17 марта исполняется 20 лет с момента проведения «судьбоносного» референдума о будущем Советского Союза как единого государства. Ещё в 2001 году, по результатам опроса, проведённого фондом «Общественное мнение», 20% респондентов не смогли вспомнить, как они сами проголосовали в тот день. А 40% опрошенных не знали или не помнили, каковы были результаты того «плебисцита». Можно предположить, что 10 лет спустя ситуация если и изменилась, то к худшему, т.е. в сторону ещё большего неведения. Поэтому, думается, есть все основания вкратце напомнить, что это был за референдум и каковы его итоги.

Итак, 17 марта 1991 года в 9 из 15-ти тогдашних союзных республик на референдуме о сохранении СССР гражданам было предложено ответить на вопрос: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». Всего в референдуме приняли участие 148,5 млн человек из 185,6 млн имевших право голоса, или 79,58%. Из них 113,5 млн человек, или 76,43%, ответили на предложенный им вопрос утвердительно. По закону от 27 декабря 1990 года «О всенародном голосовании (референдуме) СССР» результаты любого референдума считаются окончательными и обязательными на всей территории страны и могут быть отменены или пересмотрены лишь посредством другого референдума. Согласно другому закону «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР» от 3 апреля 1990 года, соответствующие вопросы также должны выноситься на референдум, а положительный ответ должны дать не менее 2/3 участников голосования. Ни в одной из республик соответствующий референдум не проводился. Равно как и повторное всенародное голосование о сохранении Союза. Всё это даёт тем, кто «за советскую власть», утверждать, что СССР «юридически жив». Это, кстати, не пытаются оспорить их противники, главным образом из числа либералов. Они лишь повторяют снова и снова сформулированные ещё лидерами приснопамятной Межрегиональной депутатской группы (если кто забыл, туда входили Борис Ельцин, Андрей Сахаров, Гавриил Попов и др.) тезисы об «обречённости» СССР и нежизнеспособности социалистической системы как таковой.

Впрочем, нежелание либералов и иже с ними ввязываться в сугубо правоведческие дискуссии объясняется вовсе не их собственной боязнью оказаться «битыми», но бесперспективностью самих этих дискуссий. Да и референдум сам по себе – штука не такая уж простая. Формально он представляет собой один из способов осуществления непосредственного народовластия. И в таком виде применяется во многих демократических государствах. В США, например, посредством референдумов утверждаются (или отклоняются) новые налоги.

Многое зависит от того, какой вопрос выносится на всенародное голосование и как именно он сформулирован. Если прямо и недвусмысленно, как в приведённом выше примере (тут можно ещё вспомнить референдум в Швейцарии по поводу строительства минаретов), то и результаты голосования оказываются столь же недвусмысленными. Другое дело, если вопрос сформулирован «по-хитрому». В таком случае и результаты его можно толковать различно.

Классический тому пример – плебисцит 1804 года (XII года Республики) во Франции. Тогда, как известно, жителям этой страны было предложено ответить на вопрос: «Согласен ли народ с наследованием императорской власти по прямой, естественной, легитимной и приёмной линиям наследования Наполеона Бонапарта?». При этом вопрос об изменении формы государственного устройства во Франции на голосование вынесен не был. Проще говоря, мнением французского народа об установлении монархии никто не поинтересовался. Впрочем, этого и не требовалось (не народу, конечно, а устроителям референдума). Для Наполеона, который не был монархом «милостию Божией», референдум был наиболее удобной формой легитимации благоприобретенной им власти. Прежде всего, в глазах «мирового сообщества».

Михаилу Сергеевичу Горбачёву, в отличие от Наполеона, легитимизации собственной власти не требовалось. Но в ситуации, сложившейся в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века первый и последний президент СССР нуждался во всенародной поддержке (или хотя бы в её видимости) своего политического курса. Именно поэтому, согласно распространённому мнению, вынесенный на референдум вопрос и был сформулирован столь «витиевато» и одновременно расплывчато. По сути, граждан просили высказаться сразу по нескольким вопросам, и даже не вопросам, а блокам вопросов, или проблемным узлам: и по поводу сохранения Союза, и одновременно его обновления, т.е. превращения в федерацию суверенных республик, по вопросу о суверенитете этих республик, по поводу прав человека и т.д. Короче, организаторы референдума попытались объять необъятное. По меткому замечанию одного из журналистов – современника тех событий, «людей спросили: м? И они ответили: ммм!». В то же время многие специалисты-правоведы отмечали (и отмечают сейчас), что сама формулировка вопроса содержала в себе серьёзное противоречие: союзом суверенных республик (государств) может быть только конфедерация, а входящие в федерацию «субъекты» суверенными быть не могут. И права выхода из федеративного государства не имеют. А суверенитет это, наоборот, подразумевал.

То же противоречие содержалось и в принятом на декабрьском (1990 года) съезде народных депутатов постановлении «Об общей концепции нового Союзного договора и порядке его заключения». Таким образом, проведение референдума по вопросу об одобрении нового союзного договора, или хотя бы его концепции, не позволило бы устранить подобную «нестыковку». И, главное, не позволило бы ни снять, ни обойти вопрос о праве выхода республик из Союза. Ведь, стоит повторить ещё раз, суверенитет  это право предполагал, но из федеративного государства «права на выход» не было.

С другой стороны, возможный референдум об одобрении союзного договора имел бы более значимые юридические последствия. Как и любое всенародное голосование, подтверждающее принятие конкретного правового акта. В таком случае отменить или просто «подправить» такой акт становилось бы намного сложнее. А референдум просто о сохранении единого государства, тем более с такой расплывчатой формулировкой, лишь отражал (да и то вопрос, насколько корректно) состояние общественного мнения на тот момент. Не более того.

Впрочем, в начале 90-х годов любые результаты всенародного голосования по вопросу о сохранении СССР вряд ли бы изменили расстановку политических сил и не смогли бы повлиять на идущие в стране политические процессы. Тогда сама идея союзного договора, сохранения единого государства, а точнее, наделённого реальной властью «союзного центра» прочно ассоциировались с именем и деятельностью Горбачёва. Проводя свой «центристский курс», он подвергался атакам и «слева», и «справа» – со стороны и радикалов-демократов, и коммунистов-ортодоксов. И стремительно терял популярность у населения страны. Плюс пресловутый «парад суверенитетов», которым «командовали», кстати, не только радикалы и различного рода националисты-«самостийники», но и сами коммунисты, ныне проливающие крокодиловы слёзы по поводу «крупнейшей геополитической катастрофы XX столетия». Достаточно упомянуть лишь о создании российской компартии, из-за чего КПСС в одночасье лишилась большинства своих низовых структур, а значит, и опоры в массах.

Сейчас нет смысла рассуждать о том, можно ли было остановить или хотя бы приостановить процессы дезинтеграции и сохранить СССР. Можно лишь констатировать факт, что сделать это с помощью «всенародного голосования» было нельзя. Референдум 17 марта 1991 года был и остаётся своего рода химерой, «опиумом для народа». 20 лет назад он давал призрачные надежды на то, что «всё ещё можно изменить», а в последующие годы – иллюзию, что не всё ещё потеряно, ведь «СССР формально ещё жив!». Впрочем, последнее, может быть, и к лучшему: ведь для многих людей крах их собственных иллюзий становится куда более болезненным, чем пережитые социальные и политические потрясения.

Василий Андреев