магазины покупать матрёшек.

Но если взглянуть внимательно на пресловутый русский стиль, отпечатавшийся в нашем сознании и в сознании приезжающих в Россию туристов, то это всё что угодно, эклектика, ар-нуво, но только не исконно русский стиль. Сюда же, не разбирая художественных групп и направлений, можно добавить ярмарочную красочность живописи Кустодиева, умильность образов Нестерова, женские типы Малявина, фантазийные декорации Рериха к постановке «Князя Игоря» в рамках Русских сезонов Дягилева, портрет Шаляпина в образе Бориса Годунова кисти А.Я. Головина – и наваристый бульон «русскости» готов.

Порой даже не укладывается в голове, что существует другое русское искусство – сдержанное по цвету и по форме, лаконичное, строгое, не приемлющее излишества. В нём суровость северных монастырей, молчаливая самопогруженность фресок Дионисия, светящиеся изнутри краски Рублёва. Сирены, грифоны и львы пришли в русский стиль из Владимиро-Суздальского княжества, яркие краски – из новгородской иконописи, но нет в них ни капли ярмарочного, разухабистого.

Традиционно ярмарочным, пёстрым и ярким в русском искусстве считается лубок, появившийся относительно поздно. Лубок XIX века – это в основном произведения профессиональных художников, созданные для целей народного просвещения и зачастую сопровождающиеся строками Пушкина и Некрасова. Народные картинки XVIII века – явление более сложное и интересное. Отпечатанные на бумаге лубочные иконы никогда особо не приветствовались Церковью, так как искажали лики святых. Зато народные картинки светского содержания распространялись свободно и зачастую выполняли функцию книги, театра и игрушки. Многие из них изображали сцены западноевропейских театральных постановок, ставших в России популярными уже с XVII века. Если почитать адаптированные для русского театра тексты этих пьес, то видно, куда уходят корнями пушкинские сказки. Большинство из этих пьес, выйдя из придворного театра, пустились в свободное путешествие по ярмарочным балаганам. Таким образом, их сюжеты уже были известны каждому, а картинка лишь напоминала о некогда виденном действе. Грамотные крестьяне читали вслух уморительные подписи, таким образом играя с картинкой.

Одним из известнейших в то время сюжетов была повесть о князе Петре Златые Ключи. В его основе лежит французский роман «Histoire de deux vrais et parfaits amoureux Pierre de Provence et la Belle Magellone fille du roy de Naples», известный в рукописях с XIV века. На русский язык он был переведён с польского в XVII веке и получил название «Повесть о Петре Златые Ключи и королевне Магилене Неаполитанской». Ещё одни известные персонажи русских лубков – Евдон и Берфа, герои переводного французского романа «Гистория о Евдоне и Берфе», известного в русских переводах с начала XVIII века.

Другие лубки брали за основу сюжеты европейских гравюр, особенно популярны были французские и немецкие листы. Так появился лубок «Славной объядала и веселои подъпивала» – копия с французской гравюры, изображающей Гаргантюа Рабле, и народные картинки, воспроизводящие пасторальные сцены из Буше и Ланкре. Часто за основу брались доски западноевропейских лубков, подписи на них зачищались и изменялись на русские, да так, что сюжет, изображённый на картинке, менялся до неузнаваемости.

Многие герои галантных лубочных сцен носили модные тогда французские костюмы.  И тут же мы находим гравюры, высмеивающие слепое поклонение высшего сословия французской моде. Хотя, казалось бы, примеров русско-французского межкультурного обмена на уровне народной картинки мы уже увидели немало.

Так что же такое настоящий русский стиль, что так привлекает в нашей стране иностранцев? Стилизация профессиональных художников эпохи модерн? Новгородские храмы, сдержанные и лаконичные? Русский лубок, навевающий мысли о шумной пёстрой ярмарке и балаганном театре? У каждого своё представление о России, а она до сих пор мечется между Европой и Азией, и каждый крестьянин на Руси жил по «Домострою», но знал, какое платье носят господа в Париже.

Анна Байдова

Источник: «Русский очевидец»