23 октября 1812 года – при отступлении из Москвы наполеоновский маршал Мортье отдал приказ о взрыве Кремля и храма Василия Блаженного.

...Уже в последней ссылке, на острове Святой Елены Наполеон как-то заметил, что ему следовало бы умереть тотчас после вступления в Москву. Немалое зерно истины в этих словах было, ибо многие последовавшие после него поступки императора французов с трудом поддаются объяснению историков до сих пор. И прежде всего, речь идёт о приказе взорвать Московский Кремль. Кто бы спорил – никакого пиетета по отношению к русской культуре Наполеон не питал. Достаточно вспомнить конюшни в Успенском соборе Кремля и спальню маршала Даву в соборе Чудова монастыря. Да и сам Наполеон нередко устраивал себе ночлег в алтарях русских храмов. Но, как большой политик, Наполеон, конечно, не мог не понимать, какое впечатление факт уничтожения московских святынь произведёт в Европе – его репутация как «цивилизованного» завоевателя упала бы, что называется, ниже плинтуса.

Замысел, как известно, не удался – все мемуаристы говорят, что аккурат 23 октября, как назло для французов, пошёл дождь, загасивший немало фитилей, да и партизаны, как говорится, не дремали. Кроме того, французы явно недооценили качество кладки старых московских мастеров – заряд, подведённый под колокольню Ивана Великого, сработал, но на «Ивана-звонаря» это не произвело ни малейшего впечатления – все ограничилось несколькими трещинами в не очень, кстати, глубоко заложенном фундаменте. При этом куда более «молодые» соседи – звонница и Филаретовская пристройка – взлетели на воздух, да так, что Осипу Бове пришлось их восстанавливать, что называется, с нуля. Был серьёзно повреждён и петровский Арсенал.

И всё-таки – зачем? В России часто говорят, что не стоит искать заговор там, где имеют место обычные разгильдяйство и бардак. Увы, но именно так можно определить то, что творилось в конце октября 1812 года во французской армии и, увы, в умах тех, кто её возглавлял. Чего ждали? Бояр с ключами. Конца войны. Богатой добычи. Тёплых квартир. А получили испепелённый город с оставившими его жителями.

Весьма выразительную картинку запечатлел служивший по интендантской части будущий писатель Стендаль: «Маленький господин Ж., служивший у главного интенданта, который пришёл, чтобы маленько пограбить с нами, начал предлагать нам в подарок то, что мы спокойно брали и без него. Мой слуга был совершенно пьян. Он свалил в коляску скатерти, вино, скрипку... и ещё всякую всячину».

От армейской дисциплины остались одни воспоминания, и вовсе не редкостью были на улицах драки между сослуживцами за какое-нибудь барахло. Да и вести с полей войны совсем не радовали: русская армия, которую французы после вступления в Москву потеряли из вида почти на две недели(!), спокойно набиралась силёнок и оружия в Тарутинском лагере. Что, кстати, вовсе не помешало Наполеону отправить в Париж очередной военный бюллетень, где в числе прочего говорилось о том, что в Москве им захвачены огромные богатства, а наголову разбитый неприятель стремительно отступает к берегам Волги.

И характерно, что даже в этой ситуации Наполеон не решился прибегнуть к  ultima ratio (последнему доводу), о котором задумывался неоднократно: отмене крепостного права. Видно, перевесила всё классовая солидарность с «другом Александром», а также отчётливое понимание того, что именно начнётся  в таком случае в России – и десять императоров не расхлебали бы.

Так что, скорее всего, у импульсивного и темпераментного корсинканца просто напоследок не выдержали нервы...

Георгий Осипов