Ещё в юности, будучи филологическим гением и обладая почти абсолютным чувством языка, Бодуэн де Куртенэ проявлял незаурядные способности. В дальнейшем это позволило ему поражать окружающих знанием множества языков. Но главная заслуга учёного в том, что он сделал лингвистику действительно передовой наукой.

Потомок последнего императора

Есть такой старинный анекдот. Решил однажды русский отправиться на поезде из Москвы в Париж, а француз таким же образом добраться из Парижа в Москву. Но по дороге оба выпили лишнего, и по ошибке вышли в Варшаве. И каждый подумал, что прибыл именно туда, куда ему нужно.

В байке этой — как в капле воды – жизнь и судьба замечательного русского и польского учёного Ивана Александровича (Яна Нецислава Игнация) Бодуэна де Куртенэ. С той только разницей, что реальный «француз» в Варшаве не остался, а отправился дальше, в Россию, став великим русским (и польским) языковедом.

По рождению, точнее сказать, по корню Бодуэн де Куртенэ – аристократ из аристократов – принадлежал к знатнейшему дворянскому роду, восходившему ко временам одного из первых Капетингов, Людовика Толстого (конец XI века). И род этот отметился не только во французской истории: один из его предков, Балдуин (Бодуэн), был последним императором Латинской империи со столицей в Константинополе, да и в Англии фамилия Болдуин тоже не из последних.

Абсолютный языковый слух

Та же ветвь огромного рода, к которой относился будущий учёный, переселилась в первой половине XVIII века в Польшу. Где и родился 180 лет назад, 13 марта 1845 года, Ян Нецислав Игнаций, ставший впоследствии Иваном Александровичем. Очень скоро выяснилось, что, подобно тому как бывают музыканты с абсолютным слухом, у юноши абсолютное чувство языка. В дальнейшем это позволило ему соединить в себе блистательного филолога и поражавшего окружающих полиглота.

Сколько он знал всего языков, точно не известно (много!), но работы свои писал не только на русском и польском, но и на французском, немецком, итальянском, литовском и чешском языках.

Учился Игнаций-Нецислав у известного слависта Измаила Срезневскогою Правда, как говорят, тот довольно быстро почувствовал, что учить ему молодого Бодуэна де Куртенэ особо нечему: ученик пошёл куда дальше учителя, уже в 29 лет получив степень доктора наук. И в дальнейшем карьера ученика, где бы он ни жил и ни преподавал — в Петербурге, Казани, Юрьеве, в Варшаве — развивалась по восходящей.

Словарь Брокгауза и Ефрона называет 46-летнего Бодуэна де Куртенэ в числе ведущих отечественных славистов. Не менее важно, что он стал родоначальником целой научной школы – многие блистательные русские учёные от Романа Якобсона до Льва Щербы и Евгения Поливанова были в той или иной степени его учениками.

При этом сердце Бодуэна де Куртенэ принадлежало не только филологической науке. Он занимал довольно видный пост в кадетской партии и в жизни обладал острым чувством, если угодно, социально-языковой справедливости. В Российской империи боролся за равноправие польского языка, за что и арестовывался не раз полицией.

В 1917 году оказалось, что жить с такой фамилией в советской Россией просто опасно, и Бодуэн де Куртенэ благополучно – судьба учёного хранила! – вернулся в Варшаву. Где вскоре выяснилось, что урок впрок потомку императоров не пошёл: в независимой Польше он, на восьмом десятке лет, ринулся защищать уже русскоязычное меньшинство. И даже баллотировался в президенты республики. И естественную, в почёте и многочисленных орденах, смерть на 85-м году жизни в эпоху крушения судеб и империй можно считать последним подарком судьбы великому учёному.

Прорыв в лингвистике

Если постараться сформулировать, что Иван Александрович сделал для филологической науки в России, выйдет, что именно он сделал эту науку в полном смысле слова современной.

Нам трудно представить языковедение без непрерывного и заинтересованного контакта с носителями того или иного языка, в первую очередь, естественно, русского. И трудно вообразить, что когда-то было совсем иначе.

Сейчас, когда интереснейшие книги по лингвистике выходят постоянно – только успевай покупать! – мы редко задумываемся о том, что родоначальник этой тенденции именно Бодуэн де Куртенэ. Поскольку до него филология пользовалась почти исключительно письменными источниками. Уличная речь в целом (не отдельные её составляющие, которые, к примеру, фиксировал Владимир Даль) в расчёт не бралась.

Применения первых математических моделей в лингвистике — его же заслуга. Столь обычные и привычные в современной филологической науке термины «фонема» и «морфема» (не будем углубляться в длинные определения) идут от того же Бодуэна де Куртенэ.

Он вообще был учёным-новатором. Расцвет его научной деятельности совпал по счастью с изобретением фонографа, значение которого в изучении фонетики просто невозможно переоценить.

«Если жизнь является дикою и безобразною...»

В советской России Бодуэн де Куртенэ был, что называется, принудительно забыт. И дело тут не столько в вызывающе аристократической фамилии. Просто с точки зрения власти он покусился на одну из научных святынь. Подготовив третье и четвёртое издания «Словаря великорусского языка» Владимира Даля, он дополнил его лексикой, которой, с одной стороны, вроде бы и не существовало. Но которую, с другой стороны, всякий русский человек знал смолоду и виртуозно матерной. Той самой, которую «запикивают» сегодня на экранах. И в советское время «бодуэновский» словарь Даля по этой причине не переиздавался.

По этому поводу сам Бодуэн де Куртенэ высказался предельно ясно в одном из своих предисловий к словарю «Блатной музыки», то есть языка преступников (к нему он тоже относился как к полноправному филологическому феномену):

«Научная точность каждого толкового словаря со стороны самого материала является в отражении действительности в жизни... Если жизнь является дикою и безобразною, составитель должен примириться с этим печальным фактом и не может ограничиваться замалчиванием, - писал великий учёный. - Сказанное относится ко всему: сквернословиям, ругательствам, мерзостям площадного жаргона. Лексикограф не имеет права урезывать и кастрировать "живой язык". Раз известные слова существуют в умах громадного большинства народа и беспрестанно выливаются наружу, лексикограф обязан занести их в словарь, хотя бы против этого восставали и притворно негодовали все лицемеры и тартюфы, являющиеся обыкновенно большими любителями сальностей по секрету».