Вчера мы узнали грустную новость про Василия Павловича Аксёнова – и сразу миру явилось так много текстов о нём.

В совокупности эти тексты, может быть, дают объективную картину. Если «да», то что мне добавить к ней?

Что-нибудь субъективное.

Ведь моё восприятие поэтики, проблематики, идеологии и стиля Аксёнова в чём-то симптоматично для людей моего возраста и образа жизни?

Я впервые услышал непосредственно его голос в год Олимпиады-1980, когда учился в шестом классе и из любопытства включил «Голос Америки».

Голос был живым и неказённым. Я имею в виду голос не Америки, а самого Аксёнова. Ну или можно сказать, что Америка его голосом заговорила с нами.

Писатель объяснял, почему остался на Западе. Потому что там есть свобода творчества, а в СССР её нет.

Впечатались слова: «Хочешь писать о сексе, о Боге – пиши о сексе, о Боге, пожалуйста, а там тебе скажут нельзя».

Помню эти слова вместе с интонацией: «о-сексе-о-Боге», и он торопился это сказать, ему было важно.

Эта была первая услышанная мной фраза, в которой секс и Бог шли заодно против несвободы. Запомнилось.

Оказалось, что это тот самый Аксёнов, по повести которого снят фильм «Коллеги» и который написал детские повести «Мой дедушка – памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит».

Его же «Бочкотару» рекомендовали даже умеренно вольнолюбивые учителя литературы, параллельно с сокращённой журнальной версией «Мастера и Маргариты», «Сандро из Чегема» и Стругацкими.

А вслед за ними пошла и более сложная повесть «В поисках жанра», последняя вещь Аксёнова, опубликованная в СССР.

Все эти книги ассоциировались, прежде всего, с «юмором», штукой сверхценной в субкультуре техинтеллигенции, но и гуманитариям не чуждой.

От кого-то из друзей я узнал, что одна из глав повести «В поисках жанра» называлась «Х…мотина» и поэтому была запрещена. Но я тогда впервые заинтересовался игровым потенциалом брани, и это, возможно, потом повлияло на моё творчество.

Думаю, многие современные авторы помнят, как их тоже чем-то заразили аксёновские словечки и образы. Не далее как позавчера я удивлялся выразительности и остроумию Аксёнова, измыслившего и собирательный сатирический образ некоего нового МассоЛИТа – Союза фотографов в «Скажи Изюм», или крымско-американскую народность «яки», которая говорит на яки-языке.

Позволю себе напомнить, что по-английски яки значит фу, невкусно, а у Аксёнова, напротив, получилось вкусно всё это передать.

Существует предание, что именно Аксёнов придумал слово «чувак» и что сначала оно расшифровывалось как Человек, Уважающий Великую Американскую Культуру. Аксёнов был автором, наиболее громко сказавшим о себе и своих: «Мы – стиляги, мы – штатники».

Он – символ русской американофилии времён «оттепели» и даже перестройки. Той американофилии, однако, уже не будет. Возможен какой-то другой позитивный взгляд на Америку, но он будет потихонечку «отстраиваться» от предыдущего.

Не символично ли, что уход Аксёнова совпал день в день с появлением в России Обамы, фигура которого, что бы там ни было, уже ассоциируется с рождением нового мифа об Америке и новых моделей её отношений с миром.

Но аксёновская Америка – это не только страна за океаном, а ещё и более широкий образ Запада, смутно симпатичный подразумеваемому автору.

Василий Аксёнов – один из лидеров «западнического» направления в прозе, «исповедальщиков», которые противопоставлялись «деревенщикам», постславянофилам.

Но Василий Аксёнов, подобно своему духовному предку Тургеневу, не был бы русским западником, если бы не смотрел в будущее как писатель.

Один из преданных хранителей нашего языка и при этом такой любитель с ним поиграть, Аксёнов стоял прямо на пограничье либерального, умеренно-диссидентского крыла советского реализма, смешанного немного с модернизмом в виде потока сознания, и уже совсем свободных от пафоса и идеологии, концептуальных, постмодернистских игр с языками и смыслами.

Василий Аксёнов благословил альманах «Метрополь», в частности Виктора Ерофеева, Евгения Попова, а значит, косвенно и ряд других авторов, которые в годы моей юности могли ощущаться как бы звёздами клубного андеграунда.

Все эти авторы уже необратимо влияли на нашу психику, ценности, жизненные программы и на творчество тех из нас, кто уже решился предаться занятию искусством – и знает, какой ответственности и дисциплины требует, по сути дела, этот труд. И получилось неплохо.

Спасибо Василию Павловичу за это.

И за другое тоже.