Я живу в небольшом городке Оффенбах на Майне, бывшем предместье Франкфурта.

В своё время он сильно пострадал от бомбёжек, и от старого города остался только маленький центр. Но и в крошечном старинном центре есть два крупных книжных магазина и пара-тройка магазинчиков поменьше.

В этих магазинах всегда есть посетители. Не толпа покупателей, но и не пустота большинства парфюмерных или текстильных салонов. Хотя книги в Германии – это дорогой товар, покупают их очень охотно.

Заметно, что явное предпочтение издатели отдают крими, триллеру-ужастику и, как ни странно, историческому роману. Есть разделы африканской и азиатской переводной литературы, но более всего среди переводных изданий авторов из англоязычных стран.

Можно попробовать найти на магазинных полках переводные произведения русских писателей. Мне это удавалось всего несколько раз. За последние четыре года купила «Люди как боги» Снегова, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и «Лолиту» Набокова. Два раза видела на полке детективы Марининой и Донцовой.

Что это? Отсутствие у читателя интереса к русской литературе, невнимание издателей к её классикам и небрежение современниками? Может быть, русских писателей не переводят и не издают в современной Германии?

Впрочем, если обратиться к консультанту в книжном магазине, оказывается, что переводят и издают, и Вы можете купить книги многих авторов, если знаете их имена. Следует заказать в магазине нужную Вам книгу, и Вы её получите через пару дней. Но есть тут маленькая хитрость – если Вы знаете автора или название книги!

А если Вы обычный немецкий бюргер и малознакомы с русской литературой, то у Вас практически нет шансов заметить её авторов на полках магазинов. Нет отдельных полок с названием «Русская литература», либо стендов с рекламой только что изданного в Германии, например, Варлаама Шаламова.

Русских авторов издают в Германии постоянно, и список их имён достаточно велик, во всяком случае, куда больше списка немецких авторов, издаваемых в России. Но тиражи небольшие, и поэтому книги не мозолят глаза покупателю, привлекая его внимание своим постоянным присутствием.

Если задуматься, каким образом читатель знакомится с книгой, то окажется, что основным местом знакомства будет школа, затем книжный магазин, библиотека и обязательно реклама в масс-медиа.

Последовательно проходя по ступеням этих встреч с книгой, я поняла, что имена русских писателей вычеркнуты из рекомендуемого немецким обществом списка культурных артефактов. За исключением всего нескольких имён. Я бы назвала их именами массовой культуры. Как ни странно, к ним относятся Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев, Гоголь. Именно они традиционно включены в обязательный список. Эти имена «на слуху», и если спросить обычного гражданина о русской литературе, то он с уверенностью назовет Достоевского и Толстого, даже не прочитав ни одной строки из их книг.

В описанной ситуации литература играет свою первую значимую роль – знаковую. Она разъединяет общество на слои и объединяет его как нацию.

То, что Вы читаете, является отличительным знаком Вашей принадлежности к группе. Всё равно какой – профессиональной, религиозной, политической. Главное, что Вам есть, о чём поговорить в этой группе, вас в группе объединяет общее знание культурных артефактов.

В этом смысле слависты в Германии могут бесконечно обсуждать стилистику и духовность русской литературы, это их таинственный язык «жреческого Знания», но он имеет мало отношения к реальному читательскому интересу.

А вот то, что немцы в общей своей массе знают три-четыре имени русских писателей, объединяет их в одну большую национальную группу. Они все знают эти несколько имён. Им назвали эти имена со страниц газет, журналов и экранов ТВ. Это общее знание, освящённое общим источником его получения. И это знание сплачивает общество в нацию.

Господин Вебер в своей статье «Что ждёт западный читатель от русской литературы?» уверенно утверждает, что русская литература в Германии и Австрии хорошо известна широкому кругу общественности, начиная от математиков и заканчивая просвещёнными домохозяйками. И этот широкий круг просвещённых немцев бесконечно ждёт нового русского слова в литературе.

К сожалению, я не заметила таких тенденций в окружающем меня мире. Зато я знакома с узким кругом славистов франкфуртской школы, которые действительно любят русскую литературу и хорошо в ней разбираются.

Отвечая на вопрос Вальдемара Вебера: «Что ждёт западный читатель от русской литературы?», – я могу уверенно сказать – ничего. Потому что сама постановка вопроса оторвана от жизни, и он окружён туманом романтического идеализма.

Западный читатель не есть нечто монолитное и усреднённое. Он многолик и разнообразен, но в своей преобладающей массе ожидает от литературы развлечения. Что от русской, что от родной – немецкой.

Эта вторая важнейшая функция литературы – развлекать – настолько сильна, что её основы не поколеблют даже электронные игры и немецкий футбол.

Скорее всего, человеческая психика накрепко связана с управляющим значением слова. Именно слово сильнее всего будит наше воображение, и зачастую это совершенно не связано с качеством текста, как не связана коробочка на верёвочке, которую тянет малыш, представляя вместо неё прекрасную машину, с самой машиной. Смысл литературы ниоткуда не извлечёшь, его получаешь из собственного воображения.

Доколе литература может развлекать и будить воображение, дотоле она бессмертна.

Книга стала товаром, перестав быть мессианским знамением культуры. Да и сам европейский автор в эпоху постмодерна давно не претендует ни на что, кроме исследования глубин собственного подсознания.

Однако книжный рынок Германии учитывает интересы не только большинства, жаждущего развлечений, но и многочисленные желания разнообразнейшего меньшинства. Поэтому говорить огульно, чего ждёт и что читает немецкий бюргер, невозможно.

Наряду с массовой литературой существует литература для избранных. К ней, пожалуй, и относится в Германии русская литература.

Я не подразумеваю под этим определением «чтиво» для интеллектуальной элиты. Я говорю лишь о специалистах. Например, о тех, кто посвятил себя изучению русского языка, культуры России, её истории. Для этого очень узкого и специфического слоя общества есть богатый выбор русских авторов в переводах. Эта литература не лежит постоянно на полках книжных магазинов, но она издается и вполне доступна для знающего человека. Вы легко можете узнать в любом книжном магазине, изданы ли книги, например, Маканина и Улицкой, Рубиной и Айтматова, Пелевина и Булгакова, Алешковского и Алексиевич. И, безусловно, найдёте этих авторов в переводе на немецкий язык, сможете заказать их книги и выкупить на следующий день.

В России бытует мнение, что русские издаются в Германии или за свой счёт, либо за счёт грантов от факультетов славистики.

Ничего не могу сказать по поводу первого, но хорошо знаю, что факультеты славистики в Германии ведут настолько скромный образ жизни, что финансирование подобных литературных проектов им просто не под силу.

Думаю, это заслуга немецких издательств – открывать новых русских авторов и печатать их на свой страх и риск.

Судя по тому, как издают в Германии Людмилу Улицкую, она вошла в проект своего немецкого издательства, и теперь её печатают столь же обильно, как и Толстого. Собственно, вся загвоздка успеха для автора – это найти издателя, который продвинет его на немецкий рынок. Для этих целей существуют книжные ярмарки и личные знакомства автора в немецких кругах.

Не хочу спекулировать размышлениями о современных авторах. Но, вспоминая классиков, я постоянно наталкиваюсь на мысль, что тесные европейские знакомства, основанные на семейных связях, на бесконечных курортных поездках русских литераторов в Германию, их приятельства в казино и салонах были не последним фактором получения европейской известности Толстого, Достоевского, Чехова, Тургенева и Гоголя.

Могу привести пример из живописи 20-го века. Большое количество русских художников-символистов хорошо известно в Европе, но только потому, что все они подолгу жили в ней, учились, устраивали в Париже и Берлине свои выставки. Даже любимый революцией 17 года Петров-Водкин включён в список мировых известностей, а вот Борисова-Мусатова в Европе практически не знают, хотя он тоже символист и прекрасный художник. Но он мало ездил по чужим странам, вот его и не заметили.

И тут возникает мысль о замкнутости любой национальной культуры «на себя».

Она принимает в своё лоно только того, кто ей знаком и говорит на её языке.

В самом прямом смысле слова. Знание немецкого языка во многом поможет автору при выборе издательства или литагента.

А теперь вспомним, что весь период советской власти был связан с вытеснением немецкого языка в сельские и провинциальные школы, а в центрах и крупных городах изучался преимущественно английский.

Был прерван процесс обычных человеческих связей, пусть даже между узкими слоями общества, но именно эти слои определяют интерес нации к чужой культуре.

На более чем 70 лет родственные и культурные связи с Западной Германией были прерваны. Только теперь они возрождаются, хотя бы в виде туризма. Но туризм этот направлен преимущественно в одну сторону – из России в Европу. Популярность русских курортов и путешествий невелика, и бюргер скорее поедет в Африку, чем на Алтай. Поэтому издаётся много книг об Африке, и уже начали появляться переводы авторов из Кении, Найроби и Зимбабвы. Та же история происходит с азиатскими литераторами.

Словом, куда бюргер едет в отпуск, о том он и желает что-то читать.

И в этом сказывается третья функция любой литературы – познавательная.

С ростом информационных потоков через Интернет и ТВ эта функция сильно упала в цене, но тем не менее не исчезла совсем. Потому что если о климате и красотах страны можно узнать из телепередач, то о «таинственной национальной душе» можно вычитать только в книгах. Автор только и делает, что разворачивает перед читателем особенности национальных характеров в образах своих героев.

Думаю, что только личные связи людей, пересечение их дорог и интересов, порой совершенно неожиданных, могут возродить массовый интерес к русской литературе.

Впрочем, был ли он когда-либо и возможен ли вообще? Не является ли массовый интерес к чужой литературе признаком её навязанности извне, её насильственной импортированности по заказу неких политических или экономических кругов. Не говорим ли мы сами о насильственном внедрении американской культуры в европейскую, когда вспоминаем засилье англоязычных авторов на книжном рынке Европы или о бесконечных блокбастерах на экранах любых национальных ТВ-программ?

Ведь куда естественней для обычного человека более всего интересоваться своей культурой и литературой, что, собственно, и происходит в любой человеческой общности – нации, государстве. И только через призму развития собственного общества мы готовы рассматривать интеграцию в него чужих элементов. Собственно, это и есть национальная идея в чистом виде – преобладающий интерес к собственной истории, литературе, к личности как носителю этой культуры и к автору как исследователю этой личности.

Продолжение следует.