То, что 1020-летие крещения Руси будет принципиально отличаться от тысячелетия, можно было сказать задолго до наступления самой даты. Все реалии, существовавшие в 1988 году – государственные, политические и идеологические – уже исчезли. И это, разумеется, заставляет переосмысливать и колоссальные события тысячелетней давности. Что естественно. Колоссальные события, потому и колоссальные, что не позволяют дать себе раз и навсегда утвержденную трактовку. Всегда можно обратить внимание на ту или иную грань, то или иное их последствие. Что-то, казавшееся «само собой разумеющимся» 20 лет назад, теперь требует объяснения, и наоборот. И во многом поэтому история никогда не будет относиться к разряду точных наук, а любое общество будет постоянно корректировать отношение к собственному прошлому – даже без направленного вмешательства, а просто по мере накопления нового опыта.

Однако различия между нынешним юбилеем и миллениумом двадцатилетней давности оказались разительными настолько, что требуют дополнительного осмысления. Во-первых, единственным центром торжеств в этом году оказался Киев. В отличие от празднований 1988 года, которые с возможным в то время для РПЦ размахом отмечались во всех исторических центрах православия в СССР и, разумеется, в Москве (напомним, что именно тогда Данилов монастырь был передан патриархии и стал столичной резиденцией патриарха). Конечно, 1000-летие и 1020-летия – даты, разные по степени «круглости», а потому масштаб и география их празднований совпадать, наверное, не должны. Однако то, что в 1988 году торжества проходили по всей стране, во многом повлияло на само восприятие тысячелетия. Оно стало поводом к тому, чтобы поговорить о вкладе церкви в историческое и культурное наследие нашей страны и вообще вспомнить о православной традиции. Собственно, именно после празднования тысячелетия крещения Руси Русская православная церковь стало неуклонно укреплять свои позиции в обществе и государстве, а советские граждане перестали стесняться заходить в действующие храмы.

Локализация же нынешнего празднования в Киеве автоматически определило иные акценты. «Крещение Руси» стало прежде всего «Крещением Киева». Разумеется, в 988 году, согласно летописи, в Днепре крестили именно киевлян. Однако Киевской Руси давно нет, а потому сосредоточение всех торжественных церемоний именно в Киеве придает значение не столько «матери городов русских», сколько современной столице республики Украина. Если бы связанные с юбилеем крещения Руси мероприятия помимо Киева проходили бы еще в Новгороде, Владимире или Полоцке, картина бы получилась несколько иная.

Впрочем, на ситуацию можно посмотреть и по-другому. В конце концов, 1020 лет – действительно, несколько странная дата. Особо отмечать ее совершенно не обязательно. Это дает повод поговорить о том, почему в Киеве вообще проводятся столь масштабные торжества. Впрочем, этого никто, кажется, не скрывает. Украинские власти достаточно ясно продемонстрировали, что рассчитывают на поддержку Вселенского патриарха в учреждении украинской автокефалии и последующем объединении в ней всех действующих на Украине православных церквей (УПЦ Московского патриархата, Украинской автокефальной церкви и Украинской автономной православной церкви – последние в две в настоящее время Константинопольским патриархатом не признаны). Привязка выдвижения этой инициативы к юбилею Крещения – пусть и не самому очевидному юбилею – показалось кому-то хорошей идеей. Эти соображения, видимо, во многом и определили специфику нынешнего киевского праздника.

Варфоломей, насколько можно судить, уклонился от прямой поддержки намерений украинских властей. Хотя с определенностью утверждать, что данный вопрос закрыт раз и навсегда, наверное, не следует. Гораздо интереснее, пожалуй, сама постановка этого вопроса. Желание получить право на церковную автокефалию – такая тенденция в православном мире действительно существует. Правда, связана она прежде всего с различными движениями «национального возрождения» и реалиями конца XIX или начала XX века. Так, например, добивалась создания собственной национальной церкви болгары, желавшие болгарских, а не греческих епископов и священников, и в конце концов добились таки учреждения собственной экзархии, обратившись к османским властям. В 70-е годы XIX века это привело к греко-болгарской схизме (Константинополь не признавал болгарскую церковь вплоть до 1940-х годов). Стоит заметить, что одним из наиболее внимательных наблюдателей за событиями в Болгарии был российский дипломат Константин Леонтьев, вскоре ставший известным консервативным публицистом. В своих статьях «Еще раз о греко-болгарской распре», «Письма о восточных делах» он крайне скептически оценивал стремления болгар к автокефалии и говорил, в частности, о том, что за этим стремлением стоят не столько священники, сколько националистически настроенные интеллигенты, давно не во что не верующие и желающие утвердить «ново-славянскую, либеральную религию». Анализ Леонтьева весьма интересен, и при желании его можно применить к другим похожим случаям, например к образованию грузинской автокефалии в 1917 году.

Впрочем, в те годы речь шла о создании национальных государств (или стремлении к их созданию) – с тем значением слова «государство», которое существовало в те годы. То есть о государстве с твердыми границами, прочными таможенными барьерами, четко проводящем свою политику в области просвещения и имеющем армию для того, чтобы расширять свои границы или защищаться от притязаний соседей (и то и другое было вполне реальным). Более того, как правило, это были государства в которых жизнь многих людей действительно строилась вокруг церковных приходов. В общем, в то время требование национальной церкви и включение церковных вопросов в националистические проекты было вполне оправданным.

Происходящее же на Украине сейчас заставляет думать о том, что апологеты украинской автокефалии хорошо читали сочинения позапрошлого века и идейное развитие их национализма остановилось на том рубеже. Как именно будет применено чаемое ими признание Константинопольским патриархом украинской автокефалии, какие преимущества это даст в глобализирующемся и достаточно светском мире, понять довольно сложно. На какие реально стоящие перед обществом и государством (а не существующие в прекрасных грезах) вопросы это даст ответ?

В этом смысле концерт ДДТ на Крещатике с участием священников РПЦ и митрополит Кирилл, произносящий слоган «Россия, Украина, Беларусь – это есть святая Русь» при всей необычности такого формата мероприятий для иерархов РПЦ выглядит гораздо более приспособленным к современной повестке дня. В адрес этого концерта можно бросать какие угодно упреки – кто-то может заявить, например, об излишнем «обмирщении» (опопсении) священников, кто-то спросит зачем они вообще нужны на концерте, кто-то может вспомнить, что слоган митрополита Кирилла это несколько переделанная цитата из Лаврентия Черниговского, который известен главным образом своими апокалиптическими пророчествами и утверждениями, что название «Украина» придумали евреи, чтобы убрать ненавистное им слово «Русь». Однако собравший стотысячную аудиторию концерт – это все-таки обращение к живым людям. В отличие от книжных мечтаний украинских государственных мужей.