Он понял структуру «Повести временных лет», положив начало научному изучению русского летописания; стал основоположником исторического изучения русского языка; был составителем первого нормативного словаря русского языка. И это не говоря о других научных и общественных заслугах. В 30 лет — доктор русского языка и словесности. В 35 — действительный член Петербургской Академии наук. Алексей Шахматов ещё при жизни слыл гением. Счастливое сочетание врождённого таланта, страстного увлечения своим делом и необыкновенного трудолюбия сделали из него звезду не только российской науки, но и учёного с мировым именем.

Словарь Брокгауза и Ефрона, издававшийся отдельными томами в 1890–1907 годах, в счастливом для нас смысле остановил ход времени. В этой энциклопедии Шахматов представлен на пике творческой активности, как неисчерпаемый ум, над которым ничто не властно. Статья о нём заканчивается так: «Несмотря на свои молодые годы, Ш. занимает одно из самых первых мест в ряду наших специалистов по истории русского и славянского языков, по глубине знаний, оригинальности и самостоятельности взглядов и обилию научных работ первостепенного значения».

Работ у него и впрямь не перечесть. Но важно не это. Шахматов — первопроходец сразу в нескольких областях филологии; текстология как наука — его детище.

Он родился 17 июня 1864 года в Нарве, ныне территория Эстонии, в дворянской семье. Мать Алёши, Мария Фёдоровна, с детства увлечённо изучала европейские языки. Отец будущего учёного, Александр Алексеевич, — выпускник Петербургского училища правоведения, участник Русско-турецкой войны, за усердие на службе был пожалован в 1868 году в сенаторы и тайные советники и назначен старшим прокурором Одесской судебной палаты. Под его опеку попало сразу шесть губерний, поскольку таких постов на всю Россию насчитывалось лишь три.

Детские годы, проведённые в Харькове, Москве и Одессе, а затем в Саратовской губернии, были для Шахматова очень трудными: в 1870-м от чахотки, не дожив до 32 лет, умерла его мать, а менее чем через год скончался отец. Осиротевшего шестилетнего Алёшу вместе с братом Женей и сестрой Олей взял на воспитание дядя Алексей Алексеевич, поселившийся с семьёй в Губаревке, имении близ Саратова.

Коллекционер слов

Интерес к лингвистике проявился у Шахматова уже тогда, что видно из воспоминаний родственницы Натальи Александровны: «В Губаревке меня поразила интеллектуальность Лёли (так близкие называли юного Алексея. — Прим. авт.). Крошечный мальчик всё сидел на скамеечке у открытого шкафа с книгами и усердно читал „Русскую старину“, которая мне казалось страшной сушью».

Французский, английский, немецкий и латинский языки детям преподавала тётя, Ольга Николаевна. Хорошая начальная подготовка позволила Шахматову в феврале 1875 года поступить в гимназию Креймана, одну из первых частных школ в Москве и в Российской империи. Прозанимавшись три месяца, он заболел корью и был возвращён в Губаревку, где в домашних стенах осваивал языки, русскую словесность, музыку, историю.

Затем последовало обучение за границей, куда летом 1876 года Алексей Алексеевич отбыл для лечения, взяв с собой Алёшу. В лейпцигской гимназии Шахматов сразу стал лучшим учеником класса. Вернувшись в 14 лет на родину и перейдя в 4-ю Московскую гимназию, он с охотничьим азартом бросился на поиски книг по филологии. Чтобы купить нужный томик, мальчику иногда приходилось продавать за бесценок что-нибудь из своего гардероба. Увлечение языками переросло в страсть. Шахматов собирал, систематизировал и описывал слова: санскритские, готские, исландские, персидские, арабские, финские, литовские, древнегерманские.

С его юношеской работой на тему происхождения слов ознакомился знаменитый фольклорист Всеволод Миллер. И, делясь впечатлением с доктором истории всеобщей литературы Московского университета Николаем Стороженко, усомнился в авторстве Шахматова: «И вы думаете, что всё это написал мальчик? Никогда! Откуда это заимствовано, определить не могу, но даже двадцатипятилетний человек, уже кончивший университетский курс, и тот так не напишет».

Земский начальник

Встреча в сентябре 1879 года с доктором сравнительного языковедения Московского университета Филиппом Фёдоровичем Фортунатовым окончательно определила выбор Шахматовым будущей профессии. Маститый учёный принял впервые переступившего порог его дома юношу как давнего доброго знакомого.

В 1881 году состоялся дебют Шахматова в научной печати: в берлинском журнале Archiv fur slavische Philologie семнадцатилетний гимназист опубликовал монографию «К критике древнерусских текстов». Речь в ней шла о языке Жития Феодосия Печерского, произведения Нестора Летописца, хранившегося в книжном собрании Румянцевского музея в Москве. Этот труд явился плодом очень серьёзных усилий. Шахматов сопоставил рукописный оригинал Жития Феодосия с его изданием, появившимся в России в 1879 году. Понадобилось штудировать греческую, латинскую, старославянскую и даже санскритскую фонетику. Нужно было избежать повторения допущенных при публикации памятников неточностей, если они есть. В итоге Шахматов увидел то, что не разглядели корифеи науки, — более 600 случаев отступления от оригинала в печатной копии.

Осенью 1883 года «мальчик-легенда», как называли Шахматова в академических кругах обеих столиц, поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Там в круг его наставников вошёл доктор римской словесности Фёдор Корш, свободно владевший всеми славянскими языками, а также английским, французским, немецким, турецким, арабским, персидским, греческим, албанским, латинским, древнееврейским, санскритом.

В свои первые студенческие каникулы Шахматов отправился в далёкую Олонецкую губернию — исследовать местные говоры и фольклор. На поездку потратил пожалованную ему двухсотрублёвую университетскую премию. Большие расстояния преодолевал на попутных лошадях, а чаще пешком. Собранные им материалы были признаны лучшими в русской фольклористике.

Весной 1887 года Шахматов защитил диссертацию на тему «О долготе и ударении в общеславянском языке». После чего Совет Московского университета не только присвоил ему звание кандидата, но и по рекомендации Фортунатова и Корша оставил выдающегося выпускника при университете.

С лета 1891 года в соответствии с указом правительства в русской деревне была введена особая должность земского начальника. Этому чину отводилась роль ближайшего советника крестьян, который бы пёкся об их нуждах. Идея увлекла Шахматова, и он уехал в Саратов, где избрался в уездное собрание в качестве земского начальника деревни Губаревка. Ему хотелось поскорее изучить право, судопроизводство, вникнуть в состояние местного просвещения и хозяйства. Во время эпидемии холеры весной 1892 года он содействовал организации медицинской помощи, хлопотал о командировании в волость нескольких сестёр милосердия и фельдшеров. Но в конечном итоге, осознав иллюзорность своих благих намерений, Шахматов оставил земскую службу и вернулся к науке.

В мае 1893-го в Петербурге умер академик Яков Грот, редактор многотомного нормативного «Словаря русского языка», с 1889 года издаваемого Отделением русского языка и словесности Императорской академии наук. Лексикографическая работа невиданного прежде масштаба и значения остановилась. Продолжить её поручили Шахматову. Ситуацию он спас, но при этом настоял на полном пересмотре концепции «Словаря», который базировался на материале, извлечённом из произведений ста русских писателей. Академия приняла программу Алексея Александровича, согласно которой источником «Словаря» помимо литературной лексики должен быть живой, повседневный язык.

За образцами этого языка Шахматов отправлялся с приходом «академического» лета в диалектологические экспедиции. В одиночку странствуя по Калужской губернии, обходил деревни, завязывал беседы с поселянами, просил спеть народные песни, делал записи в тетради. При этом не знал ни выходных, ни отпусков, трудясь по 12–15 часов в сутки. «Чувствую, что теперь буду постоянно ездить по России. Это моя задача и обязанность, тем более когда видишь, как гибнут особенности русских говоров», — известил он Фортунатова.

Первый выпуск «Словаря» под редакцией Шахматова появился на исходе 1897 года. Тогда же, на рубеже веков, учёный сделал свои поистине революционные открытия в области текстологии древнерусских летописей. Как отмечено в словаре Брокгауза и Ефрона, они «коренным образом меняют наши представления об этих памятниках».

В отношении составленной Нестором «Повести временных лет» Шахматов сделал вывод о том, что дошедший до нас текст по происхождению многослоен и имеет несколько стадий формирования. В его редакциях присутствует множество логических несоответствий, текстовых вставок, разрывающих связное повествование. «Киево-Печерский летописный свод второго десятилетия XII века, получивший в историографии такое удачное и почти что загадочное название „Повесть временных лет“, был не началом русского летописания, но его уже зрелым результатом», — пишет польский историк Анджей Поппэ.

«По сути, „Повесть временных лет“ не является летописью, то есть анналами, из года в год описывающими события, — отмечает Поппэ. — Это продуманная компиляция разного рода и типа исторических сочинений: годовых записей, житий, сказаний и рассказов, не всегда удачно вкомпонованных в рамки отдельных годов хронологической сетки произведения. Следы разновременной записи событий заставили исследователей признать „Повесть временных лет“ венцом длительного труда нескольких предшествующих поколений и обратиться к XI столетию в поисках его начала.

Ответ на этот вопрос попытался дать в своих отмеченных чрезвычайной эрудицией и большим синтетическим размахом трудах А. А. Шахматов. Шахматов доказывал существование четырёх летописных сводов, предшествующих „Повести временных лет“. К 1039 году относится первый свод, названный исследователем Древнейшим Киевским сводом, к 1050 году — Древнейший Новгородский свод, исходящий из Киевского свода 1039 года...»

Согласно Шахматову, два более поздних свода, Первый Киево-Печерский и Второй Киево-Печерский, или Начальный, восходят соответственно к 1073 и 1095 годам. Начальный свод считается непосредственным предшественником «Повести временных лет». После Нестора она вновь переделывалась, Шахматов насчитал три её редакции.

«Мы порицаем это правительство»

Мятежный двадцатый век не внёс сумятицы в исследовательскую деятельность академика, однако не позволил ему, со всем его авторитетом, хоть каким-то образом влиять на события в России. В трещавшей по швам империи прежние ценности и ориентиры быстро утрачивали силу. И столь же быстро смещалась на обочину государственных интересов наука как таковая. Задуманная в 1904 году Фортунатовым, Шахматовым, Коршем, Соболевским и другими членами Академии наук реформа русского правописания была отвергнута её противниками во главе с президентом Академии великим князем Константином Романовым. «Предлагая изменение или упрощение правописания, мы должны избегать всякой ломки и излишних затруднений, — писал последний Фортунатову. — На этом основании полагаю, что исключение из азбуки букв i и Ъ преждевременно».

А в начале января 1905 года 342 учёных, включая филологов Алексея Шахматова и Александра Веселовского, химика Николая Бекетова, художника Ильи Репина, обратились с открытым письмом к властям, заявив о плачевном состоянии высшей и средней школы. Великий князь Романов обвинил подписантов в стремлении превратить науку в орудие политики, в попытке побудить студентов к беспорядкам.

Шахматов ответил ему посланием: «Мы действительно порицаем правительство: за то, что оно так мало сделало для народного образования и, несмотря на заслуги земства, не сумело до сих пор привить населению элементарной грамотности. Мы порицаем правительство за то, что, приступив к реформе средней школы ещё при министре Благолепове, оно до сих пор не разберётся в трудах комиссий и комитетов и оставляет школу без твёрдой программы преподавания. Да, мы порицаем это правительство, и главным образом за то, что оно не сознаёт своей ответственности перед страной...»

Февральскую революцию Шахматов, в ту пору преподававший в Петербургском университете, приветствовал, ждал обновления России. «Я предвижу много лишений, — писал он в апреле 1917-го слависту Ивану Линниченко, — но твёрдо верю в близкое торжество правого порядка». В том же году, 23 декабря, нарком просвещения Советской республики Луначарский утвердил «Декрет о введении нового правописания». На предложение новой власти сотрудничать с ней Академия наук ответила согласием. Шахматова привлекли к работе по составлению этнографической карты России.

Верный долгу русского учёного, он весь отдался делам, летом 1919-го приступил к написанию концептуальной книги «Синтаксис русского языка». В суровую зиму 1919–1920 года допоздна засиживался в промёрзших комнатах академической библиотеки. Чтобы не окоченеть, носил на свой третий этаж тяжёлые поленья дров, слабеющими от голода и усталости руками пилил и колол их. Одно за другим обрушивались на него известия о разграблении петроградских библиотек, частных книжных собраний.

В начале августа у Шахматова обнаружили воспаление брюшины. Он умер на рассвете 16 августа. Похоронен на Волковском православном кладбище.

Автор более 170 монографий, статей и рецензий, справочных и учебных пособий по истории русского языка и диалектологии, лексикологии и лексикографии, синтаксису, великий исследователь Алексей Александрович Шахматов продолжил свой путь в вечности.

Георгий Степанов

Источник: ИТАР-ТАСС