«Даю за этот текст миллион долларов! Это первый гвоздь в могилу коммунизма», –  воскликнул шеф ЦРУ Аллен Даллес, узнав о «секретном» докладе Н.С. Хрущёва на ХХ Съезде КПСС 25 февраля 1956 года. «А ведь и дал, небось», – подумают многочисленные любители занимательной конспирологии, имея в виду не только желание шефа американской разведки заполучить текст доклада, но подразумевая, что сама идея подобного «разоблачительного» выступления была подкинута советскому руководству извне. На самом деле никаких миллионов, разумеется, не потребовалось. В начале лета 1956 года текст доклада был опубликован в западной печати. Интересно, что сам Н.С. Хрущёв, отвечая на вопросы иностранных журналистов, не придумал ничего лучшего, как сослаться на американскую разведку, которая якобы и подкинула эту «фальшивку» в СМИ. А сам он об этом докладе и знать не знает. «А как я должен был ответить, если речь шла о секрете?» – писал позднее Хрущёв в своих мемуарах.

Но в то же время появление различных «конспирологических» версий, при всей их абсурдности, вполне объяснимо. Докладу Н.С. Хрущёва посвящено великое множество работ. Некогда секретный, теперь он стал знаменитым. Тем не менее один из принципиальных вопросов по-прежнему остаётся без ответа. В самой простой форме этот вопрос можно сформулировать следующим образом: а кто же его за язык-то тянул?

Мотивация Хрущёва в целом понятна. Ему (и не только ему) нужно было способствовать повышению значимости «принципа партийности» в советском руководстве. Очередную «заговорщицкую» версию о намерении И.В. Сталина лишить партноменклатуру реальной власти, за что его якобы и убили, рассматривать не будем. Но очевидно, что в 40-50 годах прошлого века роль КПСС как «руководящей и направляющей силы советского общества» пусть медленно, но неуклонно снижалась. Партийные съезды не созывались, как известно, с 1939 по 1952 год, последняя партконференция состоялась в том же 1939 году. После того как Сталин в мае 1941-го стал председателем Совнаркома, всё реже и реже собиралось Политбюро. Судя по некоторым свидетельствам, Сталин в конце жизни готовил масштабные преобразования с целью передать все нити управления от партийного аппарата государственному. Столь же очевидно, что партийных номенклатурщиков подобное положение вещей совершенно не устраивало. К этому «общему делу» партийной верхушки примешивались и личные мотивы нового партийного лидера. Ему надо было затушевать собственную весьма неблаговидную роль в событиях 1930-х годов. Кроме того, по свидетельству В.М. Молотова, Хрущёв испытывал к Сталину, как принято говорить, личную неприязнь. За то, что Сталин отказался помиловать его осуждённого сына.

Что касается десталинизации как таковой, то она также была неизбежна. Страна объективно нуждалась в демократизации (хотя бы частичной, в рамках существующей системы) общественно-политической жизни. Дела многих репрессированных нужно было пересмотреть, а самих осуждённых реабилитировать. Помимо этого, «десакрализация» предшественников – приём старый как мир. А в СССР после 1953 года любой новый лидер партии и государства на фоне почившего вождя, остававшегося тем не менее «живее всех живых», выглядел бы и в глазах населения, и самой партийной верхушки не совсем легитимно. Не столько де-юре, сколько де-факто. Отсюда и осуждение культа личности. Изначально, с марта 1953 года – не культа личности именно Сталина, но культа как явления, «в общем и целом». Отсюда и клятвы в верности принципу коллективного руководства, причём руководства партийного. И, наконец, отсутствие возражений (как минимум) против доклада Н.С. Хрущёва о культе личности на готовящемся ХХ съезде. В том числе и со стороны «верных сталинцев», к которым обычно причисляют Молотова, Кагановича, Ворошилова и, с некоторыми оговорками, Маленкова. Ведь изначально предполагалось, что речь пойдёт лишь о «культе вообще». Об этом говорил и сам первый секретарь ЦК на февральском 1956 года пленуме ЦК, предшествовавшем съезду.

Кстати, согласно одной из гипотез (без занимательной конспирологии никак не обойтись), Н.С. Хрущёв «обманул» своих сподвижников и делегатов съезда, прочитав 25 февраля 1956 года «не тот» доклад. «Рыба» его, написанная тогдашним секретарём ЦК по идеологии Поспеловым, была зачитана на пленуме ЦК 9 февраля. И, как уже говорилось, особых возражений не вызвала. О репрессиях там говорилось довольно сдержанно, вся вина за них возлагалась на НКВД, нападок на Сталина не было. Судя по некоторым воспоминаниям, в частности Л.М. Кагановича, делегаты пленума дали согласие на оглашение на грядущем съезде именно этого доклада. Но 18 февраля тот же Поспелов представил Н.С. Хрущёву – вполне возможно, по его распоряжению – совершенно иной текст доклада с осуждением культа личности Сталина, с возложением на него всей ответственности за репрессии, нарушения законности и «ленинских норм» и т.д. Текст этот раздали делегатам 23 февраля. А два дня спустя Хрущёв зачитал его с трибуны ХХ Съезда.

Делегаты слушали доклад в полном молчании. Расходились, стараясь не смотреть друг на друга. Но если партноменклатура безмолвствовала (а что ей ещё оставалось делать?), то этого нельзя сказать о простых людях. Население страны доклад Хрущёва скорее не поняло и не одобрило. Вот лишь несколько примеров. Сотрудник Ленинградского института русского языка Алексеев выступил на собрании партактива Василеостровского района с речью в поддержку хрущёвского доклада. В итоге за предложенную им резолюцию проголосовали 4 человека из 750. А Михаил Горбачёв позднее вспоминал, что тогдашний секретарь ставропольского крайкома по идеологии после оглашения доклада Хрущёва в смятении сказал: «Народ осуждение культа личности не принимает».

В докладах с мест всё чаще говорилось о подобных «антипартийных выступлениях». Иногда они принимали характер активных действий, как, например, в Грузии, где траурные демонстрации 5 марта 1956 года, поначалу мирные, вылились в многодневные народные волнения. На их подавление были брошены армейские части – первый, но далеко не последний подобный случай за время хрущёвского правления. В целом же доклад встретил одобрение лишь среди части городской интеллигенции, бывших репрессированных и партаппаратчиков. Последние, впрочем, скорее просто подчинились партийной дисциплине.

За рубежом доклад Хрущёва стал одной из причин волнений в Польше и Венгрии. Поляки, кстати, немало поспособствовали как можно более широкому распространению доклада в мире, и в первую очередь, в капиталистическом. Серьёзно осложнились отношения с Китаем. Коммунистические партии в западных странах утратили былую поддержку населения, превратившись из самостоятельной и чаще всего очень влиятельной политической силы в «нахлебников Москвы».

Теперь вернёмся к вопросу, который был задан вначале: ведал ли сам Хрущёв, что творит? Решить все стоявшие перед партией и самим Хрущёвым конъюнктурные задачи вполне позволял первоначальный текст доклада, без выпадов против лично Сталина. В отличие, скажем, от Горбачёва, который сам более чем успешно интегрировался в западный мир, Никита Сергеевич до конца своих дней оставался ортодоксальным коммунистом и не видел никакого другого светлого будущего, кроме коммунистического, для страны и мира, да и для себя самого. В отличие от Аллена Даллеса, он вовсе не собирался заколачивать гвозди в крышку гроба коммунизма. И даже о «перестройке», сродни горбачёвской, не помышлял. Короче говоря, Хрущёв явно перестарался. Осудив «культ личности» Сталина, он, по сути, ничего не смог предложить взамен, кроме культа Ленина, собственного довольно хилого «культика» и столь привычной людям среднего и старшего возраста партийной демагогии, которая внушала всё меньше доверия.

Не так уж не правы те, кто полагает, что масштабный идеологический и мировоззренческий кризис, охвативший страну во второй половине прошлого века был во многом спровоцирован именно хрущёвской «десталинизацией». Необходимой, но непродуманной, как и многие другие хрущёвские начинания. Парадоксальным образом Хрущёв, сам того не желая, вынул первый кирпич из стены социалистического мира, выстроенного его предшественником. На вопрос, заданный в начале статьи, приходится ответить однозначно: то была глупость. Однако, признаем, очень человечная глупость.

Василий Андреев