К сожалению, это отрывок из романа не русского писателя (хотя и большого друга русской литературы). Но кто из начинающих сочинителей не переживал — хотя бы и втайне от окружающих! — схожих чувств в момент опубликования первых своих, всё равно поэтических или прозаических, строк? И решительно всё равно, как они относились к ним много лет спустя. В любом случае, это — сюжет. Для солидного исследования? Возможно. А уж для весьма красноречивой выставки — абсолютно точно. Каковая и открылась совсем недавно — под именем «Первая публикация: от Пушкина до...» — в музее поэта на Пречистенке. И даже странно, что другие не менее солидные музеи в прежние годы до неё не додумались. 

К самому Пушкину выставка имеет прямое отношение: в дни недавно праздновавшейся 215-й годовщины со дня его рождения исполнилось 200 лет и его первой публикации. На всякий случай напоминаю: июльский (тринадцатый) номер журнала «Вестник Европы» за 1815 год. Стихотворение «К другу-стихотворцу». Подпись (умному достаточно, как говаривали римляне) — «Александр Н. к. п. ш.».

Ну хорошо — Пушкин. А как остальные, каковых в экспозиционной череде более сотни — сотни лучших, выразительнейших, ярчайших лиц отечественной литературы? Остальные — очень по-разному. И тут можно только пожалеть о том, что музей не имеет возможности выдать каждому посетителю аудиогид с подробным рассказом если не о каждом, то хотя бы о некоторых экспонатах. Рассказом, например, о том, как одна подрастающая поросль сочинителей точно определяла стилистику и характер своего дарования. Таких, как Иван Киреевский, дебютировавший в «Москвитянине» со статьёй «Нечто о характере поэзии Пушкина».

Другим доводилось хуже. Как, скажем, Гоголю — история с его неудавшейся юношеской поэмой «Ганс Кюхельгартен» хорошо известна и зримо проиллюстрирована в экспозиции. Разожжённый камин, кочерга, собранные автором по книжным лавкам экземпляры... Словом, весьма достаточный повод поразмыслить о том, насколько хорошо горят печатные и рукописные тексты... Похожие сюжеты пережили на заре своей биографии Николай Некрасов и Константин Бальмонт, но им хватило уверенности (а кто-то скажет — и наглости) шествовать «тою же стезёю».

Некоторые же «одумались» — кто помнит, что и Владимир Даль дебютировал именно в качестве поэта? Кто-то, что называется, блеснул и погас — как опубликовавший в 1834 году свой первый опус (всем известного «Конька-Горбунка») Пётр Ершов — ничего и отдалённо похожего за всю оставшуюся жизнь он не написал.

И здорово, конечно, если твоя дебютная вещь зовётся... ну, скажем, «Макар Чудра» или «Свои люди — сочтёмся» и при этом ты относительно или просто молод. А если приходится входить в литературу в тридцать лет — как Михаилу Булгакову? Или в тридцать пять — как Виктору Некрасову? Или вообще в сорок четыре (!) — как Александру Солженицыну? Объединять должно одно. То, о чём писал тоже не в восемнадцать лет пришедший в литературу Василий Аксёнов: «И настоящий писатель должен говорить только то, что хочет сказать, несмотря на то, что это может быть запрещено».

Насчёт «запрещено» в нашем Отечестве — разговор особый. В русской истории, как известно, яркие, сильные и что-то значившие в общественном плане личности до Ивана Грозного по преимуществу ехали из Европы на Русь. После — в обратном направлении. С литературой (и это хорошо видно по выставке) — та же тенденция. «Стихи, присланные из Германии» — под такой шапкой, как известно, дебютировал в пушкинском «Современнике» никому не ведомый тогда Фёдор Тютчев.

После революции 1917 года стало совсем иначе. «Вы ещё на свободе? Это не ваша заслуга, это наша недоработка», — сказал, по легенде, Дзержинский встретившемуся на улице Бердяеву. Именно такого рода недоработками ленинградской цензуры смотрятся первые публикации маленькой поэмы о маленьком буксире Иосифа Бродского в журнале «Костёр» и небольшой повести Сергея Довлатова в журнале «Нева». Довлатов, строго говоря, состоялся как читаемый и признанный писатель только после эмиграции. А «эпопея» Венички Ерофеева и его поэмы «Москва — Петушки»? Сперва — Тель-Авив. Потом — Париж. Потом — журнал «Трезвость и культура»... Но «Веничка» всё-таки дожил до первой её публикации.

А вот, к примеру, Высоцкий своего первого поэтического сборника при жизни так и не дождался. На выставке есть экземпляр альманаха «День поэзии» 1975 года с публикацией одного из его стихотворений, но автор, кажется, сам не очень-то воспринимал её всерьёз. «Типографией» для него были гитара (одна из них, с автографом В. С. — на выставке). Очень редкий по нынешним временам экземпляр японского катушечного магнитофона, на который записывался Высоцкий, многозначительно замыкает выставку.

Кто знает, быть может, на следующей подобного рода выставке в экспозицию каким-либо образом попадут и интернет-публикации? Как там говорил не о поэзии — скорее, о литературе вообще — выживший в ней назло Добролюбову Константин Случевский: «Смерть песне, смерть! Пускай не существует! Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне! А Ярославна всё-таки тоскует в урочный час на каменной стене...»

...И то место, где Ярославна сделала первые шаги, вдвойне свято для нас.