Египетская революция спровоцировала в России целый поток комментариев. Одни восторгаются героизмом народа, другие жалуются, что на курортах стало некомфортно, а персонал отелей сделался рассеянным и невнимательным (вместо того, чтобы ловить каждое слово постояльцев и предугадывать их желания, слушают радио и обсуждают новости из Каира). Специалисты по арабскому Востоку регулярно делали глубокомысленные прогнозы, которые с такой же регулярностью опровергались. Пожалуй, единственным экспертом, высказавшимся чётко и по делу, был Евгений Примаков, заявивший: хватит рассуждать о специфике ислама, давайте вспомним о законах социальной революции.

Но больше всего в Интернете было комментариев исламофобских и конспирологических.

Авторы и тех и других едины в том, что не могут даже вообразить себе, будто люди, составляющие массу народа, способны самостоятельно что-либо решить и сделать. Какие бы события ни происходили, за этим непременно кто-то или что-то стоит, кто-то кем-то манипулирует, составляет тайные планы и плетёт заговоры. Конспирологи не могут договориться о том, чьи это планы, кто организует заговоры, тут они выдвигают версии взаимопротивоположные. Но фундаментальная идея остаётся неизменной: простой народ – это быдло, которое тупо пойдёт туда, куда его толкают элиты или закулисные манипуляторы, политические вожди или их спонсоры. И никакого другого варианта не было, не будет и быть не может.

Весь анализ в итоге сводится к поиску «главного конспиратора», который составил план и осуществляет его, оставаясь неизменно в тени. Поскольку любая цепочка событий имеет внутреннюю логику, её можно задним числом изобразить в виде некоего последовательно реализованного плана. Правда, получается это лишь задним числом. Заговор, якобы имевший место, каждый раз обнаруживается лишь после того, как он «имел успех». Прогнозы конспирологов неизменно проваливаются самым жалким образом.

Означает ли это, что в истории не бывает заговоров и тайных планов? Нет, конечно. История полна примеров заговоров. Правда, это как раз не те заговоры, о которых пишут и говорят конспирологи. На моей памяти ни разу публицисты, любящие подобные рассуждения, не смогли раскрыть какой-либо намечающийся или формирующийся заговор. Всё, что они могли, это придумывать конспирологическое объяснение событиям, которые уже произошли.

На практике чем масштабнее задачи заговора, тем меньше шансов, что он завершится успехом. Одно дело – свалить начальника отдела или даже министра и самому сесть на его место, другое – управлять политической жизнью общества. Вмешиваются иные процессы, разворачиваются события, в которых участвуют тысячи и миллионы людей, сводящие на нет любое, даже самое изощрённое тайное планирование. Классическим примером может быть история Февральской революции. Заговорщики, убившие Распутина, были уверены, что спасают русскую монархию. Конечным итогом их действий оказалось свержение не только монархии, но и всего господствующего класса, к которому они принадлежали.

Засилье конспирологического мышления в России объясняется во многом систематическим вытравливанием из массового сознания любых рациональных теорий и методов анализа, оказавшееся естественным результатом идеологической борьбы против марксизма. Поскольку политическая социология Маркса является одновременно вершиной классической и основой современной политологической аналитики (даже для тех, кто не разделяет идеологических концепций автора «Капитала»), успешная борьба против подобных теорий заканчивается подрывом основ рационального мышления как такового. Нечто подобное у нас происходит с историей. Отказавшись от концепций исторического материализма, историки, в конечном счёте, расчистили поле для фантасмагорических построений Фоменко и Носовского, утверждающих, будто всю древнюю и большую часть средневековой истории придумали какие-то злодеи с единственной целью – нанести ущерб России. Тут конспирология и обывательский антиисторизм смыкаются.

Впрочем, вернёмся к Египту. Неспособность многих комментаторов понять, оценить и осмыслить происходящие у нас на глазах события порождена коллективным «выпадением из истории», невозможностью понять её и осознать, что мы по-прежнему живём в ней. История, вопреки прогнозам и пожеланиям Фрэнсиса Фукуямы и других либеральных мыслителей, отнюдь не кончилась, она продолжается сегодня.

Обывательское сознание, столкнувшись с тектоническими сдвигами, меняющими облик и логику жизни целых обществ, пасует, прячется за готовые, пошлые объяснения. Там, где демонстрирует свою очевидную несостоятельность конспирология, вспоминают, применительно к Египту, про ислам, доказывая, что никаких революций в подобном государстве быть не может, ибо это страна мусульманская, а в таких местах революций не бывает. Очень забавно читать рассуждения аналитиков, рассказывающих нам, что ислам –это «не просто религия, а определённый образ жизни», что, по их мнению, исключает саму возможность социального переворота. Авторам невдомёк, что лет триста назад то же самое можно было сказать и про христианство. Собственно, общество, которое мы имеем в «современных странах», как раз и построено на основе «специфического» христианского образа жизни, только трансформировавшегося и «секуляризированного» под влиянием революционных потрясений и капиталистического развития. Исламский Восток в ХХ веке не успел самостоятельно проделать ту же операцию с исламом «изнутри» этой культуры, модернизация пришла «извне», так же как и капитализм, который был принесён с Запада раньше, чем успел сложиться на собственной, естественной почве. Но, так или иначе, общество изменилось, выработав новые потребности и возможности, находящиеся в противоречии с привычным опытом, образом жизни, политическими структурами и интересами консервативных элит. Именно такое несоответствие в XVIII и начале ХХ века взорвало Европу чередой революций. Сегодня то же самое происходит на Востоке. Происходит впервые, а потому кажется удивительным и непонятным, неожиданным и захватывающим – не только нам, но и самим египтянам, тунисцам, жителям Йемена и Иордании. Они не раз видели смену режимов, но впервые в своей истории обнаружили, что могут менять их сами.

Сравнивая египетскую революцию с тем, какой она представляется российским наблюдателям и комментаторам, невольно испытываешь чувство смущения и даже стыда, ведь их рассуждения – поверхностные, пошло-обывательские и расистские – ничего не говоря о Египте, очень много и нелицеприятно говорят о нас самих. Хотя и тут было бы преждевременно делать выводы и выносить оценки, ведь далеко не все, кто имеет, что сказать, получают возможность высказаться. То, какие выводы сделало российское общество из революционных событий в Египте, мы сможем оценить лишь по мере того, как будет развиваться наш собственный социальный кризис. Да и сама египетская революция находится ещё в начале пути.

Борис Кагарлицкий