В Большом театре состоялась мировая премьера балета Леонида Десятникова «Утраченные иллюзии» в хореографии Алексея Ратманского.  Спектакль входит в программу фестиваля «Черешневый лес».

Это второй увиденный москвичами за весну балет Ратманского, поставленный на классический сюжет. Первым была «Анна Каренина», показанная Мариинским театром в рамках «Золотой маски». Но если на историю Анны Карениной хореограф потратил час пятьдесят времени, включая антракт, то «Утраченные иллюзии» заняли его гораздо больше, – получился большой, парадный, красочный балет в трех актах.

Балет, и вправду, большой. Не только по времени исполнения. Но и по амбициозности поставленных  задач. И по количеству задействованных звёзд.

В этом сезоне, скудном на премьеры и насыщенном на перестановки руководителей, Большой приберёг свой козырь в рукаве, чтобы вернуть к себе ажиотированный интерес публики. И вновь подтвердить, кто в доме хозяин, то есть продемонстрировать имперский статус. «А то, ишь, надумали все кому не лень восторгаться Начо Дуато, без разбору хвалить современную хореографию… На вашего Начо у нас свой мачо имеется», – возможно, так рассуждало руководство Большого, назначая премьеру «Иллюзий».

Мачо нашлось как минимум три. Три бывших художественных руководителя Большого театра решились рассказать об «Утраченных иллюзиях». Хореограф Алексей Ратманский, пять лет успешно руководивший балетом и, к недоумению дирекции и балетоманов, добровольно покинувший этот пост;  композитор Леонид Десятников, побывавший на посту музыкального руководителя и уволившийся при невыясненных публично обстоятельствах, и дирижёр-постановщик, музыкальный руководитель Александр Ведерников, в своё время ушедший, громко выражая недовольство. Но не прошло и двадцати лет, как эта троица вновь собралась вместе, чтобы послужить во славу Большого театра.

Александру Ведерникову, назначенному дирижёром-постановщиком «Утраченных иллюзий» меньше чем за два месяца до премьеры – до этого планировался Теодор Курентзис, – пришлось совершить настоящий подвиг. Выпустить одновременно две премьеры в двух театрах. Оперу «Саломея» в Берлине и балет «Иллюзии» в Москве. Третий премьерный спектакль «Саломеи» 23 апреля, первая премьера «Иллюзий» – 24. Ведерникову пришлось летать по маршруту Москва – Берлин – Москва по несколько раз в сутки.

Хореограф  Ратманский смог услышать музыку только через полтора месяца после начала репетиций. А композитор Десятников, работавший над партитурой, за два месяца до премьеры отказывался от всех интервью, уверяя журналистов, что радости работать над балетом нет никакой… В общем, кто не знает, как тяжело создаются балеты, пожалуйте в кинотеатр на «Черного лебедя» Аронофски.

А в Большом за пару дней до премьеры настроения сменились, и Леонид Аркадьевич даже позволил себе пошутить, что «Lucien c'est moi».

Впрочем, в этой шутке лишь доля шутки. От романа Бальзака в балетном либретто остались лишь рожки да ножки. Люсьен теперь никакой не молодой поэт, а композитор. Актрисы в театре – балерины Гранд Опера. Общественные бурления, социальная сатира, политика, философические споры молодёжи – всё это выметено из сюжета без следа. У Люсьена больше нет друга Давида, как нет ни сестры, ни матери. А что же у него есть?

Неуверенно покачиваясь на волнах собственной фантазии, создатели балета отплывают от берегов Бальзака. Первый акт проходит то ли в муках совести, то ли в душевных метаниях создателей новых героев.

В первом составе Люсьена танцует Иван Васильев. Корали – Наталья Осипова, а Флорину – Екатерина Крысанова.

Как и полагается наивному самонадеянному провинциалу – кричаще клетчатый сюртук, нелепый «говорящий» цилиндр канареечного цвета – Люсьен-Васильев штурмует Гранд Опера. Двадцатидвухлетний премьер Большого так молодецки запальчив, так решителен в своих намерениях, что разыгрываемая им рефлексия, уязвлённое самолюбие и комплекс неполноценности в связке с манией величия, которые ему предписывает роль, сидят на нём не как щегольские белые панталоны, а как смирительная рубашка.

Балет, созданный Алексеем Ратманским, несмотря на весь эпопейный масштаб, – полотно, написанное тонкой акварельной кисточкой по мокрой бумаге. От балетных артистов здесь требуются не навыки пантомимы, а настоящая драматическая игра. Здесь торжествует мягкий юмор, ирония, полутона, намёки, более понятные балетоманам и любителям французских романов. Так, балетмейстер, сыгранный Яном Годовским,  сильно смахивает на шаржированный портрет самого господина Ратманского и намекает на будущую репетиторскую карьеру господина Годовского. А картина несчастного композитора Люсьена за роялем в танцклассе, атакуемого меценатом примы, балетмейстером и директором театра, которые то помахивают тростями в отдалении, то сыплют бумажки на клавиатуру и требуют отказаться от лирических пассажей в пользу беспроигрышного бравурного «уп-ца-ца» –  что это, как не муки самого господина Десятникова в процессе сочинения «Утраченных иллюзий»?

Итак, волею постановщиков, мускулистый крепыш Васильев, привыкший демонстрировать свои эталонные прыжковые качества и левитацию, разряжен комическим франтом и скован непривычной, тесной ему хореографией. Чтобы выразить душевные переживания, переполняющие хрупкого эгоистичного Люсьена, требуется большой драматический талант. Раскинутые руки-ноги, буква Z, в которую складывается танцовщик в минуту сильнейших решительных порывов, и хлопоты лицом – вот и весь набор актёрских красок Ивана Васильева.

Картина вышла бы вовсе тоскливая, если бы не чудесная находка постановщиков. В историю нравов французской жизни, словно сфотографированную на фоне холодного, неизменного парижского пейзажа – декорации, выполненные как фотографии-сепии художником Жеромом Капланом, – вплетены фрагменты из классических балетов. Так, молодой композитор уже в первом акте оказывается автором «Сильфиды». Сначала он, как и подобает композитору-дебютанту, нервно мнётся в кулисах, затем реальность ускользает, включается балетное волшебство. И вот уже Люсьен окружён стайкой виллис. И вот он парит с Сильфидой-Корали-Осиповой и танцует изумительный зеркальный дуэт с Джеймсом. Джеймс в исполнении Артёма Овчаренко хорош собой, технически безупречен. Но его задача – исполнить балет в балете, а потому на сложную драматическую канву герой Овчаренко никак не влияет.

Люсьен вновь в центре событий. Побарахтавшись в прибрежных водах, история всё же выходит на большую воду авторской фантазии, сочинители начинают прокладывать собственный курс. Бальзак остался далеко позади, а выплывать надо.

Люсьен в романе феноменально красив. Перед его обаянием не могут устоять ни женщины, ни мужчины. Именно благодаря своей красоте литературный Люсьен так легко открывает двери домов высшего света, возносится к успеху.

Люсьен балетный, безусловно, некрасив. Возможно, ему удастся выплыть на бешеных амбициях?

Сильнейшая сцена  второго акта – в спальне у Корали. Юные любовники – Корали и молодой композитор –  застигнуты меценатом Камюзо врасплох. Корали, не мешкая, выбирает между молодостью и старостью, между деньгами и талантом, между любовью и выгодой. Камюзо уходит ни с чем. Люсьен торжествует. И это, пожалуй, самая искренняя эмоция, получившаяся у балетного Люсьена, – его перекошенное лицо украшает оскал торжества.

Игра возлюбленных Люсьена – Корали, воплощение искренности, чистой любви и беззащитности (Наталья Осипова), и Флорины, символизирующей расчёт, коварство, бесчувственность (Екатерина Крысанова), – отличается большим разнообразием.

Корали – чистая душа, способная как оценить талант Люсьена и тут же влюбиться без памяти, так и умереть от тоски, покинутая возлюбленным, – нарисована одной краской. Удачный чёрный парик открывает большой лоб Осиповой, придаёт ей сходство с героинями XIX века, благовоспитанной девушки с высокими, тонкими чувствами. Это подчёркивается всеми оттенками розового. Жером Каплан, последовательно наряжая героиню в розовый, демонстрирует: её низкое происхождение, не слишком благородное по тем временам профессия танцовщицы, престарелый любовник-меценат и прочая составляющая театрального жанра никак не омрачают ее душевной чистоты.

Её первое появление в клетчатом атласном платье в мансарде у Люсьена превращается в первое любовное свидание. Юная балерина, покорённая музыкой юного композитора, отдаёт ему свою душу.

Лёгкость, чистота, смятение, сияние – все эти оттенки и полутона, которыми свободно владеет Наталья Осипова,  все-таки не позволяют ощутить радости обретения, восторга юношеской любви. Будто два манекена, двигаются танцовщики в самых откровенных сценах.

По мере развития любовной линии всё насыщеннее становится розовый цвет нарядов Корали. Вот у неё уже почти малиновый пеньюар в сцене в спальне. Вот её целует Люсьен. Мизансцена, созданная как в лучших мелодрамах Голливуда. Кажется, художник по свету уже готов «подпалить» задник. Увы… Чувства нет.

Меж тем, как известно, где замешкалась добродетель, встревает  дьявольский соблазн. В сцене маскарада, тревожной, драматичной, полной намёков и скрытых страстей, среди мятущихся арлекинов и влекомых коломбин, выскакивает как чёрт из табакерки, а точнее, впрыгивает на стол соперница Корали, коварная Флорина в пурпурном платье. И крутит 38 фуэте. Ей тоже нужен балет, а значит – Люсьен.

Что дальше? Это не секрет. Действие неумолимо движется к финалу. Создатели балета не препятствуют скорости интриги. Люсьен теряет разум, увлечённый Флориной, и пишет ей балет. Это оказывается «В горах Богемии». Покинутая Корали чахнет на глазах, переодевается в платье пепельного цвета – роза увяла – и приближает свой конец, отвергая помощь былого любовника, Камюзо.

Люсьену достаётся неизбежный финал. Презрение соблазнительницы. Отвернувшиеся друзья. Мелькнувшая за занавесом Сильфида-Корали. Стайка сильфид в разорённой квартире Корали. Избежав на сей раз жеста отчаяния в виде буквы Z, юный герой в белых панталонах падает на пол.

Но во французской традиции, как мы знаем, у отчаянья недолгий срок. Люсьен, созданный Бальзаком, способен ещё на многое. Люсьен, созданный Десятниковым и Ратманским, уже не способен возродиться.

Неслучайно идея открыть лестницу, содрав с неё раму декораций, пришла в голову французскому художнику уже здесь, в Москве.