Во вторник на 92-м году жизни у себя дома в Лос-Анджелесе умер американский писатель Рэй Брэдбери, классик американской фантастики, да что там – мировой литературы. Автор «Марсианских хроник» и «Вина из одуванчиков», сам он не считал себя научным фантастом. К этому жанру он относил лишь одно своё произведение – роман «451 градус по Фаренгейту». В нашей стране произведения Брэдбери пользовались бешеной популярностью ещё во времена Советского Союза, их издавали (издают и сейчас), снимали по ним фильмы и мультфильмы. Впрочем, смеялся писатель, ему самому как автору не досталось ни рубля. Брэдбери признавал влияние Толстого, Чехова и Пушкина, а читатели из России платили ему чистой монетой: многие и сейчас называют его произведения в числе своих любимых, до сих пор существует большой русскоязычный фандом писателя.

Несмотря на то, что задолго до смерти писатель стал классиком со всеми вытекающими коммерческими последствиями, в быту он был скромен, прожив жизнь с единственной женщиной – Маргарет Брэдбери, родившей ему четверых детей.

В многочисленных интервью 90-летнему писателю сложно было обойти разговор о смерти, но и её он предпочитал сделать ещё одной темой для литературной метафоры: «А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредёте к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими – сплетать вечно. И если вы придёте в гости, оставьте яблоко для привидений».

В предлагаемом интервью писатель рассуждает о кино, будущем литературы, профессионализме писателя и роде человеческом.

– Рэй, Вы всегда пишете о том, что сами знаете или о чём подозреваете, или же бывают некие спонтанные идеи, сюжеты, мысли, слова, в конце концов?

– Нет, не бывает. Писатель, как и художник или же учёный, всегда должен описывать лишь то, в чём разбирается, ну на худой конец хотя бы понятие имеет, догадывается, что ли… Написать нечто и не знать потом, как объяснить написанное самому себе – это не фантастика и не мистика – это исключительный непрофессионализм, т.е. подход дилетанта и больше ничего. Ровным счётом ничего.

– Ваш любимый фильм, возможно, экранизация написанного Вами?

– Мой любимый фильм – «Заводной апельсин» Кубрика. Также нравится постановка Кинга «Буря столетия». Я не так уж часто смотрю телевизор, в последний раз был в кинотеатре году эдак в 90-м или 91-м. Экран пожирает душу произведения, не давая зрителю поля для игр разума. С экрана глядят на нас вовсе не герои экранизированного произведения, а скорее, бездушные актёры, чьей задачей является слиться воедино с героем, тем самым выпотрошить авторскую задумку.

– Как-то своеобразно Вы видите кинематограф…

– Кино должно было оставаться немым. Моё мнение. Когда актёр заговорил – кино превратилось в массовый самообман. Если Ясон или Геракл начинает лепетать на английском с нью-йоркским акцентом, как можно думать о Гомере? Это ведь казус века, не правда ли?

– Но ведь переводы Ваших книг есть на десятках языков – это тоже казус?

– Вовсе нет. Перевод в голове человека преобразуется, но акцентирования внимания на местечковости или голливудских сумасбродных идеях вовсе нет. Переводы книг – вынужденная необходимость. Хотя куда приятнее читать Петрарку, зная его язык, а не пытаться угадать сквозь мутные строки переводчика.

– Каким Вы видите будущее литературы?

– Мрачноватым, но сносным… (смеётся)

– Лаконично и верно, конечно же, но всё же, можно было бы поподробнее?

– Можно. Литературный мир трансформируется. Множество произведений пишутся с одной целью – заработать на постановке своего псевдотворения. Литературой пахнет всё меньше. Есть, конечно же, самородки, но им не даёт спокойно дышать система. Агенты требуют писать под читателя, продюсеры предлагают миллионы за экранизации того, что и в помине не относится к написанному автором. В конце концов, писатели становятся банковскими чеками, бездумными машинами, коллекционирующими вашингтонов и франклинов. Покупка виллы в Калифорнии, лучший кокаин, охрана, горстка орущих детишек и столько же бэйбиситерс – не то, к чему должен идти настоящий писатель. Эта оболочка творит Зло.

– Отойдем от дел насущных, перейдём к фантастике. Как Вы думаете, Землю завоюют?

– Нет.

– Возможно, мы завоюем кого-то?

– Нет.

– Простите, а можете объяснить почему дважды «нет»?

– Ещё раз нет! Шучу. Вы неверно подходите к вопросу… Завоевать нас могли бы, будь мы поистине интересны кому-то извне. Я лично не вижу у землян возможности завоевать кого бы то ни было, а у инопланетян желания возиться с нами, бренными и недостойными.

– Как же, по-Вашему, закончится род человеческий?

– В Земле. Род человеческий закончит влачить своё существование ровно в тот знаковый момент, когда потребности наши станут гораздо больше, чем планета может предоставить. Человечество имеет одну жутко неприятную и губительную особенность – перманентное стремление к чему-то большему. Остановиться и оглянуться мы можем лишь для того, что бы осознать следующую цель. Это и погубит нас с Вами.

– Ваш прогноз, когда человечество канет в Лету?

– Проживёт ещё столько же, как от мнимого Рождества Христова и умрёт с печалью безысходности на уста.

Источник: «Глобалист»