Американский журналист Клиффорд Леви на страницах газеты New York Times   рассказал о том, как он с семьёй оказался в Москве в 5-летней командировке и отправил детей в русскоязычную школу. Статья под названием «Семейный эксперимент: учёба в экстремальных условиях»  рассказывает про благополучную Гуманитарную частную школу в ЦАО со стоимостью обучения 10 тысяч долларов в год, где в итоге американские дети не просто обучились русскому, но и дошли до уровня городских олимпиад.

В Парк Слоупе, тихом благополучном райончике Бруклина, куда вернулся Клиффорд Леви, есть прекрасные государственные школы, где обучение бесплатно. Единственным условием, чтобы туда попасть, является уровень учеников и соответствующее впечатление, произведённое родителями. «Мы боролись за школу», – гордо заявил мне русский приятель, женатый на американке. У Вениамина свой дизайнерский бизнес и прекрасный английский, к тому же они с женой активно занимаются с дочкой, поэтому, когда они пришли в престижную школу PS 282 Park Slope, их приняли «за своих».

Государственная программа No Child Left Behind («Ни один ребёнок не будет оставлен») помогает детям, которые учатся в школах с низкой успеваемостью, предоставляя им бесплатных репетиторов на дому. Если сесть на сабвей и проехать три остановки от Парк Слоупа, то приедете в Дитмас Парк – район бухарских евреев, пакистанцев, мексиканцев и прочих эмигрантов. Там тоже есть хорошие школы, только какой смысл туда поступать, когда единственное, что первоклашки там получат – стресс? Поэтому многие русские эмигранты отдают детей в слабые школы, которые подпадают под программу «Ни один ребёнок не будет оставлен». Таким образом, они получают и бесплатного репетитора, и уменьшают стресс ребёнку. Учитывая, что американское школьное обязательное образование начинается в пять лет, и ребёнок нередко приходит в нулевой класс прямо из дома или из русского детского садика, где кроме 1-2-3 и алфавита по-английски мало чему учат и, главное, на языке страны не разговаривают.

Вот именно это ежедневное общение в школе – со сленгом, шутками, цитатами из мультиков – совершенно «не доходит» до русских детей, особенно на первом этапе. Получается, что в Америке система воспитания проходит почти по-японски: сначала ребёнок живёт в «комфортной» русской среде, а потом на него в пять лет обрушивается школа, где занятия длятся с 8 до 15, и все – на английском языке! При этом надо ещё высиживать за партой, вести себя прилично и делать уроки, а если ребёнок за партой сидеть не хочет, ему тут же приписывают гиперактивность и предлагают лечить таблетками. Некоторые сознательные родители отдают чад за год до школы в Pre-School, где учат всего три часа в день – таким образом, дети постепенно подготавливаются к учебному процессу, но это лишь частичный выход из положения.

Я, имея нью-йоркский учительский сертификат, работала с несколькими такими семьями в рамках программы No Child Left Behind. «Каждый день – истерики!» – жалуется мне бухарская еврейка Тамила, мама двойняшек-пятилеток. Каждое занятие также сопровождается скандалом – то один, то другой ребёнок срывается. Задания для них слишком тяжелы, особенно для Саманты, которую угрожают оставить на второй год. Мы прорываемся сквозь  английский, как сквозь непроходимую чащу, а задания тем временем уже включают сочинения. «Как они могут написать сочинение, когда даже предложение под диктовку – это проблема?» – спрашиваю. Спрашиваю в воздух, потому что на этот вопрос вряд ли кто-то ответит.

Другой ученик, пятилетний Никита из Украины, выкручивается за счёт своей трудоспособности и очаровательности. Он обожает школу, покорил там учительницу, и она ему прощает все грехи. Одно время родители хотели отдать его в другую, более сильную школу, но в итоге передумали – где гарантия, что и там он приживётся и будет чувствовать себя так же комфортно?.. Каждое занятие с Никитой – это борьба и с ним, потому что ребёнок реально устал после школы, и с его родителями, которые очень хотят, чтобы он был первым в классе.

Ещё парочка учениц – узбечки, одной пять, другой десять лет. Мы занимаемся прямо под большим трёхмерным изображением мечети. Старшая ленива до жути, считает себя гиперумной, читает быстро… только непонятно, на каком языке. Мама кричит на неё в ванной, слышу пощечину и быстро-быстро по-узбекски. Я уже так у них привыкла, что, кажется, начинаю понимать узбекский. Тем временем показываю младшей картинки.

– Что это, Рухшона?
– Ээээ...
– Это колодец, по-английски – well…
– Ээээ...
– Кудук!
– А! Поняла! Поняла!

Рухшона прыгает от счастья, что наконец поняла, что я имею в виду. В этот момент приходят друзья родителей. Я автоматически отвечаю на приветствие: «Аллейкум Ассалям!» Малышка вешается мне на шею. Я чувствую, что начинает кружиться голова...

Спускаюсь на лифте на первый этаж и иду помогать Саламону. Вот именно так, не Соломон, а Саламон – один из четырёх детей в «правильной» религиозной бухарской семье. «Все дети как дети, а он какой-то не такой», – жалуется симпатичная уставшая мама. Первые три урока мальчик молчит как партизан, только поднимает на меня огромные чёрные глаза, хлопает длиннющими ресницами. И молчит. Или отвечает «да» или «нет». Наконец, начинает отвечать... Он разговаривает, отвечает на вопросы, отлично делает все задания... Периодически срывается на крик, нервничает, что урок заканчивается, что завтра опять в школу… В чём же проблема?.. «Понимаете, вчера в школе стоял и не отвечал на элементарный вопрос учительницы... специально!» – сокрушается мама. Она показывает мне длинную недовольную запись в тетради на ломаном русском (учительница – русская по происхождению). Запись заканчивается устарело-официозным: «Ну и что прикажете мне с ним делать?» Лишних сорок минут после урока мы сидим с родителями, которые активно подчуют ароматным супом из кошерной курицы. На уговоры пойти к психологу папа грустно качает головой. Предлагаю пойти к школьному социальному работнику. Ещё немного, и я уже сама готова стать психологом...

В государственных школах, конечно, нет условий, как в школах частных, где классы маленькие и к каждому ученику индивидуальный подход. Да и учителям не нужны «лишние проблемы», главное – дисциплина, успеваемость их заботит меньше, пусть о ней беспокоятся родители. Вот и получается «учёба в экстремальных условиях», которая детям Клиффорда Леви даже и не снилась.

Анна Генова