Фото: Александр Бурый

 

Открывая дискуссию о путях развития современной литературы, Людмила Вербицкая, председатель попечительного совета фонда «Русский мир», президент СпбГУ, предложила исходить из постулата о том, что «современная литература ‒ разная, пёстрая, но она есть. Она по-новому ставит вечные для человека вопросы быта и бытия».

Её поддержала модератор круглого стола профессор СпбГУ Мария Черняк. Она заметила, что классическая литература имеет «подушку безопасности» ‒ устоявшиеся интерпретации, а современная литература в этом смысле оголена, что даёт свободу мышления и одновременно пугает и путает.

«За современностью трудно видеть историю, ‒ считает Мария Черняк, ‒ поэтому новая литература ищет, поэтому у неё не только разные русские языки, но ей свойственна множественность и разнородность жанров, направлений и аудитории».

«Этажность» современных литератур в своём выступлении вывела Наталия Иванова, профессор МГУ, заместитель главного редактора журнала «Знамя». На первый этаж она поместила массовую литературу, заметив, что «чем ниже этаж, тем беднее язык». Отказавшись назвать имена этих «литераторов», она дала понять, что речь идет о масскульте от литературы.

На второй этаж ‒ беллетристику, у которой, по словам Ивановой, «тоже разные уровни, но язык богаче, а цели амбициознее», поэтому эта «ещё не литература» реально двигает и развивает литературный процесс, заряжая его как позитивными, так и негативными векторами развития.

Третий этаж ‒ самый сложный, из тех, что «что-то читал» или «конечно, знаю», ‒ это модная литература. В её разряд Иванова относит такие имена, как Пелевин ‒ «самый модный писатель», Улицкая, Прилепин, Акунин. С точки зрения Наталии Ивановой, которую поддержала её оппонент ‒ Светлана Друговейко-Должанская, профессор СпбГУ, опасность моды в том, что её носителя, тем более законодателя, подстерегает опасность болезни «Жёлтой стрелы»: автор, умея афористично формулировать мысли через игру, заражается своей «модностью», и его язык становится сначала шаблоннее, а потом беднее.

Четвёртый этаж современной литературы ‒ арт-хаусная литература, сознательно работающая, как впрочем, всегда, на сужение читательской аудитории, что позволяет ей смело экспериментировать как с жанрами, так и с современным русским языком.

«В этом сегменте современной литературы усложнение лексики идёт за счёт упрощения жанровых форм», ‒ считает Наталия Иванова. Яркие представители арт-хауса ‒ Сорокин и Шишкин, удерживающие в литературе элитарную аудиторию.

И, наконец, относительно новый этаж современной литературы ‒ литература русского зарубежья или литература Русского мира. Её принцип распространения и ареал влияния ‒ «русские живут везде». Ее ярчайшие представители, известные в мире ‒ Чингиз Айтматов (Киргизия) и Фазиль Искандер (Абхазия). «Я русский писатель, но певец Абхазии», ‒ однажды сказал Фазиль Искандер, сформулировав мироощущение писателей Молдовы, Украины, Латвии, Армении, Израиля, США, Азербайджана, Германии, а также десятков других государств, но с одним условием ‒ писателей, пишущих на русском языке.

«У них другое мироощущение, другой русский язык, другая русская литература, ‒ считает Наталия Иванова, ‒ но это русская литература, независимо от того, какой национальности эти люди и каких взглядов и идеологических убеждений они придерживаются».

Литературный критик Евгений Ермолин, профессор Ярославского ГУ, согласился с классификацией Наталии Ивановой современных литератур. Но особо подчеркнул, что «множественность литератур ‒ это не их легитимация, особенно легитимация дилетантства и графоманства».

«Я убеждён, что множественность литератур через болезни и кризис, ‒ говорит Евгений Ермолин, ‒ в итоге приведёт к тому, что читатель научится различать литературу интересную и неинтересную».

Как считает Ермолин, литературная дорога до этого читательского благополучия длинная и лежит через болезни кризиса. Их в современной литературе, по Ермолину, четыре: кризис большой формы (страх не оправдать формат романа), кризис литературного вымысла (жизнь опережает эти сюжеты), кризис лирического высказывания (не знаешь, как писать, ‒ расскажи о себе) и ослабление чувства реальности у современников (Интернет, виртуальная реальность, мода на «фэйк»).

Такой диагноз множественности современных литератур поддержали и Наталия Иванова, и Светлана Друговейко-Должанская. Обе они заметили, что одна из новых тенденций множественности ‒ «все пишут, и все считают себя литераторами».

«Литературный и окололитературный процесс таков, ‒ считает Наталия Иванова, ‒ что дай Бог, чтобы писателей стало поменьше, а читателей побольше. У нас все писатели, а учитывая демографическую проблему, уместен вопрос ‒ кто завтра будет читать?»

Однако с ней не согласились Евгений Ермолин и Светлана Друговейко-Должанская. Они обратили внимание на то, что стремление к литературному творчеству массовой аудитории оборачивается ростом интереса к классической литературе и желанию её интерпретировать с учетом эпохи Интернета. Мария Черняк, ссылаясь на литературных критиков прошлого, заметила, что эта тенденция имеет своё название ‒ «Каждый новый читатель "Гамлета" ‒ его автор».

В итоге полемики о направлениях развития современной русской литературы все её участники пришли к заключению, что этих направлений так много, что резонно вести речь не только о множественности литератур, но и о том, что не все эти направления есть развитие литературы. С одной стороны, почти ежедневно появляющиеся книжные новинки, которые сложно назвать литературой. С другой ‒ именно они придают современному литературному процессу многоуровневость и множественность ‒ как жанровую, так и языковую, что делает живым и обогащает такое сложное явление, как русская литература. Вот и выходит, что многообразие языков современной русской литературы, отсутствие единого метода – одна из ярких черт словесной культуры нового XXI века.