EN
 / Главная / Публикации / Тибетский след

Тибетский след

11.01.2008

История взаимоотношений России с буддийским миром содержит весьма неожиданные и драматические сюжеты. Некоторые из них заставляют особо задуматься о том, как география России влияет на ее историю, и вообще об изменении восприятия иной религиозной традиции, как под воздействием внутренних культурных процессов, так и благодаря разным геополитическим играм.

Россия столкнулась с исповедующими буддизм народами достаточно давно. В начале XVII века в Поволжье прикочевали из Джунгарии и перешли под Российское подданство калмыки, придерживавшиеся буддистских верований. Впрочем, вопросы веры кочевых народов, проживавших на границах российского государства, в это время мало для кого представляли интерес. Уже в XVIII веке после определения российско-китайской границы в Забайкалье под российским подданством оказались также и буряты. Справедливости ради стоит отметить, что фактически в начале XVIII века буряты находились лишь в процессе принятия буддизма. В это время на их землях активно проповедовали монгольские и тибетские ламы. Так что в определенном смысле буряты стали буддистами, уже находясь в составе России.

Как бы то ни было, новыми российскими подданными необходимо было управлять. А это управление предполагало, в том числе, и проведение религиозной политики. Особое значение имело то, что российские власти предпринимали меры по постепенному приведению бурят к оседлости. А вероисповедание оседлых народов было вопросом гораздо более важным, чем верования кочевников. Здесь необходимо было принимать четкое административное решение. В 1741 году под именем «ламайской веры» буддизм был официально разрешен на территории Российской империи – это означало, что его последователей не будут считать язычниками, которых необходимо всеми возможными способами обращать в православие.

Следующий шаг был предпринят уже при Екатерине II, когда в 1764 году было решено учредить пост Бандидо Хамбо Ламы – духовного главы бурятских буддистов. Решение это было во многом административным – российские власти, видимо, не слишком устраивала ситуация, когда все нити духовного «окормления» многочисленного народа утекали на никому неведомый Тибет, к совсем уж малопонятному тогда европейцам Далай-ламе. В 1766 году бурятские ламы объявили, что императрица Екатерина  II является воплощением Белой Тары. Таким образом российская монархия получила буддистскую интерпретацию.

Белая Тара – женское воплощение Авалокитешвары. Точнее, одно из проявлений этого воплощения, поскольку существуют также Зеленая, Красная и Черная Тара. Чем руководствовались ламы, когда объявляли Екатерину II Белой Тарой – сказать сложно – здесь мы вступаем в чисто религиозную область. Но возможно, свою роль сыграло и то, что российских монархов среди сибирских народов традиционно именовали «белыми царями». Екатерина, соответственно называлась «белой царицей», что вызывает аналогии с Белой Тарой.

Таким образом, Россия оказалась первой европейской державой, официально признавшей буддизм в качестве одной из религий, существующих на ее территории – пусть и на самых далеких задворках. Кроме того, религиозно-культурное наследие Тибета впервые стало обращаться в пределах христианского европейского государства.

До поры до времени единственным важным последствием случившегося было то, что на Тибете вообще узнали о существовании такой страны как Россия. Духовенство Бурятии сохраняло определенные связи с Тибетом и давало  о России весьма благоприятные сведения как о большой стране на севере, где не чинят притеснений буддизму, и которая к тому же еще и связана с Белой Тарой.

Это, впрочем, можно считать примером использования «мягкой силы» и накапливания влияния без всякого сознательного умысла. В России тогда просто не могли представить, что думают о русских царях на Тибете, а главное – даже если бы знали – едва ли могли придумать, что с этим делать в практическом смысле.

Времена, однако, имеют свойство изменяться. А потому пришел черед и тому, что благоприятное мнение о России в Тибете стало одним из факторов в весьма интересных политических комбинациях. Правда, произошло это уже в начале XX века.

Российская активность в Тибете в огромной мере зависела от деятельности одного человека – бурята Агвана Доржиева. Именно он попытался затащить Тибет на орбиту русской политики. Следует отметить, что Агван Доржиев (1854 – 1938) действительно был весьма неординарной личностью. В 18 лет он принял монашеские обеты и отправился на обучение в Тибет, где показал столь глубокие познания и способности в буддийском учении, что постепенно сумел продвинуться в местной иерархии на весьма заметные посты. В 1889 году он, выдержав особый экзамен, был назначен одним из учителей юного Далай-ламы. Таким образом, русский подданный оказался наставником будущего светского правителя Тибета и духовного главы всех буддистов северной традиции – в том числе калмыков, монголов и бурят. И надо отметить, что сам Доржиев использовал это обстоятельство вполне определенным образом. Как он писал в одной из своих автобиографий, в частных беседах с Далай-ламой (которому в то время было 12 лет) он «рассказывал ему как мои сородичи, состоя в подданстве русского царя, свободно без всяких притеснений исповедуют свою буддийскую религию и пользуются во всем защитой правительства».

В 1898 году Доржиев прибывает в Петербург с делегацией из Тибета. Его принимает лично Николай II. В 1900 Доржиев появляется в Петербурге уже с более многочисленной и представительной миссией  и привозит особое послание от XIII Далай-Ламы российскому императору. Послание и подарки Далай-ламы были императором приняты, а в ответ на Тибет были отправлены российские дары.

Тибетские миссии Доржиева оставили определенный след в русской культуре. В 1898 году Доржиев посетил не только Петербург, но и  Париж – посланец Далай-ламы и выходец из России действительно преследовал цель популяризации буддизма и привлечения внимания всех сочувствующих к Тибету. Париж на изломе XIX века был во всех смыслах лабораторией всех культурных тенденций, а потому превратился и в центр европейского буддизма. Впрочем, приезд «посланника Далай-ламы» в Париж был интересен не только сочувствующим буддийскому делу, но стал просто политическим и светским событием с оттенком экзотики. Одним из пунктов этой поездки стало проведение Доржиевым в парижском Музее восточных искусств «Молебна Будде Шакьямуни и другим Буддам о ниспослании всем людям любви и сострадания». Мероприятие помимо французских буддистов посетило много политиков, дипломатов и просто светских фигур, которые, очевидно не слишком вдумывались в суть происходящего. Свидетелем действа был поэт Иннокентий Анненский, написавший под его впечатлением стихотворение «Буддийская месса в Париже», где в частности были такие строки:     

Священнодействовал базальтовый монгол,
И таял медленно таинственный глагол
В капризно созданном среди музея храме,
Чтоб дамы черными играли веерами
И, тайне чуждые, как свежий их ирис,
Лишь переводчикам внимали строго мисс.

Благосклонную реакцию Николая II на послание с Тибетского нагорья можно объяснить разными факторами. Россия в конце XIX века сделала серьезную ставку на Дальний Восток и активно продвигала свои экономические и политические интересы в Китае. Косвенно, учитывая, что Тибет находился в зависимости от Китая, это сказывалось и на месте Тибета в Российской внешней политике. Кроме того, логики «Большой игры», согласно которой Англия и Россия старались перетолкать друг друга на всем пространстве между индийской и российской границами, еще никто не отменял. Например, Сергей Витте – один из наиболее успешных министров финансов России и сторонник продвижения России на Дальний Восток – еще в 1896 году в докладе на имя Николая II писал, что Тибет важен для России и добавлял: «Россия, по моему глубокому убеждению, должна сделать все от нее зависящее, чтобы противодействовать установлению в Тибете английского влияния».

Нельзя забывать и о существовании в российском истеблишменте того времени группировки, названной позднее «Безобразовской кликой» - объединения землевладельцев, высших чиновников, военачальников и предпринимателей во главе с А. М. Безобразовым, близких к царской семье и сделавших ставку на активную экспансию России в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, раздел Китая и резкую конфронтацию с Великобританией и Японией.

Вокруг подобных структур всегда оказываются разные темные фигуры. Одной из них был Петр Бадмаев – бурят, знаток тибетской медицины, пользовавшийся влиянием у Николая II и активный участник различных авантюрных проектов, связанных с Дальним Востоком и Центральной Азией. В частности, в 1893 году он получил из казны ссуду в 2 миллиона рублей для организации в Забайкалье торгового дома «Петр Бадмаев и К», одной из целью деятельности которого должно было стать вовлечение Монголии и Тибета в орбиту России. На средства дома, в частности, нанимались и вооружались отряды бурятов, которые отправлялись в Монголию и Тибет. Правда, в 1896 году правительство отказалось выдать новую ссуду торговому дому – осторожный Сергей Витте не хотел поддерживать слишком уж авантюрный проект, грозивший навлечь на Россию серьезные международные неприятности. После чего торговый дом рухнул, а выделенные на него деньги исчезли.

Иными словами, миссия Доржиева во всех смыслах этого слова пришлась в России «ко двору». Впрочем, необходимо учитывать и другое обстоятельство. На успехе миссии сказалось и то, что буддизм и страны его исповедующие начали сами по себе вызывать благосклонный интерес определенных кругов российского общества.

Буддизм на исходе XIX века действительно стал если не распространенным, то во всяком случае, допустимым увлечением в аристократических и интеллектуальных кругах. В Россию он, впрочем, первоначально пришел не из тех бурятских и калмыцких источников, которые находились в ее пределах, а как и другие интеллектуальные увлечения – из Европы – фактически обогнув половину земного шара. На тот момент говорить приходится именно об увлечении, а не о серьезном религиозном чувстве большинства обратившихся к буддийской традиции. Обращение это во многом было связано с общим кризисом, переживаемым тогда классической европейской культурой вообще и в частности христианством, что как бы «санкционировало» поиски в иных культурных традициях. В колониальных державах, таких как Франция и Великобритания взоры обращались к буддизму Южной Индии и Индокитая. Собственно, именно с этими формами и традициями буддизма, а вовсе не с Тибетским русское общество первоначально и познакомилось, когда увлечение докатилось до России. Тибет оставался достоянием ученых. Свою лепту в новые религиозно-культурные метания добавила Блаватская. Кстати, долгое время обращение к буддийскому учению и изысканиям Блаватской многим казалось не слишком противоречивым, а потому вполне распространенным был термин «теософо-буддисты». Часто учение излагалось в популярной форме «Буддийских катехизисов», где в частности можно было ознакомиться с правилами, «соблюдением которых всего вернее и скорее можно погрузиться в Нирвану». Иными словами, буддизм присутствовал в европейской культуре в довольно странной и причудливой форме. В каком-то смысле эта среда его европейских поклонников была «первичным бульоном», в котором сознательный выбор религиозного мировоззрения еще не был четко отделен от простого следования модному поветрию.

Тем не менее, интерес к буддизму в России проявляли достаточно влиятельные фигуры. В частности, благоволил буддистам князь Э. Ухтомский, имевший личное влияние на Николая II. Именно он, кстати, уговорил еще цесаревича Николая, когда тот путешествовал по России, посетить буддийский монастырь в Бурятии (за это Николая в последствии  упрекал обер-прокурор Синода Константин Победоносцев). Общая увлеченность мистикой, которая также была свойственна Николаю, а соответственно, и его приближенным, также оказала свое воздействие на интерес к посланцам из Тибета.

Впрочем, несмотря на такой интерес, несмотря на то, что Николай II проводил аудиенции с Доржиевым в 1898, 1900, а также 1901 годах, отвечал на послания Далай-ламы и отсылал в Тибет ответные дары, это не привело к какому-то заметному усилению активности России в Тибете. Личный интерес монарха все же не был решающим фактором для формирования внешней политики. Необходимость активно включаться в дела горной страны - находящейся к тому же под сюзеренитетом Китая – при ожидаемом резком недовольстве англичан, нужно было обосновывать более практическими соображениями. Их – помимо того, что Далай-лама может оказать воздействие на русских подданных – буддистов – не было.

В целом же видимый успех поездки Доржиева в Петербург в итоге обернулся самым роковым образом для его планов относительно Тибета. В 1903 году в связи с подозрениями на российскую активность в Тибете англичане отправили туда  военную экспедицию. Английский отряд под командованием Фрэнсиса Янгхасбенда разбил вооруженное копьями и фитильными ружьями тибетское войско и вступил в Лхасу – это было единственное вооруженное вторжение европейцев в Тибет. Россия, в 1904 году вступившая в  войну с Японией, отреагировать на ситуацию просто не могла. А проигрыш Русско-японской войны ставил крест и на активной внешней политике России на Дальнем Востоке. Несмотря на то, что Далай-лама бежал от английских войск в Монголию, находившуюся в сфере влияния России, с 1904 по 1906 год жил в Урге и рассчитывал на какую-то помощь от России, влезать в тибетские дела России было уже не с руки.

Впрочем, хотя расположенность Николая II к Доржиеву и не принесла ожидаемых последним внешнеполитических последствий для Тибета, она, тем не менее, сделала возможным другое – а именно, постройку в российской столице буддийского храма. Появление в Петербурге храма – а фактически буддийского монастыря с общежитием и различными службами – действительно беспрецедентное событие, поскольку Россия стала первой европейской столицей, где построили подобное сооружение. Такой храм, по мысли Доржиева, должен был стать неким представительством Далай-ламы в Петербурге, не имеющим официального статуса. Доржиев всеми силами старался «втянуть» Тибет в Россию, одновременно не забывая о миссии распространения буддизма.

В каком-то смысле это был уникальный проект культурно-религиозной дипломатии. Николай, вроде бы, дал согласие на такую стройку, однако сначала Синод резко воспротивился подобным планам. Настаивать в такой ситуации российский император, разумеется, не стал. В 1905 году после издания указа о веротерпимости к идее постройки вернулись вновь –к тому же находящийся в Монголии Далай-лама также обращался к российским властям с просьбой устроить в Петербурге «молельню». Фактически главным сторонником строительства храма было Министерство иностранных дел, которое считало, что такую любезность пророссийски настроенному Далай-ламе оказать необходимо.

Впрочем, прямого решения о строительстве храма долгое время  никто не принимал, и его необходимо было добиваться, используя все законы российской бюрократии. Это было далеко не просто. Особенно с учетом того, что «паствы» для храма в Питере было не так уж много. В конце 1907 года питерские калмыки – предположительно, по подсказке Доржиева – направили прошение о разрешении строительства в Департамент духовных дел иностранных исповеданий, которое начиналось со строк: «Нас калмыков, проживающих здесь в С-Петербурге, насчитывается до двух десятков». Сложно сказать, насколько убедительной могла показаться подобная аргументация. Впрочем, это прошение отклонили, используя вполне формальный предлог: «За неуказанием просителями ни места жительства, ни представителя, с кем можно было бы всегда объясниться по делу».

В конце концов, впрочем, ходатайство МИД и личное обещание Николая Далай-ламе сыграли свою роль. В 1909 году в Старой Деревне началось строительство «буддийской молельни».

Петербургский буддийский храм действительно стал особым проектом, имевшим не только религиозное, но также культурное и дипломатическое значение. В состав его строительного комитета входили отнюдь не только (и не столько) верующие буддисты, но также ученые-востоковеды – в частности, известный санскритолог Ф. Щербатский, директор музея антропологии Радлов. Внешнеполитическое значение, которое придавалось строительству храма, имело, впрочем, и свою оборотную сторону. В 1909 году в связи с планами строительства общежития при храме для монгольских и бурятских студентов объект попал под подозрение как возможный рассадник японского влияния. После русско-японской войны баланс сил в Азии изменился, и идею расчленения Китая, объединение Монголии, Тибета и возможно, Бурятии в одно государство, подхватила набиравшая силы Япония. Однако в итоге, благодаря посредничеству МИД,  затруднения, связанные с этими подозрениями, удалось снять.

Примечательно, что строительство буддийского храма вызывало массу статей об оскорблении православия в националистической прессе Петербурга. Часть православного духовенства считала буддизм формой язычества, а потому власти обвинялись в потворстве идолопоклонничеству. В частности, архимандрит Варлаам писал: «Наступает власть тьмы и время антихриста, ибо открытое идолослужение в центре России, в столице при соизволении властей и молчании полуторамиллионного христианского населения – что это как не восстание древнего змия – дракона на Христа». С осуждением строительства успел выступить и Иоанн Кронштадтский.

Стоит отметить, что осуждение было связано не столько с самой идеей  построить в Петербурге буддийский храм, сколько с фактическим отсутствием в Петербурге традиционных буддистов и тем, что к храму проявляют интерес представители русского общества. «Оно (языческое капище) – по словам архимандрита Варлаама - понадобилось новым буддистам, из христиан, отрекшихся от искупившего их Господа и пошедших вслед богомерзких идолов».

Первая служба в храме состоялось в 1913 году – в рамках торжеств, связанных с 300-летием дома Романовых. В это время в Петербурге можно было найти книжку некоего ламы, в которой говорилось о том, что Романовы – потомки царя Шамбалы Сукандры. Сложно сказать, как относится к этим убеждениям ламы. Но можно, например, вспомнить, что в 1926 году Рерих расскажет о встрече со странником, который передал ему послание из Шамбалы для одного из махатм – Владимира Ленина.

Революционные потрясения отразились на судьбе храма парадоксальным образом. Он не попал под антирелигиозную кампанию, а, наоборот, приобрел новое значение. Что, впрочем, также объяснялось особыми геополитическими соображениями, появившимися у Народного комиссариата иностранных дел. Чичерину, увлекавшемуся антианглийскими играми в Азии («поддержка национально-освободительной борьбы» по сути возобновила «Большую игру») показалось, что объект, связанный с Тибетом в Петрограде, может в этом деле пригодиться. А это было куда важнее антирелигиозной пропаганды. Доржиев после серьезных неприятностей с ЧК в 1918 году обрел союзника в лице внешнеполитического ведомства и в новой России. В 1920 году он даже получил официальный статус «представителя Тибета в РСФСР» - что именно означал этот статус с дипломатической точки зрения, сказать сложно. Самому же Доржиеву для решения его задачи – добиться признания Тибета – союзников выбирать не приходилось. Революционная Россия, поставившая цель освобождения народов, казалась столь же подходящей для этой цели, сколь и царская Россия с мистически настроенными монархами и интересами на Дальнем Востоке. При храме в 1922 году были учреждены  неофициальные тибетская и монгольская миссия, при этом для демонстрации внимательного отношения советского правительства к нуждам исповедующих буддизм народов, богослужения в храме официально не прекращались (какое-то время они не велись вынужденно – в революционные годы все бурятские и калмыцкие ламы покинули голодный Петроград).

В середине 1920-х годов вокруг статуса храма развивалась довольно забавная коллизия. В 1925 году, стараясь застраховаться от различных неприятностей, Доржиев предложил руководству Монгольской народной республики сделать храм общей собственностью Тибета и МНР. В Монголии, где местные коммунисты еще не могли открыто противостоять ламам, идею приняли. НКИД вроде бы тоже не возражал. Однако в дело совершенно неожиданно вмешались власти Калмыкии и Бурятии, которые решили официально отстоять права на храм в Ленинграде – случай в истории СССР, по-видимому, уникальный. Представительство Бурят-Монгольской АССР при Президиуме ВЦИК и президиум облисполкома Калмыцкой АО направили протест, в котором сообщили, что храм Монголии передавать нельзя. При этом оба протеста аргументировались, в том числе и тем, что в свое время храм строился на пожертвования бурятов и  калмыков.

Так или иначе, в конце 1920-х и начале 1930-х жизнь в храме и при храме продолжалась. Он превратился в довольно странный реликт «серебряного века» и революционной эпохи одновременно. Сохранился весьма живописный очерк С. Н. Маркова о храме в Старой деревне, помещенный в журнале «Красная Нива» в 1930 году: «Кого тут только нет, в этой пестрой толпе посетителей храма. Здесь китайцы-рабочие, торговцы и бродячие фокусники, темнолицые буряты и монголы, приземистые калмыки, замшевые японцы и, наконец, самый странный люд всех цветов кожи... Говорят, что среди ленинградских буддистов есть одна русская, уже пожилая женщина, живущая вблизи храма. Она приняла буддизм давно, поставив целью своей жизни обратить в новую религию никого другого, как расстрелянного последнего русского императора. Она говорит, что Николай II благосклонно выслушивал ее проповеди, но буддистом делаться упорно не хотел, предпочитая очевидно христианство в распутинском понимании». То есть, как можно понять, храм становился рассадником городских легенд и вообще довольно странным местом. В том же очерке храм назван «золоченым парадоксом на берегу реки».

Впрочем, время парадоксов в СССР близилось уже к концу, и избавлялись от них достаточно суровым способом. В течение 1935-37 годов практически все сотрудники тибето-монгольской миссии были арестованы и в большинстве своем расстреляны. Сам Доржиев в 1936 году передал дела миссии своему родственнику С. Д. Дылыкову – аспиранту Института востоковедения АН СССР. В конце октября 1937 года Доржиев уехал из Ленинграда в Забайкалье – доживать свой век. Однако 13 ноября 83-летнего Доржиева арестовали и отправили в тюрьму Улан-Удэ. Вскоре на допросе он подписал признание в том, что возглавлял прояпонскую шпионскую организацию. 29 января 1938 года Доржиев скончался в тюремной больнице. Таков оказался  финал его многолетней полуофициальной дипломатии.

С. В. Дылыков, понимая, к чему идет дело, передал в 1938 году храм вместе с остальным имуществом миссии Ленсовету. Возвращен верующим он был в 1990 году – уже совсем в другую эпоху.

Возможно, история буддийского храма в Петербурге - это просто отражение того необычайного времени слома эпох, в которое она протекала. Но все же нельзя не признать, что это накладывает свой отпечаток и на место буддизма в российской истории и культуре. Какое – каждый может решить сам, исходя из своих убеждений.

(Полностью статья будет опубликована в первом номере журнала "Русский мир.ru") 

Рубрика:
Тема:
Метки:

Также по теме

Новые публикации

В Высшей школе экономики (ВШЭ) состоялась стратегическая сессия «Сотрудничество России и стран Африки в области высшего образования в меняющемся мире», в которой приняли участие министры высшего образования Республики Бурунди, Республики Мали, Республики Нигер и Гвинейской Республики.
Каналы о России глазами иностранцев множатся в интернете, собирая сотни тысяч подписчиков по всему миру. Видеоролики о российских городах, образе жизни, русской культуре и кухне смотрят и комментируют. Достаточно подписаться на двух-трёх таких блогеров, чтобы очень скоро понять, благодаря системе интернет-рекомендаций, как много молодых, образованных и любопытных иностранцев выбрали Россию для проживания.
Осенью 2023 года власти Латвии, которые уже давно пытаются выдавить русскоязычных жителей из страны, пригрозили, что заявления на выдачу вида на жительство россияне должны подать до 1 апреля 2024 года. После этой даты всех, у кого есть российский паспорт и кто не сделал этого, обещают депортировать из страны.
Российско-германское движение городов-партнёров не сведено на нет, хотя и сталкивается с серьёзными препятствиями, считает вице-президент общества «Россия – Германия», член правления Международной ассоциации «Породнённые города» Анатолий Блинов. Об этом он заявил в рамках российско-германского круглого стола, состоявшегося 26 марта 2024 г.
Школа в киргизской деревне Достук известна на всю округу благодаря российским учителям, которые в ней работают. Родители школьников из других посёлков нанимают автобус, чтобы их дети могли учиться у российских специалистов. Супруги Юсуповы из Башкирии преподают здесь географию и биологию.
Сегодня обратим внимание на правописание аббревиатур, связанных со словом министерство. Как правильно: минкульт или минкультуры? Минобороны заявил или заявило? С прописной или со строчной буквы нужно писать эти сокращения?
В приграничных районах Финляндии резко сократилось население, закрываются магазины, школы, население бросает свои дома из-за отсутствия работы. Финский журналист Кости Хейсканен рассказал, как обернулись дела в Финляндии из-за разгула русофобии и почему при всём том политики не намерены сворачивать с антироссийского курса.
Цветаева