От редакции. Мы публикуем исследование, посвящённое анализу Государственной программы переселения соотечественников. Плюсы и минусы данной программы требуют серьёзного и всестороннего обсуждения. Именно этим объясняется значительный объём предлагаемого материала. Тем не менее нам кажется, что важность данного вопроса и его влияние на взаимодействия с соотечественниками создаёт необходимость его публикации в полном объёме.

Изломы отдельной эмигрантской судьбы, если она становится общеизвестной, рассудочно воспринимаются в нашем обществе в её конкретике, вызывая сострадание или сочувствие, мещанское любопытство или холодно-ленивое безразличие, беззлобное эмоциональное отторжение или активную неприязнь.

Судьбы же многих миллионов неведомых соотечественников, в давние годы или в недавнее историческое одночасье оказавшихся за пределами своей страны, ощущаются статистически отвлечённо, как некая отдалённая абстрактность. Не отсюда ли проистекают, среди прочих, исходные, первичные сложности и изъяны в самом подходе к столь серьёзнейшей проблеме их возвращения, в чём так сильно сегодня заинтересовано наше государство.

Политика России по отношению к зарубежным соотечественникам жизненна только на принципах обратной связи. Поэтому столь важно в оценках перспектив решения этой проблемы избегать, по выражению тонкого знатока русского духовного мира Ф. М. Достоевского, «деликатной взаимности вранья».

В её оценочном осмыслении категорически возбраняется быть дерзким апологетом фиги в кармане. Вспоминается ядовитая ремарка парадоксалиста Венедикта Ерофеева: «В этом мире честных-честных людей что делать мне, любящему говорить неправду?».

В труднейшие первые постсоветские годы по отношению к зарубежным соотечественникам в силу понятных причин проводилась неопределённо-размытая политика, удручавшая своей хаотичностью и спорадическими, иногда громкими акциями, ходами и контрходами. Со всей остротой обозначилась тревожная тенденция её отставания от новых реалий и явлений и в России, и в русской диаспоре. Путанные и противоречивые представления о ней мешали выработке стройной системы мер в государственном масштабе. Нередко оценки феномена «Русский мир» предшествовали достоверному знанию о нём. Зачастую использовался, по сути, лозунговый метод, подменяющий реальные дела яркими призывами, никак не обеспеченными материальными ресурсами. Отметим, впрочем, полезность и отрицательного опыта, позволяющего сегодня избежать прошлые просчёты, ошибки и издержки, многие из которых в предшествующий период таковыми и не считались.

Конечно, для соотечественников делалось немало в сопоставлении с возможностями государства в тот период. Но, как известно, недостатки всегда выпирают, а достоинства прячутся за ними. Наступил момент, когда дал о себе знать закон убывающей отдачи: всё меньшая эффективность распылённых усилий при всё больших затратах на них. Даже по официальной, дипломатически осторожной оценке МИДа РФ, государственная политика по отношению к зарубежным соотечественникам была в 1990-х годах «довольно инертной», государство оказалось неготовым к адекватной реакции на проблемы, связанные с диаспорой, их осознание как ключевых для российской внешней политики проходило болезненно (см.: Г. Карасин. Россия и соотечественники // Международная жизнь, 2007. № 12).

Поворотным пунктом в отношении к ним со стороны российских властных структур стала принятая в середине 2006 года Государственная программа по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом (в дальнейшем для краткости будем называть её программой возвращения), и план мероприятий по реализации государственной программы. Представляя её на Международном конгрессе соотечественников в октябре 2006 года в Петербурге, В. В. Путин сделал принципиальную оговорку, что она не ставит своей целью любой ценой перетащить всех соотечественников на территорию Российской Федерации – она должна предоставить только право и возможность выбора тем, кто хочет это сделать.

Рассмотрим сквозь призму этой программы реальный реиммиграционный потенциал русской диаспоры, нынешнее состояние и перспективы добровольного переселения соотечественников в Россию.

Программа объективно сориентирована, прежде всего, на тех, кто рассчитывает на себя и свои собственные силы. Соотечественников, сохраняющих заведомо иллюзорные представления о роли государства как безусловного гаранта их личного благосостояния, уповающих на некие перераспределительные общественные проекты, ждёт большое разочарование.

Сразу оговоримся, что проблематика «утечки мозгов» и возвращения в Россию высококлассных специалистов требует отдельного комплексного рассмотрения, поскольку этой категории соотечественников необходимы особые условия и практические меры, над разработкой которых работают сейчас профильные ведомства.  

Мобилизующее значение этой программы очевидно. Заявлена программно-стратегическая платформа государства. В отличие от федерального закона 1999 года, где зафиксированы общие положения о зарубежных соотечественниках, в неё привнесены содержательно новые, привлекательные для диаспоры установки и предложения.

Пожалуй, впервые в нашей стране разработан пакет мер со столь обещающей помощью для соотечественников, уехавших, по выражению классика, от «растрёпанной действительности». На таких проектах проверяются масштаб и сила государства. Конкретные меры, предусмотренные программой, в целом вызвали позитивный отклик в российском обществе. Вслед за её принятием ВЦИОМ провёл социологическое исследование с целью выяснить, что россияне думают о переселении зарубежных соотечественников в Россию, какие формы помощи переселенцам видятся нашим согражданам.

Большинство из 1600 респондентов, проживающих в 153 населённых пунктах 46 областей, краёв и республик России, одобрили намерение государства оказать переселенцам помощь в трудоустройстве (83 %), предоставить им социальный пакет (здравоохранение, детские дошкольные учреждения, среднее образование и т. д. – 82 %), выдавать единовременное пособие для обустройства на новом месте жительства (74 %), помогать в обеспечении жильём (70 %), выплачивать ежемесячное пособие до устройства на работу (64 %), оплачивать переезд к новому месту жительства (60 %). Категорически против любых форм материальной поддержки переселенцев высказались всего от 4 до 10 % респондентов. На вопрос, каким основополагающим принципам следует руководствоваться России в своей политике по отношению к соотечественникам, большинство (58 %) обозначило принцип создания благоприятных условий для их возвращения в нашу страну. Свыше половины респондентов (54 %) приветствовали переселение в Россию соотечественников, проживающих за рубежом, полагая, что это поможет решить демографическую проблему, а также вопрос нехватки рабочих рук. 

Показательно, что, согласно опросу ВЦИОМ, два года спустя подавляющее большинство россиян (78 %) вновь подтвердили, что наших зарубежных соотечественников следует защищать.

Причём концептуальные новации переводятся в практическое русло. К 2007 году государственная поддержка соотечественников возросла по сравнению с 2000 годом в 7 раз, достигнув трети миллиарда рублей. По данным МИДа РФ, по линии правительственной комиссии на поддержку соотечественников в 2008 году было выделено всего 0,03 % от федерального бюджета, что при всей микроскопичности суммы несопоставимо больше финансирования на эти цели в начале 2000-х годов, которое было в 50 (!) раз меньше.  В сравнении с масштабностью проблемы эти суммы в реальном исчислении имеют, конечно же, символическое измерение. Но сама динамика весьма показательна.

Вместе с тем материализация этой программы – чрезвычайно сложное дело. Есть масса проблемных узлов, которые предостерегают от завышенных «романтических» ожиданий. Так, весомым подтверждением озабоченности России положением соотечественников в Прибалтике стал указ президента РФ Д. Медведева о введении в 2008 году безвизового режима для неграждан Латвии и Эстонии. К сожалению, политическую и гуманитарную значимость этого решения не смогут оценить те многочисленные русские, которые имеют, например, латвийское гражданство и каковых никак не меньше, чем соотечественников-неграждан. Тем самым в глазах значительной части русскоязычного населения столь важный политико-правовой акт обесценивается уже в силу того, что «работает» не на консолидацию диаспоральной среды, а на сохранение в ней прежних разграничительных линий и подспудного напряжения. 

Принимаемые государством меры отражают объективное противоречие двух устремлений. С одной стороны, при выработке политики по отношению к соотечественникам государство исходит из того, что диаспоральное сообщество может быть действенным инструментом усиления российского влияния за рубежом, лоббирования его интересов и укрепления Русского мира в целом, что предполагает их определённую укоренённость в странах проживания. С другой стороны, настойчивый призыв к возвращению, обращённый, прежде всего, к социально активной части диаспоры, к квалифицированным специалистам, обогатившим свой профессиональный опыт за рубежом, означает, что государство рассчитывает на них как на дополнительный ресурс модернизации и обновления России.

Но было бы иллюзией рассчитывать на быстрое воплощение в жизнь программы возвращения, формат которой требует огромных капиталовложений и организационных усилий. В ходе её реализации неизбежны, с нашей точки зрения, две опасности. Первая – длительность, чрезмерная постепенность. Если она будет осуществляться, как сейчас, в инерционном режиме, то её перспективы малоутешительны, минусовой резонансный эффект легко предсказуем.

Вторая опасность – попытки чрезмерно форсированной реиммиграции, не обеспеченной полноценным финансированием и инфраструктурными возможностями при чётко сбалансированном распределении функций и обязанностей федерального центра и регионов. Это может обернуться социально-психологической дезориентацией существенной части соотечественников, не говоря уже о негативных последствиях для международного авторитета России.

Начальную фазу эксперимента надо признать малоудавшейся. Затянувшаяся промежуточная пауза способна обернуться размыванием всего стратегического замысла. Мероприятия программы предполагалось осуществить в течение 2006–2012 гг. в три этапа: 2006 г. – принятие нормативно-правовых актов, 2007-2008 гг. – добровольное переселение соотечественников, 2009-2012 гг. – реализация региональных программ и оценка эффективности.

Объявленные сроки оказались сорванными. Причин тому много, среди них и причины объективного характера, прежде всего, масштабность и беспрецедентность проекта и, конечно же, бюрократические проволочки. Но, как бы то ни было, только в октябре 2008 года был принят огромный – около 40 актов – пакет правового обеспечения программы переселения. Соответственно, «поплыли» и последующие этапы её материализации.

Трудно отделаться от устойчивого ощущения, что архитекторами переселенческой стратегии были чиновники, не обременённые чрезмерным экспертным и практическим знанием, весьма отвлечённо представляющие глубину и масштаб проблемы, но при этом боязливо относящиеся к самой идее её широкого публичного обсуждения в диаспоральных кругах хотя бы на предварительной стадии. Не говоря уже о том, что сколько-нибудь репрезентативного мониторинга информационного диаспорального поля не проводилось.

Польза заинтересованно-инициативного мышления соотечественников проявилась бы здесь в полной мере. Это могло привнести благоприятный настрой в диаспоральные круги, где в отнюдь не отдельных сегментах сохранилось настороженное отношение к чиновничьей среде, в которой на подсознательном уровне не изжиты до конца извращённые в советский период представления об эмиграции и эмигрантах.  

С учётом того, сколь самоуглублённо и остро возможность возвращения осмысливается каждым потенциальным переселенцем, разработка программы – до того, как она обрела официальную непреложность государственного документа – по определению должна была быть свободной от конъюнктурно-чиновничьей суеты: и без того более чем достаточно объективных трудностей в этом вопросе.

Чрезвычайно важный момент. В программе нет чётко и жёстко оговорённого указания на то, что речь идёт о материальной помощи в первичном обустройстве переселенцев, что создаёт у них обманчивые иллюзии и надежды, чреватые впоследствии разочарованием и даже раздражением. Не могут не сказаться исходно всегда завышенные социопсихологические ожидания – в глубине души каждый надеется на лучшее – и патерналистская предрасположенность в оценке любого государственного документа или акта, прямо или косвенно касающегося их.

Переселение не стало для подавляющей части диаспорального сообщества самоочевидной целесообразностью. Возвращаются в основном те, не в обиду им сказано, «озабоченные желудочно», по определению Стругацких, для кого иммиграция стала, да, объективно говоря, исходно и была, запредельной чужеродностью. По данным Федеральной миграционной службы (на лето 2008 г.), высшее образование имеют не более 30 % соотечественников, которые возвратились в рамках программы, то есть подавляющее большинство имеет лишь среднее или среднее специальное образование.

На практике же почти два с половиной года, прошедших с момента вступления в действие программы возвращения, были посвящены, как отмечалось выше, созданию нормативно-правовой базы. Собственно реальная переселенческая активность была минимальной. По сведениям Управления по делам соотечественников Федеральной миграционной службы, в Россию за год после принятия программы приехали только 10 (!) человек. По переселенческой статистике ФМС на декабрь 2008 года, около 15 тысяч человек заполнили необходимые анкеты, 5788 подали заявления на участие в программе, 5600 получили свидетельства участника программы, из которых фактически переехали в Россию 3632 человека. Вместе с членами семей число переселенцев составило 7831. Большинство из них прибыло в Россию из Казахстана, Украины, Узбекистана, Молдовы и Киргизстана. Как выглядят эти статистические данные на фоне официальных прогнозных выкладок 2006 года о переселении 300.000 человек за три года, говорить не приходится.

Вокруг программы много разноголосицы и кривотолков. Диапазон реакций на неё в диаспоральных кругах весьма широк – от глумливого ёрничанья до серьёзных, вдумчивых разборов.   

Каковы же настроения в русской диаспоре, по которым можно судить о степени реальности этих прогнозов? Обратимся к социологическим опросам. Обращает на себя внимание первичная реакция на программу возвращения  соотечественников в Германии, которых насчитывается, по официальной статистике, около 3 миллионов. Респонденты считают, что потенциал для её реализации невелик. Большинство опрошенных полагают, что в Россию вернутся только те, кто не смог устроиться в Германии, и есть опасения, что основную часть желающих будут составлять маргиналы.

Участники фокус-группы (исследования проводились в Берлине, Кёльне и Дрездене) осмысливают ситуацию иначе, относя к потенциальным переселенцам в Россию следующие группы и категории соотечественников:

- люди, обладающие высокой квалификацией, в том числе учёными степенями, которые не могут получить подтверждения своим документам об образовании и, соответственно, найти достойную работу;

- хорошие профессионалы, которые в силу слабого знания немецкого языка не могут конкурировать на рынке труда с местными специалистами;

- молодёжь, даже получившая в Германии образование, но не имеющая шансов устроиться на работу, адекватную своему образованию;

- люди с гуманитарным образованием, у которых минимальные шансы для самовыражения в Германии;

- бывшие работники сельского хозяйства, которые хотели бы продолжать привычную деятельность, любят работу на земле, но не имеют возможностей;

- те, кто не смог интегрироваться в немецкую среду и не может жить вне языковой и культурной русской среды.

К отдельной категории участники фокус-группы относят потенциальных переселенцев по семейным обстоятельствам: кто-то из членов семьи категорически не хочет оставаться в Германии; в России остались родственники; трудности с созданием семьи; состояние здоровья (например, не подходит климат).

Судя по результатам зондажа, у половины опрошенных желания переезжать в Россию нет. 28 % желают переехать, но опасаются возможных трудностей. Ещё 20 % обсуждают вопрос переезда, но к окончательному решению пока не пришли. И только 2 % заявили, что делают всё для переезда в Россию. При этом о программе возвращения что-то слышали или хорошо знакомы 78 % опрошенных (14 % хорошо знакомы, 64 % что-то об этом слышали), а 22 % респондентов заявили, что слышат о ней впервые. Важный нюанс, с которым нельзя не считаться: большинство респондентов оценивают решение российского руководства весьма скептически. 63 % опрошенных заявили, что программа представляет интерес, однако вряд ли будет осуществлена на практике. 17 % считают меры по оказанию помощи соотечественникам с переселением запоздалыми, а 6 % утверждают, что зарубежным соотечественникам это вообще не нужно. И только 14 % назвали президентский указ необходимым и своевременным.

Сопоставительный анализ социологических опросов в Латвии в 2004 и 2006 годах выявил тенденцию к уменьшению желания переехать в Россию. Численность ответивших: «Желание есть, делаем всё для его реализации» – снизилась с 9 % до 5 %; тех, кто сказал: «Желание есть, но опасаемся возможных трудностей» – с 14 % до 12 %, а заявивших: «Вопрос с переездом обсуждается, но окончательного решения нет» – сократилось вдвое, с 27 до 13 %, а главное, в несколько раз, с 17 до 70 %, возросло число респондентов, откровенно декларирующих своё нежелание вернуться.

В оценках участников фокус-группы в Эстонии также преобладает пессимистический настрой, в основе которого – убеждённость в запоздалости программы как минимум на пятнадцать лет:

«Кто хотел, тот уехал, остались те, кто мыслит себя и своё будущее в Эстонии».

«Сколько раз совались в Россию, столько раз давали по рукам, всё равно обманут».

«В России много народу, им и так жить не на что, в России сложно устроиться на работу без знакомств».

«Что мне может предложить Россия, кроме разваленного дома».

«Опыт переездов в Россию очень плачевный».

«Нас там никто не ждёт, потому что приглашают в те районы, из которых уезжают сами россияне».

«Есть опасения, что переселенцы окажутся в заложниках обстоятельств и будут на положении рабов».

«Российская пропаганда работает против России. Из одного ада в другой никто не поедет».

«Программа рассчитана не на Прибалтику, ищите в Центральной Азии, там, где уровень жизни хуже».

«Россия хочет решить свои проблемы за счёт русских из-за рубежа».

«Программа направлена на маргиналов. Для того чтобы затронуть успешных, необходимо дать возможность что-то дать России. Мы не хотим быть попрошайками, мы можем делать проекты для России» (см.: Динамика политического поведения русских диаспор в государствах Евросоюза. М, 2006. С. 18, 26-27, 42, 255).

Экспертный опрос выявил прямую зависимость мотивации к возвращению от общеобразовательного и соответственно социально-культурного уровня соотечественников. Так, половина опрошенных с неполным средним образованием заявила о своей готовности воспользоваться предложением по добровольному переселению, а в группе лиц с высшим образованием желающих вернуться в три раза меньше (17 %).

Респонденты фиксировали, скорее, отрицательную роль российских государственных структур с точки зрения влияния на процессы в диаспоре.

Это проявляется в оценке, прежде всего, самих механизмов оказания ей поддержки, допускающих высокий уровень коррупции («…Россия финансировала не тех и не так», «... откаты до 2/3 от общей суммы остаются в Москве, на проекты ничего не остаётся»). Примечательно, что эти фокус-групповые исследования проводились в Эстонии в трёх местах компактного проживания русскоязычной диаспоры: Нарва (84,4 % русского населения, 3,9 % – эстонцев), Кохтла-Ярве (из 50 тыс. населения – 40 тыс. русскоязычных), Таллин (45 % русского и русскоязычного населения).

В Румынии большинство опрошенных (65 %) заявили, что у них вообще нет желания переехать в Россию, и только 5 % согласны вернуться, подчеркнув, что они делают всё возможное для этого; 19 % отметили, что они могут стать потенциальными переселенцами, но опасаются возможных трудностей, а 11 % – что вопрос обсуждается, но окончательного мнения нет. Важный штрих: подавляющее число респондентов ничего не слышали об указе президента, 15 % что-то об этом слышали и лишь 6 % хорошо знакомы с программой переселения (см. там же, с. 161, 167-168, 199).

Сопоставление оценочных позиций и предпочтений соотечественников наглядно показывает, сколь существенно сказывается на них боязнь проблем потенциальной реадаптации к принципиально новым социально-экономическим, политическим и даже социокультурным реалиям в России, опасение вновь оказаться на социальной обочине: ещё не стёрлось из их исторической памяти недавнее советское прошлое, а особенно тяжёлый опыт начала 90-х годов.

Иммиграционная среда – особый феномен. Оторванный от родной почвы человек диаспоральный как никто другой нуждается в устойчивом настоящем. Любое несоответствие с патерналистским ожиданием воспринимается в высшей степени обострённо, а зачастую и с эмоциональными перехлёстами, связанными, в частности, с надеждой на то, что программа станет своего рода компенсацией за пережитые разочарования на чужбине. 

Имиджевый эффект программы возвращения есть производное от общего рейтинга доверия соотечественников к России. В Германии, например, российским СМИ доверяют полностью лишь 4 % опрошенных и 74 % отчасти, Госдуме – соответственно 2 % и 43 %, Правительству России – 2 % и 45 % и только президенту намного больше – 16 % полностью и 43 % частично.

Таким образом, если оперировать в рамках социологически обозначенных тенденций, то в целом нынешний реиммиграционный потенциал соотечественников вряд ли превышает 3-5 %. А это означает, что в диаспоральной среде программа возвращения вызвала, скорее, своего рода «стерильную возбуждённость» (заимствую образное определение философа Г. Зиммеля).

Диаспора не воспринимает язык безличных – применительно к каждому – программных абстракций. Даёт о себе знать защитная рефлексия: люди вообще подозрительно относятся к новому, тем более если это касается их лично.

Динамичная часть потенциальных переселенцев, тяготеющих к малому бизнесу и чутко реагирующих на малейшие изменения во внутренней жизни нашей страны, не без оснований опасаются жёсткой коррупционной среды, которая ожидает их при возвращении. Настороженность этих соотечественников подпитывается огромным валом разоблачительных публикаций как в зарубежных, так и в российских (не известно, где больше) СМИ. По оценке директора Института русского зарубежья С. Ю. Пантелеева, проанализировавшего большой массив публикаций о программе в печатных СМИ и Интернете, причём как в России, так и в странах проживания соотечественников, около 90 % (! – М.Н.) из них носят критический характер. И это уже не тенденция, а содержательно нечто большее.

Одних соотечественников не устраивает общая градация переселенческих стандартов. Другие опасаются, что по возвращении они могут быть встречены по не столь уж шутливой приветственной формуле «Москвичи и незваные гости столицы». На I Московском международном биеннале современного искусства летом 2008 г. эта тема была с колким остроумием оформлена в эпатирующий слоган: «Стой! Кто идёт?».

Многие осознают, что их ожидают трудные поиски точек опоры, не менее жёсткая, чем на Западе, конкурентная среда, к ним будут относиться по шкале опознавательных знаков «свой – чужой», т. е. им предстоит пройти новые университеты выживания. По сути, речь идёт об их нежелании испытывать на себе последствия совсем не исключаемых ими социальных конфликтов между переселенцами и теми, кто живёт в России постоянно.

Сценарий возвращения в таком восприятии опирается на обидное для них отожествление понятий «соотечественник» и «трудовой мигрант». В этом – ключ к пониманию перспектив решения многих проблем, связанных с реализацией программы переселения. Будут ли на практике эти понятия разделяться, органично соотноситься или отождествляться – ответы российских властных структур на эти вопросы предопределят в значительной степени судьбу указа Президента России № 637 «О мерах по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников», в котором особо подчеркивается, что воспитанные в традициях российской культуры, владеющие русским языком и не желающие терять связь с Россией соотечественники в наибольшей мере способны к адаптации и скорейшему включению в систему позитивных социальных связей принимающего сообщества.

Колебания и неуверенность в принятии решения о возвращении предопределяются не только сугубо индивидуальными мотивациями переезда в другую страну (при всех различиях и схожести категорий и групп соотечественников). Неизбежно сказывается и другой, скорее, общий диаспоральный фактор – дихотомичные по своей культурной и психологической сути последствия эмиграции.

Подлинная интеграция в зарубежное общество предполагает естественный интерес к стране обитания, её истории и культуре; утилитарно же зауженная ориентация на социальные проблемы подпитывает межеумочное состояние человека: отплыв от одного берега, он не прибился к другому. Возникает трудноразрешимая дилемма: стать носителем чужого культурного стереотипа или оставаться носителем привычного русского культурного генетического кода. Органичное же сочетание обоих доступно далеко не всем. В диаспоре существуют в противоречивом единстве отношения культурно-информационного взаимопритяжения и социально-психологического взаимоотталкивания.

Острейшие заботы выживания за рубежом, с которыми сталкиваются соотечественники-аутсайдеры, их вынужденная податливость чужой социально-психологической среде исподволь вносит в их подсознание косную убеждённость в «неподъёмности» страны, которую они покинули в поисках лучшей доли. Маргинализация бытия автоматически включает «аварийное сознание», отдаляющее человека от исторической родины, линия духовной взаимосвязи с ней обозначается в виде затухающей кривой.

Единственная реальная предпосылка и базовая основа для развития контртенденции – глубинные качественные изменения в самой России, стабилизация внутриполитической ситуации, усиление её экономического потенциала, значительное улучшение условий жизни, привлекательность её качества, укрепление позиций страны в мире.

В результате существенной активизации государственной политики в отношении Русского мира и принятия в последнее время властными структурами практических мер укоренившаяся в сознании многих зарубежных соотечественников инерционно-пассивная логика (так было, так будет, так должно быть всегда) начинает давать сбои, постепенно уступая место более адекватным представлениям о возможностях возвращения в свою страну. То, что ещё совсем недавно в диаспоральных кругах виделось исключительно со знаком минус, в меняющихся условиях уже воспринимается не столь однозначно. Даже среди тех, кто в иммиграции ещё не достиг определённого уровня самодостаточности, обозначился ряд признаков и симптомов возрождения интереса к России. Диалогические отношения партнёрства между государством и Русским миром, на которых долгое время сказывалась инертность бюрократических подходов и недоверие к властным структурам, становятся всё более внятными и конструктивными.

Но, если исходить из консервативных прогнозных ожиданий, избегая при этом налёта оценочной дипломатии, то в краткосрочной перспективе рассчитывать на массовое возвращение было бы наивно. С высокой долей прогностической уверенности можно утверждать, что мощным магнитом, притягивающим соотечественников к своим корням, переселенческая программа в обозримом будущем не станет. Вернутся социальные аутсайдеры, неустроенные, чья квалификация недостаточна, т. е. у кого больше нет надежды на регуляризацию своего правового статуса и сколько-нибудь достойное трудоустройство, а также те, у кого в России остались прочные родственные «тылы».

Более того, в этих кругах отдают себе отчёт в том, что в условиях нарастающего индивидуализма в самой России, где конкурирующие притязания и возрастные ограничения стали жёсткой реальностью, опрометчиво рассчитывать только на государство, которое пока не в состоянии решить проблему социального благополучия в целом.

Новый фактор – воздействие финансово-экономического кризиса на осуществление программы. Оно проявляется, во-первых, в очевидном сужении возможностей её финансового обеспечения; во-вторых, в условиях растущей безработицы и усиления конкуренции на рынке труда у потенциальных переселенцев неизбежно возникают дополнительные сомнения в целесообразности резко менять свою жизнь, идти навстречу новым социальным неопределённостям. 

Ностальгические чувства, не подкреплённые личной самодостаточностью, активной жизненной позицией, постоянным тяготением к русской культуре, желанием сохранить корневые связи с исторической родиной, исподволь подпитывают иждивенческие настроения тех, кто, по определению В. О. Ключевского, «не любит родины, а тоскует на чужбине». В укреплении Русского мира можно рассчитывать только на таких соотечественников, для кого ареал русского языка и духовного наследия, международный авторитет России остаются жизненным ценностным пространством.

Оптимистический же прогноз возможен только в одном случае, если рассматривать программу как совокупность мер отсроченного действия. Он реализуем, скорее, в относительно отдалённой перспективе, когда страна станет привлекательной для тех, кто её покинул, не только в эмоционально-ностальгическом ракурсе, но прежде всего, с точки зрения внутриполитической и социально-экономической, ибо тяготеют к сильному государству, а от слабого стыдливо дистанцируются.

Настроения, ожидания и активизация различных категорий и групп соотечественников будут напряжённо соотноситься с темпами и динамикой возрождения России, объективно увеличивающего потенциал их воздействия на процессы формирования её позитивного облика за рубежом. Только укрепление России даёт диаспоре обещающую ориентацию на будущее, создавая реальные предпосылки и конкретные шансы для возвращения.

Многое будет зависеть от того, насколько органично совместятся и совместятся ли в обозримом будущем сырьевая и инновационная модели экономического развития России, насколько быстро она перейдёт на новые технологические рельсы и как – обновленчески-благотворно или болезненно, с тяжёлыми последствиями – скажется на ней мировой финансовый кризис.

Сможет Россия преодолеть кручи проблем на неисповедимых путях и перепутьях возвращения соотечественников? Сегодня убедительных оснований ответить утвердительно нет. Пока же не могу отделаться от навязчивого вопроса: не обернётся ли скоро материализация столь важного стратегического замысла метафизически неизбывным у нас управленческим алгоритмом – шумиха, неразбериха, поиски виновных, наказание невиновных, награждение непричастных.

Экзистенциальный выбор на перепутьях судьбы не стал для зарубежных соотечественников более лёгким.