Проводимые на этой неделе мероприятия - например, Круглый стол в МГУ «Язык СМИ от Ломоносова до наших дней» - должны напоминать о дне рождения Михаила Васильевича Ломоносова. Никаких других особых торжеств по этому случаю не предусмотрено. О Ломоносове у нас не принято вспоминать в связи с какими-то конкретными датами. Его именем названы вузы и города, а также подводный хребет, на который российские батискафы ставили титановый российский флаг и кратер на обратной стороне луны, сфотографированный советским лунным аппаратом. Такие фигуры вызывают, прежде всего, ассоциацию со школьными учебниками младших классов. И именно поэтому серьезный разговор о них всегда затруднителен. С ними как бы изначально «и так все ясно». Исключением из этого правила может быть Пушкин (хотя и про него «анекдотов насочиняли») - но он не ученый, а поэт и писатель, к тому же ведший весьма яркую жизнь. Кстати, Пушкин в одном из своих рассуждений сказал, что Ломоносов «был первым нашим университетом» - не самое плохое указание на его универсальную роль в русской культуре - особенно со стороны человека, впоследствии названного "наше все".    

Михаил Васильевич Ломоносов родился 19 ноября 1711 года в деревне Мишанинской Куростровской волости Двинского уезда Архангельской губернии. Эпизоды его бурной молодости – бегство от отца с рыбным обозом в Москву и учеба в Славяно-греко-латинской академии в большей или меньшей степени известны всем. Уж слишком часто учителя попрекают этим примером тяги к знаниям нерадивых учеников. Так что поход с обозом за знаниями застревает в наших мозгах где-то на уровне Герасима, топящего Му-Му, торжествующего зимой крестьянина и иных великих и ужасных школьных архетипов.

Перечень научных интересов Ломоносова, задайся кто-нибудь целью его составить, занял бы не один десяток страниц. По большому счету, не было в научной мысли XVIII века направления, оставшегося без внимания Ломоносова. Им сделаны открытия в области теоретической физики (молекулярно-кинетическая теория тепла) и во всех практических разделах этой науки, от механики до оптики. То же можно сказать и о химии – Ломоносову принадлежат не только новаторские для того времени решения в области металлургии и изготовления стекла, но и труд «Элементы математической химии». Он внес значительную лепту в геодезию и географию, его заслуженно считают создателем экономической географии как дисциплины. Некоторые идеи Ломоносова в этой области значительно опережали время и сейчас могут показаться даже более актуальными, чем 250 лет назад.

Так, будучи директором Географического департамента Академии наук, Ломоносов выдвигает проект создания «Экономического лексикона российских продуктов». В рамках этого проекта изо всех уголков России необходимо было собрать сведения о наименовании производимых или добываемых там товаров, их качестве, объеме производства, местах продажи и обычной цене. Фактически речь шла о создании полноценного и всеобъемлющего каталога всего производимого в России с описанием рынков сбыта и особенностей производства. Подобный труд действительно опережал свое время и вполне мог бы служить полноценной экономической базой данных по России XVIII столетия. К сожалению, после смерти Ломоносова, работа по созданию «Лексикона» сошла на нет, а неупорядоченные сведения, присланные с мест, просто осели в архивах.

Кроме того, Ломоносов восстановил утерянный со времен Византии секрет мозаики и может считаться также художником – автором мозаичных полотен. Уделял он время и поэтическому творчеству на русском языке, будучи популярным автором своего времени. В те годы своей популярностью он был обязан, прежде всего, сложению од всем царствующим особам. При этом он без особых неприятностей пережил век дворцовых переворотов, поставляя необходимые оды без излишней задержки, как только одна царствующая особа свергала и отправляла в ссылку либо на тот свет особу, царствовавшую прежде. Впрочем, с учетом того, что сочинителей на российском языке было в те годы наперечет, а круг читателей не слишком далеко выходил за пределы императорского двора, это также вполне объяснимо.

Иногда Ломоносова поминают также по особому случаю – как борца с немецким засильем в Петербургской академии наук. Особенно часто про это вспоминают в контексте рассуждений на тему, что все зло у нас от Запада и от низкопоклонства перед ним. В годы борьбы с космополитизмом образ российского самородка Ломоносова, отважно громившего нехороших и злокозненных немецких ученых, получает всемерное распространение. Ломоносов действительно постоянно враждовал с немецкими учеными. Впрочем, ученые немцы составляли тогда в Петербургской академии большинство, а Ломоносов был весьма самолюбивым человеком, готовым отстаивать свою точку зрения всеми средствами, не особо считаясь с оппонентами. Скорее всего, он враждовал бы с любыми учеными сообществами вообще, подозревая их членов в скудоумии и интригах (к тому же, интриги никогда не были редкостью в ученой среде). Так или иначе, но первые шаги Российской национальной науки ознаменовались, в том числе, и заявлениями Ломоносова о засилье инородцев. Так что в каком-то смысле Ломоносова можно считать и прародителем национализма и борьбы с инородческим засильем. Насколько серьезно следует относиться к этому пласту Ломоносовского наследия – вопрос сложный.

Но стоит вспомнить, что тип заносчивого и склочного научного гения отнюдь не редок в истории. Это свойство сильно роднит Ломоносова с Исааком Ньютоном - тем «сильным разумом Невтоном», способность к рождению которых Российской земли ученики должны доказывать своим старанием. Известно, что значительную часть вненаучной деятельности Ньютона занимала борьба с Робертом Гуком и Готфридом Лейбницем, которых он ненавидел всей душой и выступал с чудовищными обвинениями в их адрес. Стоит признать, что эта энергия склоки вполне питала творческую энергию Ньютона. Так что строки «когда б вы знали, из какого сора…» вполне применимы к научной жизни.

Как бы то ни было, желание досадить немцам и вывести их на чистую воду, кажется, сильно повлияли на обращение Ломоносова к российской истории. И это стоит считать примером того, как подобные страсти в гуманитарной области знаний непосредственно влияют на результаты работы. Вклад Ломоносова в российскую историческую науку в наши дни все чаще становится предметом дискуссий. С одной стороны, первой монографией по истории России, опубликованной русским ученым, является «Древняя история России от начала российского народа» Ломоносова («История российская» В. Н. Татищева была написана раньше, чем работа Ломоносова, но напечатана спустя тридцать лет после создания). С другой стороны, научная ценность этого труда далеко не бесспорна. Татищев в своей работе отталкивался от данных русских летописей, собираемых им в течение всей жизни, многие из принципиально важных для древнейшего периода нашей истории документов дошли до нас только в пересказе Татищева. Ломоносов же работал с источниками, к тому моменту уже введенными в научный оборот, по большому счету с теми же, что и его оппоненты – немецкие историки на русской службе, прежде всего, Г. Ф. Миллер.

Ломоносов справедливо критикует Миллера, Г. Байера и других за то, что они практически игнорируют историю Руси до призвания варягов, как если бы до Рюрика на Руси вообще ничего не было. И с особой страстью набрасывается на рассуждения о том, как представители «германского племени» цивилизовали диких и неразвитых славян. Однако, отвергая эту теорию, противопоставить «норманистам» Ломоносов может лишь изложенную в «Повести временных лет» легенду про Кия, Щека и Хорива, а также известный текст Прокопия Кесарийского о склавинах и антах, который сам по себе весьма противоречив и неподготовленного читателя может только запутать. Так что «История» Ломоносова ценна скорее как образец околонаучной полемики того времени, чем как собственно научный труд.

Столь же не простая ситуация и с наследием Ломоносова-«пиита». Все мы с детства помним Ломоносовские строки - «открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне дна» («Размышление по случаю великого северного сияния»), «кузнечик дорогой, сколь много ты блажен» («Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф»), ядовито-саркастический «Гимн бороде», переводы из римских и греческих поэтов. Чему не учат в школе, так это тому, что язык Ломоносова казался архаичным и тяжеловесным даже его современникам. Давало себя знать и поморское происхождение, и годы, проведенные в Славяно-греко-латинской академии. Ломоносов категорически отвергал любые новшества в языке и попытки его осовременить, о чем и говорит в стихах:

…«Или» уж стало «иль», «коли» уж стало «коль»;
«Изволи» ныне все везде твердят «изволь».
За «спиши» - «спишь», и «спать» мы говорим за «спати».
На что же, Трисотин, к нам тянешь «И» некстати?

Закачивается это стихотворение категорическим утверждением – «языка нашего небесна красота не будет никогда попрана от скота!» Стихотворение направленно против А. П. Сумарокова, который всячески высмеивал Ломоносова за его архаичный и тяжелый слог.        

Вообще, искать изъяны во взглядах и подходах Ломоносова – занятие интересное, в основном, потому, что мы все равно будем считать его основоположником российской науки и вообще первым русским человеком, который все знал, все умел, да еще и утер носы всяким немцам. И его места в основании русской науки и культуры нового времени у него не отнимет никто и никогда. Не говоря уж о роли Ломоносова в открытии Московского государственного университета, носящего его имя.  В конце концов, для его студентов и выпускников Ломоносов играет роль покровителя и отца-основателя, которого не стоит обижать, и о ком негоже неуважительно отзываться.