«Событие исторической важности» – эти и подобные слова произносились на прошлой неделе в связи с празднованием 300-летнего юбилея Полтавской битвы особенно часто. Почти незаметно, если не считать нескольких упоминаний в Интернете, да и то в разделах зарубежных новостей, прошёл другой юбилей, правда не круглый, – 440-летие Люблинской унии – событие, которое едва ли не в большей степени, чем Северная война, определило судьбу большей части Восточной Европы – Польши, Украины, Белоруссии, части Прибалтики и, естественно, России.

Уния, заключённая 28 июня и утверждённая 1 июля 1569 г. в польском Люблине, установила не только геополитический расклад сил на всём пространстве от Одера до Урала, но, что важнее, на достаточно долгое время предопределила вхождение Украины и Белоруссии в поле влияния польской цивилизации. Эта связь оказалась значительно сильнее политической. Со временем Речь Посполитая утратила своё решающее превосходство, Московская Русь оправилась после ряда унизительных поражений, установив благоприятный для себя баланс сил на западной границе, а Восточная Украина получила автономию в рамках гетманата. Тем не менее влияния польско-латинской учёности это не уменьшило. Вторая половина XVI, весь XVII и часть XVIII вв. прошли под знаком польской культуры на Украине, в Белоруссии и отчасти в Московском государстве.

Последствия Люблинской унии, как, наверное, любого события такого масштаба, не были однозначными и для самой Польши. На какое-то время радикально увеличив её силы, со временем – с этим согласны и многие польские историки – вхождение в её состав украинско-белорусских земель стало причиной упадка. Приобретя новые территории, Польша получила и ряд проблем: врагов в виде сильных Московии и Турции на своих южных и восточных рубежах, ненависть со стороны православного населения, наконец, усиление магнатских группировок, утвердившихся на новых землях и сумевших ослабить королевскую власть настолько, что в конце концов это привело к серьёзной политической дезинтеграции государства и, как следствие, к закату Речи Посполитой.

Хотя в акте о заключении Люблинской унии торжественно провозглашалось создание Государства Обоих Народов (Rzeczpospolitej Obojga Narodow), то есть народов (под этим словом тогда подразумевалась исключительно шляхта) Польского королевства и Великого княжества Литовского, по сути, речь шла не о союзе, а об инкорпорации земель последнего. Оказавшись в тяжёлых условиях, будучи не в силах самостоятельно противостоять войскам Ивана Грозного, литовские вельможи были вынуждены согласиться на этот неравный союз. Великое княжество Литовское сохранилось в составе единого государства, но в значительно урезанном виде: Украина была напрямую присоединена к Польской короне, а прибалтийские земли перешли в общее владение.

В своё время Люблинская уния стала, вероятно, самым успешным внешнеполитическим проектом польской элиты, позволив превратить Польшу в региональную сверхдержаву. Нельзя сказать, что это было случайностью, счастливым стечением обстоятельств – то был результат серьёзных дипломатических усилий, но в не меньшей степени культурного и экономического подъёма в Польше и, как следствие, привлекательности «польской модели» того времени. Нельзя забывать и о том, что привыкание двух держав друг другу началось за несколько столетий до этого. Униальные отношения и общие правители связывали Польшу и Великое княжество Литовское ещё с XIV века, когда в 1385 году великий князь литовский Ягайло заключил Кревскую унию с Польским королевством, женившись на наследнице престола Ядвиге и став королём Польши.

Люблинская уния в своё время была проектом, направленным, прежде всего, против России – Московского государства. Одним из последствий её заключения стало определённое культурное обособление юго-западнорусских земель от великорусских, во всяком случае это очевидно, если речь идёт о культурных ориентирах украинской и белорусской элиты. Единая доселе культурно-религиозная общность не была разрушена полностью, но каждая из её частей приобрела свою особую культурную интонацию, достаточную для того, чтобы вопрос о единстве действительно стал вопросом. Усматривать причину этого расхождения только в унии было бы неверно, но она, несомненно, стала серьёзным катализатором центробежного процесса. Неправильно думать, что русская элита не предложила за всё это время своего общерусского проекта. Пример Переяславской рады, хотя также заключавшейся в тяжёлый для казачьего государства период, достаточно красноречиво говорит в пользу того, что речь шла не только о выборе внешнеполитической ориентации, но о сознательном цивилизационном выборе. Притом в 1654-м, в отличие от 1569 года, выбор был сделан не исключительно верхушкой общества, а большинством народа. Реальная автономия гетманата, существовавшая во второй половине XVII – начале XVIII в., свидетельствует, что этот проект был возможен отнюдь не только в рамках единого, строго централизованного государства.

Современная польская элита не утратила амбиций своих предков и готова, как кажется, вновь выступить лидером регионального развития. Не случайно в Люблине в эти дни представители Польши, Литвы и Украины говорили о совместном проекте из прошлого – Речи Посполитой, который должен вдохновлять на общее дело и теперь – пока в рамках программы ЕС «Восточное партнёрство», но впоследствии, как знать, чем это может обернуться? Конечно, каждая из стран преследует свою цель. Если в планах Украины – сейчас хотя бы просто попасть в ЕС, поляки, там уже находясь, хотели бы, вероятно, выступить в роли одного из центров силы в рамках Евросоюза. Проекты наподобие Люблинской унии – пусть и в совсем новой форме – подходят для этого как нельзя лучше. Даже когда о тех или иных политических проектах прошлого известно по большей части из учебников, можно не сомневаться, что в случае, если только могут принести какую-то выгоду, они будут реанимироваться снова и снова. В этом смысле история имеет реальный вес и сегодня.

Открыто на Украине и подспудно в Белоруссии в наши дни идёт борьба, очень похожая на ту, что велась здесь в XVI веке. Вопрос о выборе культурной ориентации, во всяком случае на уровне культурной и политической элиты, стоит здесь так же остро, как и 400 лет назад. Если доставшееся нам в наследство от последовательно распадавшихся Российской империи и Советского Союза пока ещё существующее единство для нас важно, за него нужно бороться, предлагая свои не только инфраструктурные, но и политические, культурные, образовательные и любые другие объединительные проекты. Нужна кропотливая и последовательная работа, такая, какую уже достаточно давно ведёт та же Польша на Украине (а также в Белоруссии и Литве). Для России эти усилия могли бы стать тем более благодарными, что встретили бы сочувствие значительной части местного населения. Разумеется, сейчас, даже после двух десятилетий жизни в соседних, но уже отдельных государствах, при нашем стремлении что-то сделать в этом направлении мы бы имели значительную фору перед всеми возможными конкурентами. Но это преимущество – что совершенно определённо показывает пример Украины с её рвущейся куда угодно, лишь бы подальше от России правящей элитой – со временем становится всё менее ощутимым.