Русский клуб: Дом и ограда
Согласно легенде, первое, что сделал Александр Солженицын, оказавшись в Вермонте, – построил огромный забор. Точнее, не забор, а ограду.
Огород, от-город от внешнего, чужого мира. Своя граница, граница себя, за которой можно жить. Она всегда снаружи. А внутри – за границей – дом. Солженицын не был представителем эмиграции, диаспоры, меньшинства. Он нёс свой дом с собой.
Прочерчиванье территории, маркировка пространства – его ключевые темы. Он огранён, окаймляем, окормляем ими, и вся его проза – об этом.
Его художественное исследование – всегда про структурно выделенный малый круг. Как бы отграниченный от большого мира, но в себе же его заключающий и объясняющий.
Даже в названиях книг зияет нам эта тема. «Матрёнин двор», «Архипелаг ГУЛаг», «В Круге первом», «Раковый Корпус».
А не граница – так демаркационная линия, борьба, экспансия, столкновение. «Бодался телёнок с дубом», «Двести лет вместе».
Что такое граница – стена, дверь или окно? И что это за место, где мы вдруг оказались, когда родились на свет? ГУЛаг ли, или Матрёнин двор, урочище праведника?
И то же – в публицистике.
Советским людям предлагает «жить не по лжи» – тактику внутренней эмиграции, богостроительский проект мирской святости, секулярного подвижничества, анонимного христианства.
Из-под глыб нецеломудренных, как ему кажется, социальных компромиссов, максималистически вопрошает «наших плюралистов», где кончается добро и открытость, свобода и правда, и где начинается зло, беспринципность, хаос и ложь?
Рассуждает, «как нам обустроить Россию», выстраивая на ностальгических концептах типа земства социально-геополитическую идиллию-симфонию гласности и согласия.
Посвящает главному противостоянию в истории России XX века свою крупнейшую эпическую форму, амбициозный проект книжно-газетно-сценарного синтеза «Красное колесо».
Типичный представитель русского реализма XX века. При жизни ставший классическим образцом и даже поп-символом большого русского прозаика – гражданина, дидактика, моралиста, пророка.
Из самого XIX века принёс он нам этот дух, и внедрил его – по поговорке, «не с той стороны, так с этой».
Но он был еще больше писателем XX века, чем сам думал. Неявно вдохновленным тем самым Zeitgeist, духом постмодернизма, детерриториализации, критики центра.
Всю жизнь и главные книги он посвятил деконструкции советского мифа в сознании масс, популярной культуре, мировом политическом процессе.
Он чувствовал себя инструментом разрушения явных атрибутов Большого Брата, идеологии, соцреализма, ГУЛага…
И верил, что есть другая тотальность, хорошая, не ГУЛаг. Разрушал то, что понимал как мир лжи – но тогда уже мечтал строить, или восстанавливать, какую-нибудь другую русскую политическую, культурную парадигму, умеренно-либеральную ли, почвенническую ли, народническую, просвещенно-этатистскую, или какую другую…
И как понятна тогда его мечта о более правдивом и выразительном русском языке, выраженная в красивой псевдолингвистической утопии. В «Русском словаре языкового расширения», написанном в Вермонтском зеленогорье, не вибрирует ли та же солженицынская мечта-метафора о раздвиге границы?
Вряд ли симпатизируя философии деконструкции, вряд ли много слышав о ней, Солженицын фактически отчасти разделяет её важнейшую интуицию. Самая безусловная из внедренных в человека структур – и самая жесткая – это не идеология, не религия, не этика, а именно язык.
Свобода от языка невозможна. Ни порча языка, ни его расширение, ни его «охрана» – никакие операции с языком не избавят нас от необходимости коммуникации, понимания и связи друг с другом.
Динамика либеральной идеи, её расцвет и кризис в минувшем столетии, связаны с интеграцией целого сложного комплекса социокультурных проблем и политических конфликтов, символически и практически связанных с понятиями территории и границы, дома и ограды.
Это трудный опыт не только для отдельных личностей, но и для групп, а также крупных сообществ.
Александр Исаевич Солженицын – писатель, не только творчество, но и сама жизнь которого может оказаться введением, или даже, скорее, посвящением в эту проблематику для исследователей и читателей XXI века.