Удивительна история Благовещенского храма. Она начинается в 1892 году. Тогда после паломничества в Иерусалим и молитвы в Гефсиманском саду португальский священник Жозе де Алмейда Силва, останки которого покоятся сегодня в самом храме, решил обосновать монастырь Благого Пастыря, при котором со временем был создан Институт для трудных подростков и садовая часовня. Место для монастыря выбрали уединённое, на холме – тогда это был пригород Сан-Паулу, историческое место, где в 1822 году была провозглашена независимость Бразилии. Отец Алмейда умер в 1918 году, ещё некоторое время часовня была открыта для желающих помолиться, но в 1924 году была закрыта.

Новый этап развития церкви связан с прибытием в Сан-Паулу священников византийско-славянского обряда. Специальная группа священников-иезуитов была сформирована по прямому указанию Ватикана и Высшего генерального ордена иезуитов. В это время  в Бразилию из Китая хлынула волна переселенцев, в основном, русских, которые были вынуждены эмигрировать после прихода к власти коммунистов. 

Сегодня можно много рассуждать на тему прозелитизма католиков в отношении православных, но факт остаётся фактом. Храм стал для переселенцев местом, где их всегда ждали и помогали. В эти годы были открыты Институт святого Владимира и Институт святой Ольги для мальчиков и девочек из русских семей. Как  считает прихожанка храма Екатерина Лавдовская, Бразилия действительно стала для многих русских второй Родиной.

Особую роль в жизни беженцев сыграл отец Иоанн Штойссер, много лет служивший в Благовещенском храме. Думается, его служение было очень непростым. Храм был католическим, но служили в нём в православной традиции. Отец Иоанн являл собой, как вспоминают прихожане, пример аскетической жизни, был воплощением любви и всепрощения. Нет точных данных, были ли его в роду русские корни, но Россию и русских он очень любил. В последние годы жизни ездил в паломнические поездки в нашу страну, мечтал побывать в Дивеево. А когда умирал, просил прихожанку храма Анну Григорьевну Шенгерей-да-Кунья не оставлять  храм, который считал своим домом, и хранить православную веру. Нарушить данных иезуитскому ордену обетов он не мог, но за годы служения всем сердцем полюбил православие. 

После смерти в 2004 году отца Иоанна прихожане остались без пастыря. Приходили многие священники из других юрисдикций, но Людмила Ла-Неве, которая, по сути, все эти годы выполняла функции старосты, не спешила с принятием решения. За эти годы к храму пристроили большое светлое помещение для трапезы,  раз в месяц прихожане собирались на богослужение. Понятно, что содержание храма стоило многих усилий, материальных и физических. И в этом, несомненно, огромная заслуга Людмилы Григорьевны.

Когда в 2014 году в Сан-Паулу прибыл священник Дионисий Казанцев, как вспоминает сама Людмила Григорьевна, они с первой минуты знакомства стали говорить о том, что нужно сделать для перехода общины в юрисдикцию Московского патриархата. Так хотел отец Иоанн, так хотели сами прихожане, сохранившие свою верность вере предков в очень непростых условиях зарубежья.  

Прихожане рассказывали мне, что отец Иоанн встречался с нынешним патриархом Московским и всея Руси Кириллом, когда он возглавлял ОВЦС и даже служил в Благовещенском храме. Об этом вспомнил во время пастырской поездки в Южную Америку в феврале 2016 года сам патриарх Кирилл. На встрече с прихожанами Благовещенского прихода патриарх подчеркнул, что история этого храма – пример того, каким естественным образом, без конфликтов и выяснения отношений, община может перейти в православие. 

Судеб бездны. Как ни пытаешься предугадать своё будущее, никогда не сможешь определить то, что тебя ожидает. Эпоха уходит за эпохой, поколение сменяется новыми.  Но всегда, во все времена  для человека остается главным вопрос: служить добру или злу? 

Работа по сбору материалов по теме новомучеников дала мне уникальные примеры православных христиан, которые были готовы идти за Христом даже до смерти. Она также предоставила  возможность прикоснуться к истории моей страны. В судьбе каждого из тех, знакомство с кем даровал Господь (пусть и заочное), как в капле воды отражалась судьба целого народа.  

Здесь, в Бразилии, я познакомилась с русскими, которые в годы гонений были вынуждены покинуть свою Родину. Уезжая из России, они везли с собой  русские книги и портреты русских композиторов, предметы быта и обязательно Библию и иконы. Они везли в своих сердцах тоску по утраченной Родине, умение любить и умение прощать.  Как однажды я прочитала совершенно удивительные строчки поэта-эмигранта Владимира Дикенса, умершего совсем молодым где-то в Париже: «И за то, что нас Родина выгнала, мы по свету её разнесли».  Эти строчки  в Бразилии, собственно, как  и в других странах, вдали от России, звучат с особой глубиной. 

На встрече с прихожанами прихода я рассказывала о судьбе епископа Василия Родзянко – внука председателя Государственной Думы Михаила Родзянко, одного из лидеров Февральской революции 1917 года. Бывший близким к Николаю II, Михаил Родзянко повлиял на решение последнего русского императора об отречении от престола. Впервые о том, что должен стать священником и молиться о невольном грехе своего деда, Василий услышал ещё в детстве от духовного наставника. Через всю свою жизнь в эмиграции он пронёс любовь к своей Родине. Будучи за штатом, епископ в последние годы своей жизни  часто приезжал в Россию, в которой осталось после его смерти множество  духовных чад.  Человек, который вместил в свою жизнь целую эпоху. Он вспоминал, что стал гоним новой властью буквально с младенчества. Их семья была вынуждена эмигрировать в Европу.  В один из приездов в Россию он побывал в храме Феодоровской Божьей Матери в Царском селе и от имени своего деда просил прощения у русского народа.

Вспоминается история и ещё одного удивительного священника – Андрея Урусова.  Его хорошо помнит по совместной работе прихожанин храма Жошуа  Браганса. Происходивший из знатного княжеского рода, маленький Андрей во время революционных событий в России остался сиротой. Эмигрировал. Учился в Риме, жил  в Руссикуме. Затем принял сан иеромонаха у иезуитов. Известен своей активной деятельностью в создании Русского центра при Фордемском университете Нью-Йорка, Центра изучения русской духовной культуры в Сан-Франциско. В 1967 году перешёл в православный приход Московского патриархата. За сухими строчками биографии скрывается яркая многогранная жизнь человека, который всей своей жизнью в изгнании доказал свою любовь и преданность Отечеству. 

Те, кто говорит о прошлом, нередко пытаются выкрасить его в чёрный цвет, навешивая жёсткие ярлыки и обвинения. Как в далеких и суровых 20-х годах красные обвиняли белых, а белые красных. Отголоски этого противостояния слышны и сегодня. Иногда очень отчётливо. Здесь, в Сан-Паулу, приходы Русской зарубежной церкви не приняли воссоединения с Русской православной церковью и, по сути, ушли в раскол. Ну а Благовещенский храм, который принадлежал иезуитам, пришёл под омофор Московского патриархата. 

Есть ещё один важный момент. Послереволюционная, послевоенная миграция русских, украинцев, белорусов хлынула даже в те страны, которые не считались  их традиционными местами проживания.  Как тут не вспомнить строчки поэта Владимира Дикенса...

Сегодня в Благовещенском приходе Южноамериканской епархии (которую с недавнего времени возглавляет митрополит Игнатий (Пологрудов)) рядом с представителями китайской миграции молятся и бразильцы, и совсем молодые прихожанки из России, которые приехали сюда к своим мужьям. Полностью согласна  со словами отца Андрея Ткачёва, который на одной из своих встреч назвал этих молодых женщин миссионерами. Действительно, они выходят замуж за бразильцев, рожают детей, а потом приносят  крестить младенцев в православный храм, нередко и их мужья принимают православную веру.

После встречи в приходе, посвящённой новомученикам и исповедникам российским, ко мне подошла прихожанка храма Екатерина Лавдовская. Мы  говорили с ней о прошлом, и я видела, как глубоко переживает она, побывавшая  в России впервые уже в зрелом возрасте, эти трагические страницы нашей с ней общей Родины.  Её дед по отцовской линии – Владимир Николаевич Лавдовский – закончил факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета, служил вице-консулом России в Монголии, сыграл большую роль в деле мирного урегулирования конфликтной ситуации во время военного столкновения Китая и Монголии в 1911 году. Во время революции в России Владимир Лавдовский, понимая, что будет гоним новой властью, эмигрировал  именно в Китай. Также были вынуждены эмигрировать из России в Китай и родители её матери. Катин отец, Николай,  родился в Монголии в 1919 году, почти 30 лет прожил в Харбине. Там и познакомились её родители, там родилась сама Катя. Но когда к власти пришли  коммунисты, их семья вынуждена была эмигрировать в Бразилию – тогда девочке было 6 лет. 

Посещение Благовещенского храма – одно из первых ярких впечатлений её детства. Она училась в католической гимназии. Но её семья и её дом всегда были русскими. Говорить по-русски Катю научила бабушка, Евгения Туркина, которая приехала в Бразилию, когда ей было 75 лет. Как самую большую драгоценность, привезли взрослые с собой  в чужую страну чемодан детских книг. И бабушка читала маленькой Кате русские детские стихи и сказки. По-португальски сама бабушка так и не научилась говорить. Хотя прожила в чужой стране ещё 25 лет. Выпускница Санкт-Петербургской консерватории  также научила внучку музыкальной грамоте. «Всё то, что сегодня я люблю, что для меня ценно и важно, – говорит Екатерина, – всё это от моей бабушки». Русские достаточно быстро адаптировались в новых условиях. Многие из них стали педагогами, инженерами, Катя Лавдовская, к примеру, проработала всю жизнь в банковской системе. И, как вспоминает сегодня, она очень быстро стала в Бразилии бразильянкой.  Любила карнавал и, как все молодые девчонки, мечтала о женихе с бразильской фамилией. 

Есть такой феномен – русские, которые никогда не жили в России. Но сохранили преданность и любовь к своему Отечеству. Это можно сказать о мигрантах из Харбина, которые родились в эмиграции, а затем были вынуждены вновь уехать в другую страну.

 В 2006 году уже в зрелом возрасте Катерина впервые приехала в составе паломнической группы в Россию. Эта поездка буквально перевернула её жизнь. «Когда я впервые попала в Россию в 2006 году, это был момент, который оказал огромное влияние на моё мировоззрение, – рассказывает Екатерина, – во-первых, всё казалось очень родным. Эти берёзы по сторонам дороги, мне казалось, что я знала этот пейзаж всю жизнь. Мы были на экскурсии в Санкт-Петербурге, и гид, рассказывая о достопримечательностях города, вдруг сказала: "Вот Санкт-Петербургская консерватория". Это была просто какая-то лестница. А у меня в душе произошёл какой-то взрыв, как будто затронули мои корни глубинные. Здесь училась моя бабушка.  Я только потом всё осознала.  Когда мы поехали в Троице-Сергиеву лавру (у нас в доме очень почитали преподобного Сергия), я увидела тысячи паломников, их лица... А какие удивительные богослужения – это были очень глубокие впечатления. И ещё – все вокруг говорили по-русски. Совсем как в моём детстве. У нас не было времени ни на какие покупки,  мы хотели больше увидеть, посетить какие-то исторические и культурные места, а покупки можно было сделать по Интернету. И всё же в музеях есть свои небольшие магазинчики, и там можно было что-то мимоходом купить. И я, не зная почему, купила диск с русскими военными песнями. Потом  думала, зачем я это купила?  Но всё-таки поставила послушать. И обнаружила, что знаю все песни, которые были на этом диске. Это всё пели дома, когда к нам в гости приходили русские семьи. Папа любил отмечать дни рождения, именины. Были те, кто играл на пианино, и я знала все эти песни. Тогда я почувствовала, что я русская. Именно после поездки я  начала учить русский язык. А моя знакомая сказала: "А ты что думала, у тебя вода течёт? У тебя кровь течёт, и твоя кровь русская". Тогда же, после поездки,  я пошла петь в хор "Мелодия", который исполняет русские романсы, народные песни».

Мы рассуждаем с Катериной о русском характере, и она отмечает скромность, которую всегда воспитывали в ней родители. А также удивительно глубокую любовь русских к своей Родине.

«Я теперь понимаю, что такое русская душа, – говорит Екатерина. – Знаю, что на формирование русского характера большое влияние оказывает природа. Вспомните, мать-природа, земля-матушка... Очень во многом формирует особенность русского характера православная вера». 

Нельзя не согласиться с Екатериной, что огромную роль в самоидентификации русского человека играет православие. Екатерина – активная прихожанка Благовещенского прихода. Все самые главные события её жизни связаны с этим храмом. Венчание, крещение сына, отпевание отца. 

Храм – всегда сосредоточие жизни. А в другой стране храм – это ещё и частичка Родины, то, что всегда питает своей живительной силой, не позволяет забывать, откуда мы родом.

Трагические события 1917 года оказали огромное влияние на судьбы миллионов наших сограждан. Мигранты из Харбина очень часто вспоминают об этом удивительном городе, в котором практически до начала 50-х годов сохранялся дореволюционный уклад русской жизни. Как рассказывает ещё одна прихожанка храма Наталья Семеновна Шигаева, в те годы в Харбине было 22 православных храма. И жизнь жителей города была устроена в традициях православия.  

Муж Наталья Семеновны прислуживал, будучи мальчиком, в одном из храмов.  Он на всю жизнь запомнил, когда в Харбин приехал будущий святитель Иоанн Шанхайский. Уже тогда ходили слухи о его прозорливости и святости. Также говорили о том, что он носит вериги. И мальчишки-алтарники решили проверить: так ли это? Они договорились, что проходя мимо, они толкнут Володю на владыку, и тот должен пощупать, есть ли вериги. Так и сделали. Владыка Иоанн лишь улыбнулся: «Володенька, а ты шалун». Он назвал его по имени, хотя видел мальчика впервые. Для Владимира это была первая встреча со святостью, и она настолько поразила его детскую душу, что, когда  в 1996 году состоялись торжества по канонизации Иоанна Шанхайского, они с супругой, никогда ранее не выезжающие за пределы Бразилии, решили поехать в Америку. Судьба Иоанна Шанхайского крепко связана с судьбой русской эмиграции из Китая. Именно ему принадлежат слова, которые помогают понять промысел Божий в отношении этих русских: «Мы не в изгнании, мы в послании».