8 февраля 1837 года на роковой дуэли был смертельно ранен Пушкин, скончавшийся 10 февраля в своей квартире на Мойке, 12. Россия потеряла своего главного национального поэта.

«Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!..» – эти слова из некролога, написанного В.Ф. Одоевским, хорошо известны каждому.

Пушкин всегда вызывал и будет вызывать интерес не только как большой поэт, но и как незаурядный человек со всеми присущими ему особенностями. Объясняется это и значением Пушкина для России, необыкновенностью его характера и тем, что его биография, подчас и повседневное существование, чрезвычайно тесно переплетена с творчеством. Как писал один из наиболее видных поэтов русской эмиграции Владислав Ходасевич, едва ли не каждый исследователь, желавший уяснить себе творчество Пушкина, в конце концов фатально становился, хотя бы отчасти, его биографом.

Нет ничего удивительного в том, что всё связанное с последней дуэлью обращает на себя повышенное внимание пушкинистов, которые насчитывают 29, а включая последнюю – 30, состоявшихся или несостоявшихся дуэлей с участием поэта. Ходасевич, будучи не только поэтом, но и исследователем творчества и биографии Пушкина, с уверенностью утверждал, что подобных эпизодов насчитывалось не менее двадцати.

По его мнению, широкая публика недостаточно осведомлена о том, какое видное место занимали в пушкинской жизни дуэли или, точнее, дуэльные истории. Как и вообще многое в биографии Пушкина, в дуэльных историях есть много неясностей, которые могли бы стать предметом отдельного исследования. И тем не менее, даже беглый обзор не лишён интереса.

Добавим, что дуэли в пушкинскую эпоху были запрещены, они считались уголовно наказуемым преступлением, за них приговаривали к повешению, однако подобное суровое наказание никогда не применялось. К повешению приговорили и Дантеса, но он был помилован, разжалован в солдаты и… навечно выслан из России. В дворянской среде поединки, если можно так выразиться, тогда были в моде, а дуэлянты окружены неким романтическим ореолом. Но они далеко не всегда завершались смертью противников. Все подобные истории, в которые был ранее вовлечён Пушкин, оканчивались для него благополучно – он никогда не был ранен и не пролил ничьей крови. Последняя дуэль в его жизни могла быть двадцать первой, может быть, и тридцатой, а повод для неё достаточно серьёзным, фатальными стали и последствия.

Было бы преувеличением видеть в Пушкине закоренелого дуэлянта, однако с молодых лет он прослыл как человек, не прощающий обид. Летом 1817 года, после окончания Лицея, Пушкин отправился к родителям в Михайловское, где ему довелось подружиться со своим двоюродным дядей и соседом по имению Павлом Исааковичем Ганнибалом. Но на каком-то семейном торжестве Павел Исаакович в одной из фигур котильона отбил у Пушкина барышню Лошакову, за которой тот ухаживал. Этого было достаточно, чтобы попытаться вызвать дядюшку на дуэль. Разумеется, всё кончилось примирением и объятиями, но начало было положено.

Надо повторить, что мы не располагаем и не можем располагать сведениями обо всех конфликтах Пушкина, которые могли бы привести к поединку. Показательно, что Е.А. Карамзина, жена знаменитого историка, 23 марта 1820 года писала своему брату: «Пушкин всякий день имеет дуэли; благодаря Бога, они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы».

Что касается иронии, звучащей в этих словах, то она слышится и в некоторых других свидетельствах о ранних дуэлях Пушкина. Так, упоминая о поединке с В.К. Кюхельбекером, лицейским товарищем, Н.И. Греч писал: «Кюхельбекер вызвал Пушкина на дуэль. Пушкин принял вызов. Оба выстрелили, но пистолеты заряжены были клюквою, и дело кончилось ничем». Произошла и ссора с бароном М.А. Корфом, ещё одним лицеистом, но дуэль не состоялась по причине незначительности повода.

Не все одобряли подобное поведение. Декабрист Н.В. Басаргин, вспоминая о встречах с Пушкиным в Тульчине и в Одессе, рассказывал: «Как человек, он мне не понравился. Какое-то бретёрство, suffisance и желание осмеять, уколоть других. Тогда же многие из знавших его говорили, что рано или поздно, а умереть ему на дуэли».

К возможным поединкам Пушкин готовился постоянно. Кишинёвский слуга-молдаванин Бади-Тодоре рассказывал, что по утрам, лёжа в постели, он стрелял из пистолета в потолок хлебным мякишем, стараясь выводить на потолке всевозможные узоры. В стрельбе Пушкин продолжал упражняться и в Одессе, и в Михайловском. Ещё в кишинёвскую пору он завёл себе тяжёлую железную палку, с которой не расставался: как-то П.И. Миллер встретил его с ней в 1831 году в Царскосельском парке. На прогулках Пушкин имел обыкновение подбрасывать её вверх и ловить на лету. На вопрос, почему он носит эту «палицу», Пушкин отвечал: «Для того чтобы рука была твёрже: если придётся стреляться, чтоб не дрогнула». И действительно, он был отличным стрелком. Не следует забывать, что во время последней дуэли, с тяжёлым ранением, ему всё-таки удалось приподняться, выстрелить и ранить Дантеса.

Под внешней развязностью скрывалась отходчивость. Если Пушкина вызывали, он не искал примирения, но к собственным вызовам относился менее серьёзно, и как только первый пыл ссоры проходил, охотно шёл на мировую. Если дело кончалось стрельбой, то он никогда или почти никогда не стрелял первым, часто стрелял и в воздух. В тех случаях, когда до поединков дело не доходило, противников мирили общие друзья, после чего всё нередко кончалось пирушкой.

Гнев Пушкина, человека вспыльчивого, часто мог переходить в исступление; но в минуту опасности, лицом к лицу со смертью, стоя у барьера, он оставался невозмутимым, ничем не выражая своих чувств. В подобных поступках Пушкин далеко не всегда был прав, но совесть его оставалась необыкновенно чуткой. Становясь к барьеру по вызову противников, обидчик, вероятно, мог осознавать свою виновность в происшедшем столкновении. Вот почему из трёх раз, когда пришлось драться с теми, кто вызвал его, он два раза мужественно выстоял под выстрелами противников, но сам не стрелял.

Судьба Пушкина хранила, хотя следует признать, что в подавляющем большинстве историй вызовы исходили именно от него. А в тех случаях, когда инициатива шла от его противников, Пушкин своими поступками, будучи зачинщиком ссоры, давал явный повод к дуэли. Так, Кюхельбекер, выведенный из себя многолетними насмешками, наконец вызвал его за эпиграмму на себя; у кишинёвского купца Инглези Пушкин отбил цыганку-сожительницу.

В период кишинёвской ссылки его оберегал главный попечитель Комитета об иностранных поселенцах Южного края России генерал-лейтенант И.Н. Инзов, под началом которого он служил. В январе 1822 году Пушкин публично высмеял статского советника И.Н. Ланова, утверждавшего, что вино – лекарство от всех болезней. Ланов обозвал поэта молокососом, а в ответ получил прозвище «виносос» и вызов на дуэль. Тогда Инзов посадил Пушкина под домашний арест, и дуэль не состоялась. Но конфликты продолжались: через месяц Пушкин вызвал на дуэль молдавского дворянина Тодора Балша. И снова – домашний арест. Вскоре произошёл конфликт с бессарабским помещиком Скартлом Прункуло. В 1823 году Пушкин несправедливо уличил в нечестной карточной игре прапорщика генерального штаба Александра Зубова. На поединок он пришёл с фуражкой, полной черешни; пока в него целились, ел ягоды и выплевывал косточки. Зубов промахнулся, а от своего выстрела Пушкин отказался. Позднее этот эпизод нашёл отражение в повести «Выстрел». 14 июля 1824 г. Пушкин писал А.И. Тургеневу из Одессы о своей кишинёвской жизни: «Старичок Инзов сажал меня под арест всякий раз, когда мне случалось побить молдавского боярина. Правда, но зато добрый мистик в то же время приходил меня навещать и беседовать со мною об гишпанской революции».

В 1826 году – уже после возвращения из ссылки – Пушкин вызвал графа Ф.И. Толстого (Американца) за эпиграмму, написанную ещё в 1820 году. Эпиграмма была ответом на резкие эпиграммы самого Пушкина, который являлся истинным зачинщиком ссоры и сам понимал это. Первоначальное отношение к своему поступку через какое-то время он выразил в письме к брату, назвав его «резким и необдуманным». Впоследствии Пушкин избрал Толстого посредником при своём первом сватовстве к Н.Н. Гончаровой.

Многие дуэльные истории относятся к началу 1836 года, хотя в них, как мы могли понять, не было ничего, что действительно могло бы привести к поединку. Н.Н. Пушкина на каком-то балу сочла непристойным вопрос, заданный ей молодым графом В.А. Соллогубом: «Давно ли Вы замужем?» Ответом было письмо Пушкина, в котором он потребовал объяснений, но оно не дошло до Соллогуба, который уехал в служебную командировку. 4 февраля Пушкин вызвал на дуэль некоего Хлюстина за то, что тот в разговоре с Пушкиным процитировал обидную для него фразу из статьи О.И. Сенковского. По-видимому, этот конфликт ещё не был разрешён, когда уже на следующий день, 5 февраля, Пушкин в резкой форме письменно потребовал объяснений от князя Н.Г. Репнина, якобы неуважительно отозвавшегося о нём в разговоре с третьим лицом. В этом послании не содержалось прямого вызова, однако прозвучал намёк на возможность дуэли в случае недостаточных объяснений. В конце концов Пушкин был удовлетворён ответом Репнина и вызова не послал.

Но совсем по-другому нами воспринимаются события, предшествовавшие последней дуэли. Первый вызов Дантесу 4 ноября 1836 года имел достаточно веские основания. В этой дуэльной истории появилось нечто новое, и это новое не предвещало ничего хорошего – ведь против поэта, можно сказать, выступило само светское общество. В анонимных пасквилях, составленных и многократно переписанных князем П.В. Долгоруковым, имя Дантеса не названо. Они намекали на Николая I, якобы оскорбившего семейную честь Пушкина, а сам он издевательски объявлен «коадъютором великого магистра Ордена рогоносцев и историографом Ордена». Для обвинений Н.Н. Пушкиной не было никаких причин, вместе с тем развязные ухаживания Дантеса давали Пушкину повод вызвать его к барьеру. Однако Геккерен сумел убедить Пушкина, что Дантес влюблён не в Н.Н. Пушкину, а в её сестру Екатерину, на которой его приёмный сын хочет жениться. Сватовство стало неожиданным для всех: не только для В.А. Жуковского, приглашённого в посредники, но и для петербургского света; этот шаг можно было истолковать как свидетельство трусости Дантеса. Удовлетворённый таким исходом, Пушкин письменно отказался от дуэли. Но и после свадьбы, оказавшись на положении родственника, Дантес продолжал свои назойливые ухаживания, что вновь породило толки в обществе – «мнения света», которые Пушкин не мог терпеть. О степени его раздражения в те дни рассказывали многие современники. Дантес просил о встрече с Натальей Николаевной, пытаясь вызвать жалость и угрожая в своём письме, что в случае отказа покончит жизнь самоубийством. В конце концов, обманом ему удалось добиться свидания, которое состоялось на квартире И.Г. Полетики, причём Дантес вынул пистолет и грозил застрелиться, если ему не ответят взаимностью.

Последняя дуэль на Чёрной речке, по-видимому, не могла не закончиться трагически. Но причиной её была не слепая ревность, которой человек не в силах противостоять и которая приводит его к гибели. Здесь весь Пушкин: в своей горячности и в некоем внутреннем примирении с тем, что ради защиты своей чести, может быть, придётся пожертвовать жизнью. За несколько часов до поединка он говорил д’Аршиаку, секунданту Дантеса, объясняя причины, которые заставляют его драться: «Есть двоякого рода рогоносцы; одни носят рога на самом деле; те знают отлично, как им быть; положение других, ставших рогоносцами по милости публики, затруднительно. Я принадлежу к последним». Возможности примирения здесь не было, да и не могло быть. Для поединка определили условия самые суровые – стрелялись на расстоянии десяти шагов. Его исход можно считать предрешённым – соперники были хорошими стрелками. Дантес выстрелил первым и смертельно ранил Пушкина. Вероятно, и он должен был получить от Пушкина подобную рану, но судьба распорядилась по-другому: пуля попала Дантесу в руку, что и спасло ему жизнь.

Юрий Азаров,
Институт мировой литературы имени А.М. Горького РАН