Музей «Дом Бурганова» на Арбате стал местом проведения уже XIV Международного симпозиума среди студентов стран СНГ по скульптуре. Участники творческой мастерской лепят друг друга, а потом их работы выставляются в музее. О том, какими молодые скульпторы видят друг друга и мир вокруг, «Русскому миру» рассказала заместитель директора музея Мария Бурганова.

Портреты молодых

– Первое задание – студенты лепят портреты друг друга. Кто его придумал и зачем?

– Идея была на поверхности – чтобы гости смотрели друг на друга, знакомились как творческие люди.

– Работает?

– Как всегда, когда люди знакомятся. Сначала все зыбко. Присматриваются. Потом верх берут искренность и эмоции. У нас за последние годы собрана целая галерея портретов молодых художников из стран-соседей. Так мы работаем на будущее. Ведь культура – лучшие инвестиции в будущее. Я всегда говорю: «Ребята, когда пройдут годы, и вы станете мастерами, вы всегда сможете вернуться к нам». А они не дожидаются, стараются приехать во время работы следующего симпозиума, чтобы встретиться с новыми его участниками.

– А сама идея творческих симпозиумов откуда родом?

– Ей что-то около двадцати лет. Но она витала раньше, тогда многие с сожалением говорили об утрате некогда существовавших творческих связей, общих выставках, совместных проектах. Вот мы и придумали симпозиум по скульптуре для молодых. Начиналось всё с личных связей. Отец (известный российский скульптор Александр Бурганов – А. Л.) позвонил в Баку, откуда папа родом, своему товарищу – замечательному скульптору Омару Эльдарову, ректору Академии художеств Азербайджана: «Мы придумали такой проект – присылай студентов на стажировку». По сарафанному радио информация о симпозиуме пошла в другие вузы Закавказья, Молдовы, Средней Азии. Оказалось, что творческие и человеческие связи не прерывались. Ведь многие профессора и ректоры этих вузов когда-то учились в Москве или в Ленинграде. Можно сказать, что отцы снова начали строить общую мастерскую для детей. Есть и подспорье – художественные вузы СНГ и их программы свёрстаны по общему методическому образцу с российскими. И всё совпало.

Читайте также: Территория искусства

– Кто и откуда к вам поехал?

– Буквально сразу и из всех стран. И хотя вначале была идея, что одну страну должен представлять один студент, это правило нарушается. Украина и Армения часто посылают несколько студентов из разных городов. В этом году Казахстан прислал двоих. Я быстро поняла, что студенты борются за право приехать. И этот голод на творческое общение даёт нам энергию.

– Как он возник? Ведь мир открыт, а интернет и вовсе делает его единой сетью.

– Я тоже так думала: «Мы имеем дело почти с мастерами». Полагала, что будем лепить и давать мастер-классы. Однако поняла, что лекции по искусству тоже необходимы: у студентов мало информации о современных художественных процессах. Да, интернет доступен, но находить в нём нужную информацию так же трудно, как и тогда, когда его не было. Замечали, что в сети в миг отыскиваются только прочие шумы? А вот найти нужное – имена новаторов движения современного искусства, выставки, анализ новых художественных процессов – непросто. Кстати, поиск профессиональной информации – одна из задач симпозиума.

Пространство культуры

– Каждый год у вас новые стажёры. Когда знакомитесь, есть что-то, что повторяется?

– Многие, до 90 процентов, впервые в Москве и в России. Ведут себя все по-разному. Иногда ощущается некоторая настороженность. Иногда студенты из мусульманских стран себя презентуют с религиозных позиций. В быту эта разность ощущается сразу. Не важно, идёт лекция или мастер-класс, расстилается коврик и начинается молитва. Когда ребята приезжали в пост Рамадан – один из пяти столпов ислама, они днём не ели. Только после наступления темноты. Пост. А у нас все идут обедать.

– Какое-то напряжение при этом возникает?

– Из этих различий ни разу не выросло никакой проблемы. Когда одни ребята отказывались обедать, другие предлагали: «А давай мы тебе еду возьмём на вечер?». Это была личная инициатива тех, кто не держал пост, – украинцев, молдаван, армян, русских. И так бы никто бы не остался голодным, но такая инициативность – сигнал. Они решили этот вопрос сами. Если нужно расстелить коврик и молиться, и не кому-то одному, мы просто держим паузу в лекции или в общении. Никто и ничего никому не объясняет: у художников одно общее пространство культуры. Они пришли в него разными, но с уважением друг к другу.

– Замечали, как происходит момент договора - кто кого будет лепить?

– Это выбор художника. Сугубо личное. Вот он смотрит на модель, и она ему нравится. Она может нравиться как девушка или как выразительный образ – у неё характерный силуэт, хорошо стоит шея, необычно лежат волосы или ещё что-то, что вызывает желание творить. Знаете, почему ещё в первый день симпозиума первое задание – лепить? Потому, что они так молча признаются: «Я такой же, как ты». В работе они видят, что профессиональный уровень у всех схож. Это то, что дала им система культуры, впитанная с молоком матери. Та самая, советская, а потом российская система культурных координат. Она дала им общий интеллектуальный фундамент, основанный на европейской культуре, корнями уходящий в Античность. На этих идеалах и выросла идея служения скульптуре.

Дискуссии об искусстве

– Современное искусство часто вызывает споры и его отрицание. Как на него реагируют будущие скульпторы?

– Как все. Они понимают, что современный художественный опыт не всегда однозначен. Он требует дискуссий. И тут наша задача объяснить, что надо с уважением относиться к любому проявлению культуры, но надо понять, художественное ли это проявление или социальный, или политический жест. Мы анализируем и высокое искусство, и явления массовой культуры. Например, почему именно элемент низовой культуры – граффити, вдруг оказался трендом развития современного искусства? И вышел на этаж элитарной культуры. Говорим о социальности современного искусства, о демонстрации дерзости, о коммерческом успехе. Но наша цель – помочь сориентироваться, а не навязывать свою точку зрения.

– Дискутируете о том, когда граффити – искусство, а когда – просто надпись на заборе?

– Черканул или бутылку бросил и заявил: «Это акт искусства». Вы об этом? Не поверите: художник, когда что-то создаёт, не думает о его восприятии другими. Он не предполагает разговаривать со зрителем. Возьмем Вучетича или любого большого мастера. Да, у скульптуры есть общественное пространство, она предполагает наличие народного культурного героя, например, солдата. И это разговор с каждым. Пушкин, солдат – образы, которые не надо объяснять. Как, впрочем, и то, что всюду пьют, я говорю о культуре пития, но не выставляют пустые бутылки как художественную акцию. А выставят – это не будет принято. Тот самый культурный код не позволит. У искусства всегда есть свой словарь – форма, композиция, силуэт, образ… И если в художественном лексиконе нет слов, способных описать битое стекло, то это просто социальный жест.

– У стажёров есть интерес к инсталляциям?

– Есть. Вот последний раз смотрели эпатажные работы британского скульптора Марка Куинна. Как обычный донор он сдал кровь. Потом сделал свой автопортрет, снял форму и в эту форму залил свою кровь. Это замороженная скульптура. Она экспонируется при сильных минусовых температурах. На мой взгляд, это достоверный портрет, потому, что его образ и материал – стопроцентно Марк Куинн. Посмотреть, как это слеплено, эмоционально окрашено – наша задача. И тут не надо бояться современного искусства. Надо в нём ориентироваться. Вот мы и пытаемся понять, например, применимы ли к некому трёхмерному объекту критерии искусства скульптуры? Тут может идти речь о форме, пластике, силуэте. Ответов два: «Нет, это профанация». Или: «Да, это стрессово, чрезмерно ярко, но это искусство». Можно выбрать.

– Сам Александр Бурганов со студентами общается?

– Он с ними без конца разговаривает, что-то лепит своё, они смотрят. Отец знакомит их с современными материалами, что называется, с рук.

Ещё один объект изучения – работа на 3D-принтере. Он, как известно, напечатает любую скульптуру, не отличишь от оригинала. Так можно стать обладателем даже Бернини или Микеланджело. Сначала для всех – это шокирующая достоверность, потом – опыт. Мы сделали на 3D-принтере портрет одного из участников симпозиума. Сравнили два его портрета – 3D и слепленный участником симпозиума. Вот и вопрос для дискуссии – 3D-принтер или скульптор? Помните историю Пигмалиона и Галатеи? Он так достоверно изображал модель, что она стала буквально как настоящая и ожила. Он обрёл женщину, но потерял скульптуру. Обретая 3D-принтер, мы теряем автора, его возможность творчески интерпретировать форму, уметь подчеркнуть индивидуальность, создать образ. И об этом со студентами говорит Александр Николаевич Бурганов. Он как художник – художникам не устаёт повторять, что мы штучны, но к своей индивидуальности идти не просто. Свой почерк приходит через мучения поиска.

– А у симпозиума студентов-скульпторов появляется свой стиль?

– До зрелой индивидуальности студентам ещё расти и расти. Но, кроме личных художественных исканий, есть ещё то, что мы хотели бы им передать, – общее созидательное пространство, дружественность. И тут у меня есть мечта. Хотелось бы, чтобы спустя годы, каждый из них мог бы позвонить другому и сказать: «У нас тут симпозиум, давай, присылай студентов на стажировку».

Прямая речь

Александр Бурганов, народный художник России, академик Российской академии художеств:

– «Дом Бурганова» – это для меня второй дом. Он вырос из моей мастерской, она с самого начала была не только местом-мастерской, но и площадкой для творческих встреч и дискуссий, музыкальных вечеров, местом жизни моих коллекций. Как-то спонтанно из всего этого сложился музей, теперь вот мастерская-симпозиум для молодых художников разных стран. Я бываю здесь каждый день, без всяких выходных. Иначе я просто не представляю свою жизнь.