Начавшийся этим понедельником Великий Пост – событие не только религиозное. Оно, безусловно, имеет глубокое значение для верующих православной традиции, а еще точнее – вне этой традиции никакого значения иметь просто не может. О том, что пост уже начался, можно узнать, посещая вполне светские заведения, равным образом можно наблюдать, как некоторые рекомендуемые в пост ограничения принимают на себя люди, мало связанные с церковной жизнью. «Постное меню», регулярно появляющееся в весенние дни в местах общественного питания, - одно из ярких проявлений этой тенденции.

Можно вспомнить, как в советское время в булочных строго перед Пасхой появлялось изделие, которое выглядело как кулич, покупалось как кулич, но обозначалось на ценнике (1 рубль 70 копеек – если не изменяет память)  как «Кекс весенний». Пожалуй, это один из немногих случаев, когда советская пищевая промышленность учитывала кулинарные традиции, связанные с большим христианским праздником.

При желании можно вспомнить, что в законодательстве Российской империи до начала XX века определенные ограничения, связанные с религиозными праздниками и днями постов, регулировались законодательно. Например, согласно Закону об охранении православной веры двадцать третьего, двадцать четвертого и двадцать пятого декабря, накануне воскресных дней и двунадесятых праздников, в течение всего Великого Поста, в неделю Святой Пасхи, в Успенский пост, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи и в день Воздвижения Креста Господня запрещались «публичные маскарады и зрелища (кроме драматических представлений на иностранных языках)».

Корректирование же меню столовых, кафе и ресторанов  к Великому Посту – дело сугубо добровольное. И находящееся в непосредственной связи с желанием потенциальных посетителей поститься – точнее, ограничить себя в употреблении определенных видов пищи. В отличие, скажем, от печения куличей и окрашивания яиц на Пасху, держать пост - традиция  новая  - в советское время массово не поддерживаемая. Так что ее смело можно назвать характерной особенностью современной русской жизни.

Возражения против трактовки поста лишь с точки зрения неупотребления мяса, молока и яиц уже известны, и повторять их нет необходимости. О том, что «пост – это не диета» сейчас, так или иначе, знают практически все. Это, тем не менее, не мешает многим сводить его, главным образом, к диетическим ограничениям. Впрочем, это не повод для морализаторства. Гораздо интереснее задуматься о том, почему так происходит. Почему достаточно заметное число русских граждан готово ввести в свою жизнь понятие «Великого Поста»?

Вообще о постах – как и о других религиозных традициях – нашим гражданам начали более-менее подробно рассказывать в перестроечные годы, когда запреты на освещение религиозных тем были сняты. До того, в советское время, пост многим казался странным развлечением отсталых религиозных старушек. Да и вообще запрет есть мясо разработчикам продукции массовой антирелигиозной пропаганды казался особенно смешным, и это часто преподносилось в качестве убедительного довода против существования Бога. Впрочем, учитывая бедность многих советских людей в первые десятилетия советской власти и проблемы с доступностью мяса в последние, это действительно было отчасти смешно. Именно поэтому в первые годы массового обращения к религиозным вопросам, совпавшие с эпохой тотального дефицита, пост едва ли мог стать тем аспектом религиозной жизни, который бы привлек массовое внимание и одобрение.

Не менее странным было бы такое обращение к практике поста в первой половине 1990-х, когда народ массово обнищал, и вопрос «хватит ли денег на еду» (уже появившуюся в продаже) стоял весьма остро очень у многих.

Так что в каком-то смысле увлечение пощением (употребим это слово применительно к тем, кто не особенно задумывается над содержанием этой практики) в русском обществе можно считать показателем того, что люди немного пришли в себя от полученных в начале 1990-х ударов. Добровольные ограничения в еде – если ты не движим сильным религиозным чувством и не руководим предписаниями врачей – возможны только тогда, когда в еде наблюдается определенный достаток.

Не менее показательно и «постное меню» в кафе. Такие меню стали появляться отнюдь не сразу, а лишь по мере того, как постящиеся подобным образом граждане получили материальные возможности посещать эти кафе (о чем еще в середине 1990-х у многих не было и речи). И это тоже является по-своему важным материальным показателем.

Вопрос о том, почему сейчас считается нужным соблюдать именно Великий Пост – и скажем почти не задумываться о весьма строгих ограничениях Успенского поста – тоже уместен. Видимо, все-таки «соблюдение поста» и «соблюдение постов» - два принципиально разных отношения к предписаниям религиозной жизни. Одно пощение в году не исключает возможности ходить в церковь лишь на Пасху. Больше одного требует совершенно другого отношения к православному литургическому циклу.

Впрочем, Великий Пост - действительно главный пост в православной традиции, а потому его соблюдение предпочтительнее остальных. И общий консенсус воцерковленных и невоцерковленных здесь вполне объясним.

Другой вопрос, что отчасти установившаяся в России традиция объяснима более строгим отношением к посту в православной традиции вообще. Католическая церковь издавна смотрела на этот вопрос более снисходительно и, возможно, именно поэтому сейчас главным аспектом католического пощения является добровольный отказ от того, что приносит тебе наибольшее удовольствие.  

Отрезок же времени, в течение которого налагаются ограничения на употребление ряда продуктов - форма, крайне удобная и понятная в наш потребительский век. Возможность в течение определенного срока продать товары, которые в иные дни пользуются меньшим спросом – и соотнесение их покупки с идеей очищения – удобно и торговцам, и обывателям. Осуждать это можно точно так же, как, скажем, принято осуждать на Западе коммерциализацию Рождества. Ровно с тем же успехом.

Просто Великий Пост стал частью нашей общей российской действительности. И осведомляться у человека весною, постится ли он, сейчас просто нормально. Это некая особенность нашего общества. Говорит это, главным образом, о том, что русское общество по-прежнему способно вырабатывать новые традиции, которые не имеют западных аналогов, но вполне вписываются в современную жизнь