Первая мировая война, начавшаяся 95 лет назад, действительно решала судьбы мира. Однако, как ни парадоксально это прозвучит, именно её результаты показывают, что собственно «военная история» вносит в такие изменения судеб лишь минимальный вклад, а иногда и вовсе является лишь необходимым трагическим фоном происходящих метаморфоз. В соответствии с немецким планом Шлиффена, составленным из расчета войны на два фронта, Германия, вступив в войну, должна была одержать победу в два этапа: сначала, оголив восточный фронт, фланговым ударом через Бельгию разгромить Францию, а затем бросить все силы против России. Действуя подобным образом, германское командование планировало победоносно закончить войну ещё «до листопада», полностью разгромив противника и на западе, и на востоке.

Как известно, реализовать этот план немцам, в силу ряда причин, не удалось. Французская армия была отброшена к стенам Парижа, однако избежала окружения и разгрома. Последующее наступление на востоке также окончилось для немцев лишь тактическим  успехом. Тем не менее и Франции в 1914-м, и России в 1915-м были нанесены весьма чувствительные и болезненные удары: были оставлены обширные территории, включая важные промышленные районы, армии понесли значительные человеческие и материальные потери.

В военном отношении масштабы военного поражения Франции и России были вполне сопоставимы. Несопоставимыми оказались последствия. Франция продолжала воевать до 1918 года и довела войну до победного конца. В России же неудачная кампания 1915 года породила цепь событий, приведших в конечном итоге к крушению российской государственности и на несколько лет погрузивших страну в хаос братоубийственной войны.

Почему же Первая мировая война именно для России приняла столь катастрофические последствия? Почему ей не удалось то, что удалось той же Франции? Разумеется,  однозначного ответа на этот вопрос нет и быть не может, поскольку события подобного масштаба невозможно свести к одной или даже нескольким причинам. Поэтому назовём лишь то, что, на наш взгляд, является самым главным.

Нередко основной причиной постигшей Россию катастрофы называют неготовность страны к войне подобного масштаба. Вступив в войну, страна не имела достаточных военных запасов, её военная промышленность была слаба и зависима от иностранных капиталов,  железнодорожная сеть решительно не соответствовала требованиям военного времени; средства, отпущенные на оборону, в значительной степени остались не израсходованными военным ведомством…Всё это аукнулось меньше чем через год после начала военных действий.  Вопреки хвастовству  военного министра Сухомлинова, утверждавшего перед войной, что русская армия «готова до последней пуговицы последнего солдата», фронт остался без снарядов уже в 1915 году, а на железных дорогах страны воцарился хаос. В результате русская армия была вынуждена отступать, неся колоссальные потери.

Однако не следует забывать, что после смещения Сухомлинова совместными усилиями правительства и военно-промышленных комитетов снарядный голод был преодолён. Уже к 1916 году армия могла воевать, не экономя боеприпасов.  Поэтому главную причину катастрофы, постигшей страну, следует искать не в ошибках военного ведомства.

Если уж мы заговорили о Франции, то, прежде всего, следует помнить: она вступила в войну, преследуя совершенно ясную и конкретную задачу – взять реванш за поражение под Седаном и вернуть Эльзас и Лотарингию, утраченные в результате франко-прусской войны 1870-1871 годов. Эта цель была вполне ясна и понятна каждому французскому солдату. А за что воевала русская армия? За Сербию, про которую большинство солдат никогда не слышало? За не менее абстрактные «проливы»? Как мы уже писали, в Русско-японской войне армии, воюющей не известно за что, хватило на год. А в Первой мировой Россия участвовала втрое дольше, да и сама война потребовала гораздо больших усилий.

Кроме того, Первая мировая была войной не только армий, но и народов – для победы в изнурительном противостоянии необходимо было единство всех сил как на фронте, так и в тылу. Во Франции это поняли, поэтому уже в первые недели войны было создано правительство национального единства. Аналогичное решение было принято и в Англии, где премьер Асквит сформировал правительство, в которое вошли и либералы, и консерваторы. В России же с единством не получилось. Правда, в начале войны  все думские партии выразили полную поддержку правительству, а депутаты приветствовали царя единодушным возгласом: «Веди нас, государь!».  Однако после неудачной кампании 1915 года это единство дало трещину, а предложение некоторых министров пойти на некоторые уступки ради сотрудничества с оппозиционным прогрессивным блоком были отвернуты царём. В результате в стране вновь началось противостояние власти и думской оппозиции, причём на фоне военных неудач и экономических трудностей симпатии общественности всё больше склонялись к последней.

Кстати, о правительстве. Для успеха в тяжёлой, многолетней войне нужны были компетентные и популярные руководители, способные повести за собой страну. Сам Николай подобными качествами явно не обладал (более того, имел твёрдую репутацию царя-неудачника), а среди подчинённых людей с подобными качествами не нашлось. Хуже того, Россия вступила в войну, имея премьером глубокого старика Горемыкина, который сам говорил по поводу своего назначения, что напоминает «старую енотовую шубу, которая давно уложена в сундук и засыпана нафталином», и искренне недоумевал, зачем вдруг снова понадобился. На смену ему пришёл Штюрмер, которого даже монархист Шульгин называл «жалким, ничтожным человеком» и «святочным дедом». Не лучше обстояло дело и с министрами, включая военных. Вот, к примеру, каким запомнился последний из них, Беляев, следователю Чрезвычайной следственной комиссии Кореневу: «Щуплый... с пугливой походкой, весь съежившийся, растерянный... Вскакивает при каждом вопросе. Хватает за руку и шепчет: "Благодарю Вас, ведь мне бы только в отставку бы поскорее уволиться да пенсию получить и довольно, только бы пенсию"».

Впрочем, даже худшие из министров не могли опорочить власть больше, нежели Распутин, с которым царь упорно не желал расставаться. Можно долго спорить о том, в какой степени он влиял на министерские назначения, состоял ли в интимной связи с императрицей и т. д., но одно несомненно: его близость к престолу безнадёжно порочила власть в глазах даже самых верных сторонников режима, не говоря уже о широких массах. Как вспоминал Шульгин, в кинотеатрах даже вынуждены были запретить показ документального фильма о поездке Николая на фронт. Как только на экране возникала сцена награждения государя георгиевским крестом, в зале неизменно звучало: «Ага, царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка – с Григорием».

Таким образом, естественные военно-экономические трудности наложились на внутриполитический кризис, недостаток национального единства, непопулярность и некомпетентность руководства и отсутствие у солдат твёрдого понимания того, ради чего им приходится лезть на вражеские пулемёты и гнить в окопах, пока их близкие претерпевают лишения в тылу. В этой ситуации должно было произойти чудо, чтобы длительное напряжение не привело рано или поздно к остановке и крушению государственного механизма.

Чудеса же, как известно, случаются в истории слишком редко.