От редакции. Мы публикуем вторую часть статьи в которой представлена точка зрения Станислава Кувалдина по вынесенному на дискуссионное обсуждение вопросу о необходимости закона об очернении исторической памяти.

Попробуем всё же предположить, какие последствия может нести появление данного закона в России. Не претендуя на универсальность определения, предлагаем в данном случае исходить из того, что закон – это правило, определяющее, каким образом распоряжаться той или иной ценностью. В данном случае такой ценностью представляется память народа о Великой Отечественной войне. Ценность этой памяти, скорее всего, бесспорна. Во всяком случае, сейчас, при жизни поколений, хотя бы слышавших рассказы о войне живых свидетелей. Можно, впрочем, заметить, что далеко не все эти рассказы вписываются в условный героический канон, что теоретически даёт возможность говорить о том, что они попадают под «очернение исторической памяти». Однако не будем делать совсем уж пристрастных допущений и предполагать, что новый закон нужен для того, чтобы карать всех и за всё.

Повторимся, составители говорят о недопустимости искажения «роли СССР в войне и освобождении Европы». Иными словами, карать по этому закону хотят, скорее, за фундаментальные общеполитические высказывания, посвящённые роли государства под названием Советский Союз в одном из величайших геополитических событий XX века. Здесь, пожалуй, мы подходим к самому важному отличию данного законопроекта от иных действующих или предлагаемых законов, карающих за «отрицание». Эталонные в данном случае законы об отрицании Холокоста – каковы бы ни были причины их появления в прошлом и сохранения в настоящем – предполагают наказывать за отрицание трагедии народа. Точно так же принятый во Франции, Швейцарии и некоторых других странах закон о недопустимости отрицания геноцида армян предполагает наказание за то, что сами армяне считают одной из главных национальных трагедий. Недавняя законодательная инициатива Виктора Ющенко, предлагавшая наказывать за отрицание официальной версии Голодомора как геноцида украинцев, так или иначе также апеллирует к версии о трагедии отдельного народа, ставшего жертвой государственной машины. Везде в подобных инициативах идёт речь о защите памяти народа, ставшего жертвой чужого насилия.

У нас же предлагается нечто иное. «Роль СССР в освобождении Европы» – это защита государства. Более того, защита его роли в тех исторических событиях, которые ни в коем случае нельзя считать трагедией. Можно справедливо считать их героической страницей в истории, более того, мы вправе считать, что именно мы «нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир». Однако говорить о трагичности освобождения Европы не приходится. Закон направлен именно против тех, кто считает роль СССР противоречивой и говорит о том, что видится им трагическими элементами истории освобождённых народов.

Стоит отметить, что любое обсуждение столь щекотливой темы, как установление советского влияния в Восточной Европе, которое стало прямым следствием освобождения её от фашизма Красной армией, рано или поздно заставляет оперировать весьма важными и сложными понятиями: о разнице исторических подходов, о несовпадении определений «страна» и «государство», наконец, о невозможности и порочности вынесения раз и навсегда установленной исторической оценки различных явлений. Чем более ответственно будут обсуждаться такие темы, тем больше вероятности, что эти понятия окажутся «усвоенными» спорщиками с обеих сторон. И такой результат окажется, пожалуй, не самым плохим достижением для XXI века. Однако, если любой спор будет сводиться к выдергиванию из весьма сложных процессов осмысления истории, происходящих в Прибалтике и особенно на Украине, лишь наиболее одиозных явлений – условных «маршей ветеранов СС», и утверждению, что любая критика действий советских властей в последние годы войны приводит тебя в ряды неофашистов и никуда более, споры, разумеется, становятся бессмысленными. И закон окажет хорошую услугу в их окончании. Другой вопрос: поспособствует ли это окончанию маршей.

По сути, мы наблюдаем достаточно интересное явление: государственные мужи посчитали, что Победа – это ценность. Однако ценность не народная, а именно государственная (в конце концов, ценность события Победы для народа не может поменяться, каковы бы ни были мнения о «роли СССР»). Она оказывается неким ресурсом. И весьма показательной реакцией становится желание ввести закон, то есть установить государственные ограничения на распоряжение этим ресурсом, некие стандарты пользования, которые будут определяться государственным надзором, с достаточно вероятным появлением надзирающих органов либо с наделением уже существующих структур подобными функциями.

Пока мы не знаем, введут ли подобный надзор вообще (в конце концов, закон ещё не то что не принят, но даже не разработан), а если введут, то в чём он будет выражаться. Тем не менее опыт того, что представляет в нашей стране государственный контроль над любым ресурсом, всё же имеется. Заметим также, что историческая память – это действительно ресурс и даже товар, который имеет прямое отношение к издательскому делу, кино и медиапродукции. Так что контроль в этой сфере может иметь значение, выходящее за идеологические рамки. Это, между прочим, одно из оснований опасаться, что рано или поздно применители закона могут обратить внимание отнюдь не только на оценку действий СССР в Восточной Европе, но и на всю тему Великой Отечественной войны, а кроме того, посчитать, что в этих условиях закон об очернении памяти надо распространить и на другие столь же спорные и столь же бурно обсуждаемые темы российской истории. Найти их, особенно в периоде истории XX века, вполне возможно, а посчитать, что некоторые направления обсуждения этих тем несут угрозу национальному единству либо кого-то оскорбляют, увы, несложно.

Разумеется, это всего лишь предположения. Однако всё же хотелось бы иметь гарантии от подобного развития событий, лучшей из которых, разумеется, стало бы отсутствие подобного закона в принципе. Это отнюдь не значит, что мы не имеем право защищать нашу точку зрения на различные периоды Великой Отечественной войны. Более того, российское общество имеет право рассчитывать на поддержку государства в этих усилиях. Однако подчеркнём: общество должно стоять здесь на первом месте. И неправительственные общественные организации как раз и должны быть той силой, которая доводит позицию России до иностранного общественного мнения. Вопрос о том, поможет ли в этой работе появления закона, спорный. Как, впрочем, и вопрос о пользе, которую может извлечь из него государство.