29 января исполнилось 150 лет со дня рождения великого русского писателя и драматурга Антона Павловича Чехова. Уже более века чеховское наследие продолжает жить после его смерти – сменилось несколько исторических эпох, само человечество стало другим, однако творческие принципы одного из наиболее прославленных на Западе представителей русской литературы продолжает оказывать существенное влияние на мировой литературный процесс.
Действительно, Чехову, стилю которого свойственна искренность и необычайно ёмкая общечеловеческая простота, удалось многое предугадать и даже предопределить в литературе не только ХХ, но и XXI века. Великий русский писатель выступил в авангарде творческих исканий, которые во многом обусловили пути утверждения принципиально новых эстетических идеалов в литературном искусстве, которые не устарели и, вероятно, не устареют никогда.
Однако при жизни, уже обретя всероссийскую популярность, вне пределов своей родины Чехов был малоизвестен. Марк Алданов вспоминал, что в 1904 году, ещё ребёнком, на заграничном курорте он узнал о кончине Чехова из немецкой газеты: в Баденвейлере от чахотки скончался русский писатель Антон Чехов... Заметка была коротенькая, в пять-шесть строк, и вполне формально-равнодушная, но в России, напротив, было то, что можно было бы назвать – и действительно называлось – взрывом национального горя 1).
Когда же русский мир Чехова открыли за рубежом? По свидетельству Марка Алданова, Алексей Толстой считал, что это произошло в начале Первой мировой войны, когда союзникам спешно понадобилась «русская душа». Хотя вряд ли с этим можно согласиться – интерес к Чехову на Западе проявился гораздо раньше. Так, ещё в 1909 году Арнольд Беннет писал в своём «Дневнике»: «Всё больше меня поражает Чехов, всё больше склоняюсь к тому, чтобы писать много рассказов той же техники» (in the same technique) 2).
Так или иначе, но всемирная слава Чехова началась в двадцатые годы прошлого века. Он, внук крепостного крестьянина, стал неотъемлемой частью не только русской, но и мировой литературы, был без каких-либо оговорок объявлен классиком. Сомерсет Моэм полагал, что восхищаться Чеховым стало в Англии признаком хорошего вкуса, не любить же его значит объявить себя филистером. По его мнению, самые элементарные замечания о современной художественной прозе не могут обойтись без упоминания о русском влиянии, подразумевая, прежде всего, творчество Чехова.
Особенно сильным оказалось влияние чеховских пьес на мировую драматургию. В плеяде великих европейских драматургов имя Чехова сияет как звезда первой величины – примерно так оценил русского писателя в начале XX века Дж. Б. Шоу. Э. Олби не сомневался, что именно Чехов «несёт ответственность» за развитие всей мировой драмы в XX веке.
В Англии, где культ Чехова стал отличительной чертой высоколобой интеллигенции, настоящим «подражателем» Чехову стала Кэтрин Мэнсфилд, усвоившая главные принципы его творческой манеры. Чехова она называла своим учителем. О благотворном влиянии русского писателя на английскую литературу писал Дж. Голсуорси.
Во Франции подобное влияние было не столь явным, тем не менее о значительном воздействии Чехова на французскую литературу говорили Ж. Веркор, Ф. Мориак, Эльза Триоле.
Немецкая литература также не избежала «проникновения» прозаика и драматурга Чехова. Заметим, что очень многое в нём – человеке и художнике – может быть понято по-новому, если анализировать его разнообразные человеческие и творческие связи с немцами и немецкой литературой, философией, культурой. Среди преемников традиций Чехова можно назвать такого крупнейшего немецкого прозаика, как Т. Манн, который посвятил русскому писателю и его роли в немецкой литературе XX века очерк «Слово о Чехове». Чехов в свою очередь очень высоко оценивал произведения Г. Гауптмана, считал, что его пьесы должны ставиться на русской сцене. В Германии интерес к Чехову сохранялся всегда, что нашло выражение в многочисленных переводах. Не говоря об изданиях отдельных произведений, на немецком книжном рынке можно даже найти полное собрание сочинений, которое включает все произведения, письма, дневники и записные книжки Чехова. Подобного издания там ещё «не удостоился» ни один русский автор. Даже в 1938 году, в период господства нацизма, когда иностранная литература в Германии печаталась крайне редко, было предпринято издание рассказов Чехова.
Неоценимый вклад в изучение наследия Чехова за пределами России внесла русская послереволюционная эмиграция, что также во многом способствовало росту его популярности на Западе. Разрыв с родиной, сама драма изгнания заставила по-новому оценить многие великие имена отечественной культуры, которые воспринимались как неотторжимый символ России. Это проявлялось не только в публикации литературно-биографических исследований, но и в многочисленных постановках чеховских пьес на подмостках русских театров Берлина, Прага, Парижа, Белграда, Харбина и других городов, где обосновались беженцы. О Чехове в русском зарубежье появилось великое множество работ – не только статей, но и монографических исследований (в этом эмиграция ничуть не уступала советскому литературоведению), в которых была осуществлена переоценка наследия Чехова, возведённого в ранг мирового классика. Среди подобных работ необходимо упомянуть фундаментальный труд Е. В. Спекторского «Чехов» (Белград, 1930), посвящённый 25-летию со дня смерти писателя, и статью М. Курдюмова «Сердце смятённое» (Париж, 1934). Но, пожалуй, наиболее значительными работами о Чехове, созданными русским зарубежьем, являются книги писателей-эмигрантов Ивана Бунина «О Чехове. Незаконченная рукопись» (Нью-Йорк, 1955) и Бориса Зайцева «Чехов. Литературная биография» (Нью-Йорк, 1954). О них стоит сказать подробнее.
Книга И. Бунина, над которой он работал в последний год своей жизни, была подготовлена к изданию его женой В. Н. Муромцевой-Буниной. Бунинский труд представляют особый интерес, так как в своих творческих исканиях оба писателя, разрабатывая «малые» жанры прозы, шли вместе с тем совершенно разными путями. Чехов хотел сделать свою прозу общедоступной, стремился к поэтизации человеческой сущности в её непосредственном выражении – в любви, повседневной жизни, общении с другими людьми. Бунин же часто сознательно придавал своему языку некую возвышенность, даже торжественность – и это при убеждённости в непрочности человеческих отношений и самого существования, усилившейся после революционных событий, потрясших Россию.
Книга состоит из собранных И. Буниным ценнейших для чеховедов материалов, составленных В. Н. Муромцевой-Буниной таким образом, чтобы придать ей композиционную завершённость. В первую часть вошли рассказанные самим Чеховым биографические сведения о себе и даже история приобретения Буниным копии метрического свидетельства о рождении Чехова, которое приводится полностью: «1860 года месяца Генваря 17-го дня рождён, а 27-го крещён Антоний; родители его: таганрогский купец третьей гильдии Павел Георгиевич Чехов и законная жена его Евгения Яковлевна; восприемники: таганрогский купеческий брат Спиридон Титов и таганрогского третьей гильдии купца Дмитрия Сафьянополу жена». Примечателен комментарий Бунина: «Купеческий брат! удивительное звание! – никогда не слыхал!» 3). Отмечено и то, что в метрическом свидетельстве указано: Чехов родился «17 Генваря». Между тем Антон Павлович в письме к сестре пишет (16 января 1899 г.): «Сегодня день моего рождения, 39 лет. Завтра именины, здешние барышни и барыни (которых зовут антоновками) пришлют и принесут подарки» 4). Разница в датах? По мнению автора, вероятно, ошибся дьякон. Так или иначе, считается, что Чехов родился 17 (29 по новому стилю) января 1860 года.
Со свойственной ему наблюдательностью И. Бунин подробно рассказывает историю знакомства с Чеховым и их дружбы, о своём пребывании вместе с Толстым и Чеховым в Крыму; удачным дополнением являются воспоминания о Чехове, прочитанные Буниным в Московском художественном театре в честь 50-летия драматурга. Особый интерес в первой части представляют записки о встречах в 1915 и 1917 годах с писательницей-беллетристкой Л. А. Авиловой и о той роли, которую она сыграла в жизни Чехова. Нельзя без волнения читать историю любви к ней писателя; в то же время эти письма к Бунину и его суждения представляют собой, говоря без преувеличения, бесценный материал для биографов и историков литературы. Эти материалы даются с приложением – перепиской Л. А. Авиловой с семьёй Буниных уже в эмиграции, в начале двадцатых годов. После прочтения своих воспоминаний Бунин решил с сокращениями опубликовать выдержки из её писем.
Во вторую часть (главы I-VI) вошли наброски, заметки, взятые из записной книжки 1914 года, тематически подобранные фрагменты из чеховских писем (о творчестве, писателях, общественной жизни и даже болезни), замечания, сделанные на полях книг литературоведов и воспоминаний современников (В. А. Симова, В. Г. Короленко, И. Е. Репина, А. С. Лазарева-Грузинского, И. Л. Щеглова, И. Н. Потапенко, Т. Л. Щепкиной-Куперник, К. С. Станиславского, Вл. И. Немировича-Данченко, В. И. Качалова, М. Горького, А. И. Куприна, Н. Д. Телешова, В. В. Вересаева, С. Я. Елпатьевского, Н. Гарина, Г. И. Россолимо).
По-другому построена написанная в жанре литературной биографии книга Бориса Зайцева. Он анализирует творчество Чехова параллельно с последовательным изложением и оценкой главных событий в его жизни. Зайцев тоже хорошо знал Чехова – впервые увидел его, когда под личиной мнимого покупателя усадьбы пришёл к нему в Мелихово, чтобы познакомиться с человеком, перед которым преклонялся. Кстати, этот эпизод нашёл документальное подтверждение и в книге Бунина, цитирующего письмо А. П. Чехова к М. П. Чеховой от 29 июня 1899 года, в котором говорится, что в Мелихово был молодой Б. Зайцев и спрашивал, не продано ли ещё имение. Как бы то ни было, эта краткая встреча дала повод Зайцеву позднее вновь обратиться к Чехову за советом уже как к литературному мэтру. Начинающий автор отправил в Ялту свои первые рассказы, потом приехал сам, и Чехов пригласил его для беседы в свой новый ялтинский дом. Эти встречи остались в памяти Зайцева на всю жизнь, их он не раз вспоминал в течение полувекового периода разработки чеховской темы. Автор стремится сказать нечто новое о писателе, одновременно полемизируя с советскими литературоведами, которые считали, что Чехов, будучи атеистом, верил лишь в лучшее будущее человечества. С другой стороны, он не согласен и с некоторыми «надуманными» оценками Чехова представителями эмиграции. Среди них прославленный философ Л. И. Шестов (статья «Творчество из ничего») и не менее прославленный литературный критик Г. В. Адамович, полагавший, что Чехов во многом был нигилистом, а в жизни видел лишь одну пустоту. По мнению Б. Зайцева, именно в этом наиболее ярко проявляется тенденция к упрощению чеховского духовного наследия.
Одна их главных тем книги – постепенное формирование в мировосприятии Чехова, по мере накопления жизненного и творческого опыта, гуманистического начала и христианского самосознания, что нашло воплощение во многих его произведениях. Так, он пишет, что в «Дяде Ване» в конце концов внутренне побеждают «смиренные и святые». Б. Зайцев приводит и другие примеры. Это образ Липы из «Оврага» – произведения, включающего сцены «почти евангельского характера». Это и нянька Марина из «Дяди Вани», утешающая «приживала» Телегина: «Все вы у Бога приживалы». Нельзя назвать случайными и заключительные слова Сони: «Бог сжалится над нами». «Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим небо в алмазах» 5). Всё это, по мнению автора, полностью опровергает ошибочное определение Л. И. Шестова: Чехов – «жестокий талант». У Б. Зайцева нет и тени сомнения, когда он пишет: «…христианский, евангельский свет в Чехове таился. Шёл особенно от матери (отец был слишком суровый христианин – мог даже отталкивать от всего такого своей властностью)» 6). Действительно, у себя в Мелихове, став известным писателем, Чехов пел в церковном хоре под Пасху, стоял незаметно в Новодевичьем монастыре в Москве – почти накануне ухода из жизни. Неопределённо, полусознательно его тянуло к высшему миру. «Именно поэтому, – подводит итог Б. Зайцев, – лучшие вещи его можно и должно читать даже в тяжкие времена» 7).
Писатель затрагивает и другую очень важную проблему изучения прозы Чехова, музыкальность и ритмичность стиля которого бесспорны: эти ритмы очень сложны, более сложные, чем в стихах, они никогда не изучались или почти не изучались.
Таким образом, обе книги о Чехове, созданные в зарубежье выдающимися русскими писателями-эмигрантами, внесли значительный вклад в мировое чеховедение. «Феномен Чехова», его биография и творчество волновали многих – не только русских, но и зарубежных литературоведов, биографов и писателей. О нём были созданы самые разные труды – только более или менее полная библиография подобных работ могла бы составить десяток увесистых томов! Однако упомянутые книги принадлежат перу тех, кто его знал, встречался с ним, они включают необычайно ценные для исследователей личные впечатления. Именно поэтому эти книги чрезвычайно важны для понимания эстетики и мировосприятия Чехова.
Примечания
1) И. Бунин. О Чехове. Незаконченная рукопись. Предисловие М. А. Алданова. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1955.
2) Там же. Цитируется по предисловию М. Алданова.
3) И. Бунин. Там же.
4) Там же.
5) Цитируется по изданию: Б. Зайцев. Литературная биография. М.: Дружба народов, 2000.
6) Там же.
7) Там же.
Задумайтесь на минуту, как бы выглядели страны Центральной Азии без русского языка. Ведь он не просто «язык соседей» или память о советском прошлом, а реальная, работающая в повседневной жизни связь между людьми разных национальностей, культуры и даже поколений. 
Валентин Серов оставил незабываемый след в русской культуре в первую очередь как мастер портрета. От Верочки Мамонтовой до Иды Рубинштейн – калейдоскоп неповторимых образов, герои которых, завоевав сердце художника, остались в истории искусства. 
Ровно двести лет назад, 18 января (по новому стилю) 1825 года, в Москве состоялось важное событие – открытие нового Большого театра, который тогда назывался Большой Петровский театр. Он стал самым большим театром Российской империи. 
17 января 1945 года советские войска, в составе которых была 1-я армия Войска Польского, освободили от гитлеровских оккупантов столицу Польши Варшаву. Медаль «За освобождение Варшавы» получили более 690 тысяч человек. 600 тысяч советских солдат навсегда остались лежать в польской земле. 
Как правильно писать и произносить слова: на́голову, на́ голову или на го́лову? На самом деле все эти варианты существуют в языке, а научиться их безошибочно различать помогут современные словари. 
