Торможение Павлова
160 лет со дня рождения академика Ивана Петровича Павлова (1849–1936) – первого русского нобелевского лауреата – в России отметили довольно скромно. На его родине, в Рязани, провели очередные, третьи, Павловские беседы, устроили скромный городской праздник, да телеканал «Культура» показал фильм о знаменитом физиологе. Вот, пожалуй, и всё. Имена, подобные Павлову, в нашем сознании занимают, если задуматься, странное место. Если кому-то придёт вдруг в голову назвать выдающихся учёных, Павлов, несомненно, будет в их числе, а если кто-то захочет перечислить несомненные достижения русской науки, то непременно вспомнит о собаке Павлова и, конечно, об условном и безусловном рефлексах. Вне этого контекста имя и личность учёного мало кому интересны. Про Павлова все учили в школе – этого нам, кажется, и довольно.
На первый взгляд, его жизнь, действительно, не слишком богата событиями. «Я юношей вошёл в научно-экспериментальную лабораторию, в ней я провёл всю свою жизнь, в ней я сделался стариком, в ней же я мечтаю и окончить свою жизнь», – говорил о себе Павлов. Однако он не был только кабинетным учёным, пережив сразу несколько важнейших в истории России эпох. На его глазах разворачивалось народническое, затем социалистическое движение, произошли две русские революции. В последние годы жизни он застал и сталинские репрессии.
Конечно, Павлов прежде всего известен как великий физиолог. За работу по физиологии пищеварения в 1904 году он был награждён Нобелевской премией по физиологии и медицине. Не менее известны его труды по высшей нервной деятельности, которым он посвятил вторую часть своей жизни. Введённые им понятия, такие, как подкрепление, безусловный и условный рефлексы, стали основными в науке о поведении.
В отличие от нашего времени научной специализации, в XIX веке естественные науки не замыкались в своих изолированных областях. Открытия Павлова, несмотря на кажущуюся научную герметичность, многими воспринимались как чрезвычайно важное подтверждение верности материалистического представления о действительности. В конечном счёте, в его работах речь шла не просто о том, как устроен мозг человека, но и о том, как формируется наше восприятие реальности, что здесь первично и что вторично – а это уже вопросы из области философии. Не случайно статьи о Павлове находятся и в философских словарях. Учёный задумывался о природе абстрактного мышления, физиологической основой которого он считал вторую сигнальную систему, то есть систему ориентировки человека в ответ на речь – словесные сигналы. «Если наши ощущения и представления, относящиеся к окружающему миру, есть для нас первые сигналы действительности, конкретные сигналы, – писал Павлов, – то речь, специально прежде всего кинэстезические раздражения, идущие в кору от речевых органов, есть вторые сигналы, сигналы сигналов».
Именно поэтому работы учёного так важны были для большевиков, не желавших выпускать его из России, несмотря на демонстративное неприятие Павловым «большевистского эксперимента». Впрочем, к Советской России, которую он сам называл «варварским государством», в котором «не место учёным обществам», у Павлова было сложное отношение, которое вдобавок со временем менялось. В первые годы советской власти он был настроен резко антибольшевистски, открыто критиковал режим, даже дерзил – надевал, к примеру, царские ордена, которых никогда не носил ранее. В 1920-м он обратился с письмом в СНК с просьбой отпустить его с семьей в эмиграцию, откровенно высказав своё неприятие коммунистического эксперимента, от которого ожидал лишь несчастье для России.
Тем не менее само решение обратиться в правительство с подобной просьбой вряд ли далось ему легко. «Хотел было выехать из России, – пишет физиолог одному из своих адресатов в 1921 году, – но, во-первых, не пускают, а во-вторых, всё равно и заграницей какая работа при неотступной мысли о гибели родины».
При этом в самый период разрухи, в разгар Гражданской войны Павлов отказывается от приглашения Шведской академии наук переехать в Швецию, где ему обещали создать самые благоприятные условия для жизни и научных исследований.
Едва ли будет преувеличением сказать, что советское правительство не только при Ленине, но и при Сталине дорожило Павловым и его работой. Лишь только появилась возможность, в 1921 году Ленин подписал декрет о создании условий для нормальной работы учёного и жизни его семьи. Несомненно, он был одним из тех, кто составлял цвет советской науки, и власть оказывала Павлову знаки внимания. Начиная с 1925 г. и до конца жизни он руководил Институтом физиологии, который получал от советского правительства всё необходимое для полноценной научной работы. В 1934 году, по случаю 85-летия Ивана Павлова, советское правительство выделило крупные средства на развитие его научно-исследовательской работы, а самому академику было направлено приветственное послание Совнаркома СССР, в котором его поставлили в ряд с «классиками естествознания». На Всемирном конгрессе физиологов, который состоялся в Ленинграде и Москве в 1935 году, он был назван старейшиной физиологов мира – такого звания не удостаивался до него ни один учёный.
Но было бы ошибкой думать, что Павлов «продался» большевикам. «То, что вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни», – так оценивал Павлов большевистскую революцию и много лет спустя после Октябрьского переворота. Эти слова были написаны учёным в письме, направленном им в Совнарком в декабре 1934 г., через три недели после убийства С. М. Кирова. Вряд ли кто-то ещё в Советской России в это время (репрессии идут уже полным ходом!) мог критиковать её столь же резко и совершенно открыто.
«Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию, – уверен Павлов. – Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: "Да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой Октябрь". Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Ведь только нашим политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух ваших репетиций перед вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь вы – террор и насилие».
Выступает он и против массовых репрессий: «...мы жили и живём под неослабевающим режимом террора и насилия. Тем, кто злобно приговаривает к смерти массы себе подобных и с удовольствием приводит это в исполнение, как и тем насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны, тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди неё. Не один же я так чувствую и думаю. Пощадите же родину и нас», – таково мнение учёного.
Как Сталин и его окружение относились к посланиям учёного, красноречиво говорит резолюция Вячеслава Молотова к этому письму: «Т. Сталину. Сегодня СНК получил новое чепуховое письмо академика Павлова. Молотов».
Несмотря на такую оценку, академика слишком уважали, чтобы оставить его письмо без ответа. Молотов попытался убедить Павлова в несправедливости его оценок – и это бесценный пример открытой полемики сталинского руководства со своим идейным, но уважаемым противником. Впрочем, аргументы председателя СНК нельзя назвать особенно оригинальными или убедительными. Он отвечал так, как и должен был ответить глава советского правительства. Обвинив Павлова в незнании научной основы «принципиально-политических вопросов», Молотов противопоставил миролюбивую и классово-созидательную политику СССР империалистическим державам, идущим на миллионные жертвы ради охранения интересов эксплуататорских классов. В своей дальнейшей переписке с учёным глава советского правительства убеждал его в обоснованности репрессий в отношении прямых предателей родины.
Иван Петрович Павлов был, несомненно, не просто великим исследователем, но и самобытным русским мыслителем с оригинальным взглядом на мир. Пожалуй, яснее всего это выражено в его знаменитых лекциях «Об уме вообще, о русском уме в частности», прочитанных публично в апреле-мае 1918 года. Главная мысль Павлова – в необходимости трезвой оценки действительности. В своих выступлениях он подверг уничижительной критике русский образованный слой, который, по его мнению, включая и руководство партии большевиков, не знает и не признаёт действительность, живёт в мире своих фантазий. «Ясновидение действительности» – вот то главное, что считал Павлов необходимым не только для учёного, но и для каждого образованного человека. Интеллектуальное здравомыслие Павлов полагал необходимым для того, чтобы поставить точный диагноз, понять, что в настоящий момент представляет собой человек и общество в целом. Народ, знающий и соизмеряющий свои силы и возможности, по его мнению, сможет лучше приспособиться к действительности, а значит, имеет все шансы на продолжение своего национального существования – весной 1918 года в разваливающейся России эти слова звучали весьма жизнеутверждающе.
Законы, регулирующие жизнь общества, Павлов сравнивал с нервной системой. Точно так же, как нервная деятельность складывается из возбуждения и торможения, и в человеческом обществе баланс свободы и дисциплины – необходимые условия развития. Вся общественная деятельность Павлова устремлена именно к этому – установить порядок, меру, то есть включить тот самый тормозной процесс, который, по его мнению, является основополагающим в культурном развитии обществ и который так слабо проявляется у русского народа.
Его взгляды были прямой противоположностью тому туману революции, той поэзии разрушения, которая была столь сильна в годы революции. В этом смысле взгляды Павлова вполне актуальны и теперь, ведь противоположение свободы и умеренности, хаоса и порядка вполне адекватно описывают и современное развитие общества.
Каждая эпоха выдвигает свой тип научного работника. Добившись известности и признания ещё в XIX столетии, полностью принадлежа этому веку по своим основным взглядам и воспитанию, Иван Павлов в то же время с полным основанием может быть назван учёным XX века, который уже не мог оставаться только лабораторным исследователем. Новые государства, новые общества властно призывали учёных выйти из научных келий, в которых они уютно существовали в прошлом. Не заслуга, но величие Павлова состоит в том, что он услышал этот призыв времени, откликнулся на него и при этом сохранил свою интеллектуальную и нравственную независимость.