Пять лет назад, накануне 85-летия Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи, на юбилейной пресс-конференции бывших руководителей комсомола (помню Бориса Пастухова и Виктора Мишина, но был кто-то ещё), проходившей на следующий день после ареста ветерана ВЛКСМ Михаила Ходорковского, я, желая «подколоть» юбиляров, спросил их, собираются ли они поздравлять своего бывшего коллегу по комсомолу – вожди ответили что-то типа «суд разберётся», но были смущены, если не вопросом про Ходорковского, то, по крайней мере, злорадным смехом собравшихся.

Сегодня, пять лет спустя, чувство неловкости и смущения приходится испытывать уже автору этих строк – не как журналисту, а как обывателю, столкнувшемуся с невероятных масштабов почти государственным праздником 90-летия ВЛКСМ. Развешанные по городу праздничные транспаранты Департамента семейной и молодёжной политики правительства Москвы, торжественный концерт в Кремлёвском дворце съездов, на котором, процитирую восторженный отчёт активистки комсомола девяностых Дарьи Митиной (её восторг понятен – могла ли она  мечтать о таком пятнадцать лет назад? Это победа, это – «наши вернулись»), «банкиры и олигархи, высшие чиновники и хозяева жизни поднимались на сцену и с горящими глазами, прерывающимся от слёз голосом говорили о боях за советскую власть, о трудовых подвигах, о палатках на стройках Братской ГЭС», и «Александр Градский, погрузневший и постаревший, певший «Как молоды мы были», расплакался на сцене и не допел последний куплет».

Глупо спорить – в жизни каждого бывшего комсомольца есть немало эпизодов, о которых приятно вспомнить, да и песня «Как молоды мы были» – очень хороша. Но когда она звучит гимном восставшей из ада комсомольской эстетики, приверженцами которой, как оборотни в ночь полнолуния, вдруг оказываются «банкиры и олигархи, высшие чиновники и хозяева жизни» – тут почему-то хочется не слёзы вытирать, а, вооружившись осиновым колом, доделать то, что не доделал 1991 год.

В такие дни ещё отчетливее делается понятно, насколько провальны оказались постсоветские попытки выстроить хоть какую-то – от диссидентски-правозащитной до православно-самодержавно-народной или даже белогвардейской – национальную идею. Можно придумать праздник 4 ноября, можно снять блокбастер «Адмиралъ» о Колчаке, можно назвать улицу в центре Москвы именем Солженицына – но куда им тягаться с комсомолом, на юбилей которого, снова процитирую Дарью Митину, «губернаторы и министры, бывшие губернаторы и бывшие министры,  олигархи и пенсионеры, бывшие и нынешние функционеры-управленцы, банкиры и учёные, космонавты и инженеры, левые и правые, красные, белые и серо-буро-малиновые –   все славят организацию, которая сделала их людьми».

Проблема в том, что комсомол и на общесоветском уровне в последние десятилетия советской власти выделялся своей мерзостью и цинизмом (чтобы сделать карьеру в КПСС, нужно было хотя бы изображать идейность, в комсомол же брали всех, а карьеру в нём делали какие-то совсем неприличные люди, и неудивительно, что именно из комсомольских, а не партийных органов вышли первые олигархи, а комсомольская пресса в постсоветские годы стала законодательницей бульварных мод – партийные газеты, напротив, тихо зачахли), и во многом именно он символизировал то, о чём каждый нормальный советский человек конца восьмидесятых (даже будущие избиратели КПРФ, и, может быть, как раз в первую очередь они) мог сказать: «Достало». Вы уверены, что всё так изменилось за двадцать лет? Вы уверены, что нормальный постсоветский человек, живущий в 2008 году, изменил своё отношение к комсомолу? Вряд ли, скорее – всё дело в том, что теперь этого нормального человека просто никто не спрашивает, как он относится к комсомолу. Да и не только к комсомолу, если уж на то пошло.