27 марта 1818 года император Александр I произнёс речь на открытии сейма Царства Польского в Варшаве. Казалось бы, почти 200 лет прошло – и что нам до того? Нет уже ни Российской империи, ни Царства Польского. Однако ж исторические аналогии – штука непредсказуемая…

К концу XVIII века Польша как независимое государство существовать прекратила. Как сие случилось, разговор отдельный и долгий. Но результат был таков: польские земли после трёх разделов достались Пруссии, Австрии и России. Некоторое время территории, вошедшие в состав Российской империи, назывались Царством Польским. Хотя никакого царства и в помине не было.

Тем не менее Александр I относился к новым землям на западе несколько иначе, чем к остальным частям обширной России. И сразу после появления Царства Польского в 1815 году распорядился ввести там местную конституцию. Документ, безусловно, противоречивый, так как наряду с двухпалатным парламентом утверждался институт наместничества. Наместника (короля) назначали в Петербурге. Пусть император не раз объяснял приближённым, что «жил и умрёт республиканцем», монархический принцип правления оставался для Александра единственно понятным и приемлемым.

Впервые новый польский сейм собрался в 1818 году и в первый же день работы узнал о том, что сюзерен на полном серьёзе собирается распространить конституционный опыт по всей России. Среди прочих либеральных тезисов, высказанных государём в тот период, присутствовал и такой: «Наконец все народы должны освободиться от самовластия. Вы видите то, что я делаю в Польше. То же я хочу сделать и в других моих владениях».

Через три дня после речи в сейме император поручил одному из близких друзей по либеральной юности графу Новосильцеву подготовить текст конституции России. Что и было сделано к 1820 году. «Государственная уставная грамота Российской империи» обрела бумажное обличье. Остался последний шаг.

Консервативная часть Европы застыла в томительном испуге. На континенте мощь русской армии представлял оккупационный корпус графа Воронцова, стоявший во Франции. Сила восточного гиганта казалась беспредельной. Иначе отреагировали те, для кого идеи Великой Французской революции не сгинули по воле Наполеона вместе с самой революцией.

Рвануло в Испании. Революционные события заставили короля Фердинанда VII спешно принять конституцию. Казалось бы, в России реакция на пиренейские события должна была быть благожелательной. Но император Александр I остался сильно недовольным. В его представлении либеральное и революционное вовсе не являлись синонимами. Что, кстати, весьма справедливо.

Эстафету от испанцев подхватили в Королевстве обеих Сицилий. В Неаполе всё прошло по тому же, извините, «оранжевому сценарию»: восстание в воинских гарнизонах, волнения в столице, народные претензии к власти, согласие монарха на принятие конституции.

На втором польском сейме, где Александр оказался проездом, депутаты вели себя совершенно иначе, чем ожидал от них государь. Не скрывалось, что рутинная работа в палатах интересует их куда меньше, чем перспективы революционных перемен. Осталось только представить себе, как поведут себя русские коллеги польских парламентариев в аналогичной ситуации.

В довершение всех бед в Троппау (ныне Опава в Чехии), где пытались найти выход из революционного лабиринта государи ведущих европейских держав, пришла ошеломляющая новость из Петербурга. Восстал лейб-гвардии Семёновский полк, лучшая, по мнению современников, пехотная часть Русской императорской гвардии, олицетворение преданности русскому престолу. И пусть поводом для неповиновения стала сверхжестокость полкового командира Шварца, утомлённый европейскими катаклизмами Александр усмотрел в этом политический подтекст. Он уже знал о существовании тайных обществ в России, о том, что подавляющее большинство их членов – офицеры, участвовавшие в Заграничных походах Русской армии 1813-1815 годов. Выводы напрашивались сами собой…

В 1821 году грянула революция в королевстве Пьемонт. На освободительную войну против османов поднялся греческий народ. Но и в этом случае Александру – уже по шаблону – привиделась революция.

«Государственная уставная грамота» была спрятана в самый дальний ящик стола. Спустя считанные годы на русский престол взошёл младший брат Александра – Николай Павлович. Своё отношение к либеральным устремлениям брата и либерализму вообще Николай I ясно выразил в 1848 году после революционных событий в Париже и Вене. 26 марта он подписал манифест, в котором объявлялось, что Россия будет противостоять «разрушительному потоку». «Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своём и нашей, Богом нам вверенной России», – писал государь. Позже он неоднократно говорил о том, что именно Россия – твердыня на пути разрушительных сил Запада.

За 30 лет до этого в польском сейме старший брат сказал так: «Докажите вашим современникам, что либеральные учреждения, коих священные начала вздумали смешивать с разрушительными учениями, угрожающими в наши дни социальной системе ужасной катастрофой, – не суть опасные мечты…»

Ни полякам, ни кому другому оного доказать не удалось. Но попытки продолжаются и по сей день.

А вы говорите – 200 лет прошло. Не актуально, говорите…

Михаил Быков