Американский славист и историк архитектуры Уильям Брумфилд получил российское гражданство. Накануне в московском Музее архитектуры имени А. В. Щусева открылась фотовыставка Брумфилда «Тихая Америка», которая представила блестящего учёного ещё и тонким фотохудожником, приоткрывшим нам дверь в мир провинциальной Америки.

Более полувека Уильям Брумфилд выстраивает мосты между Россией и США. Прямо сейчас он разбирает свой фотоархив для передачи в Национальную галерею искусства США. В этой американской сокровищнице хранятся десятки тысяч снимков русских церквей, а «Тихая Америка» приехала в Москву. Брумфилд очень хотел бы, чтобы экспозиция отправилась по регионам страны и встретилась с «тихой» Россией.

В интервью «Русскому миру» Уильям Брумфилд рассказал об уникальном русском восприятии, благодаря которому его искусство в России понимают лучше, чем в Америке.

За заслуги перед русской культурой

Президентский указ о присвоении слависту, профессору Тулейнского университета Нового Орлеана Уильяму Брумфилду российского гражданства опубликован на сайте Кремля. В конце июля учёный получил паспорт с двуглавым орлом в посольстве России. «Это достижение, это кульминация», – заявил он в интервью «Русскому мир».

Учёный отметил, что российское гражданство упростит его визиты в нашу страну и поможет в исследовательской работе. Несмотря на солидный возраст (в следующем году ему исполнится 80 лет), Уильям Брумфилд планирует продолжить работу в России. Замыслов и планом множество, и неисследованных церквей тоже, хотя он и объехал страну вдоль и поперёк.

Бесспорно, гражданство присвоено учёному за заслуги перед Россией, за вклад в сохранение её истории и архитектуры. И эти заслуги вместит не каждая книжная полка – Брумфилд выпустил десятки книг для российских и американских читателей и исследователей.

Брумфилд-исследователь без фотоаппарата не представим. Он не скрывает, что разглядел (и навеки влюбился) в Россию не только глазами, но и объективом – фотографии с проявленной плёнки поразили его не меньше, чем увиденное и пережитое в Москве в 1970-м году, когда американец впервые оказался в Москве в рамках преподавательского обмена с МГУ.

К тому времени он обучал русскому языку и литературе в Калифорнийском университете. В первую советскую командировку собой Уильям Брумфилд взял всего 3 – 4 плёнки, которые стремительно закончились.

– Нам устраивали экскурсии по исторической части города, и я увлёкся красотой и неожиданными формами, – отметил он в видеообращении перед открытием выставки в Москве. – Когда я вернулся и проявил плёнку, то просто обалдел.

Брумфилд возвращался в Россию регулярно, иногда проводил здесь едва ли не по полгода, но ощущения, возникшие в первый раз, не покидают его по сей день.

«Россия меня всегда вдохновляла»

Выставка Уильяма Брумфилда «Тихая Америка» – это снимки, сделанные им в молодости и запечатлевшие заброшенные и разбитые здания, преимущественно в родных местах автора на американском Юге, а также в Новой Англии в 1970-е годы, когда он преподавал в Гарвардском университете после защиты докторской диссертации. Здесь учёный и историк архитектуры предстаёт художником, задумавшимся о преходящем и течении времени.

Вполне естественное качество для исследователя, который умеет (и многих научил) видеть ушедшее во всей его красоте в полуразрушенной церквушке на обочине дороги в русской глубинке.

– В оригинале ваша выставка называется “Lost America”, то есть, скорее, «потерянная» или «утраченная» Америка…

– Я считаю, что куратор нашёл очень хорошее название – «Тихая Америка», у слова lost есть нюансы, и мы не хотели, чтобы возникали политические оттенки. Всё просто: раньше у меня была выставка и очень популярная книга “Lost Russia”, посвящённая руинам русской архитектуры. «Тихая Америка» – это не документально-лирический, а чисто художественный проект.

– Как он родился?

– Когда я преподавал в Гарварде, постепенно пришёл к выводу, что напишу большой том о русской архитектуре со своими фотографиями. Так и получилось. К этому делу я купил профессиональную фотоаппаратуру, при этом у меня уже было около тысячи фотографий памятников русской архитектуры.

Я думал, что аппаратура нужна мне для съёмок в России, но я начал задумываться о фотографии как об искусстве. И начал снимать в Америке не памятники, но заброшенные, забытые места – руины, улицы. Именно в этой среде я нашёл себя как художник, потому что мы строим и создаём, а потом это живёт своей жизнью. Это мистика, тайна.

Конечно, не всякий объект можно и нужно снимать. Но в этом и роль художника – найти именно тот объект и тот момент. Силу образа создаёт композиция, свет, светотень, динамика, фактура. Как художник я начал открывать себя в Америке, хотя моя русская работа была стимулом для этого. Понимаете, как это сложно переплетается? Без России я бы даже не думал о фотографии.

– То есть Россия открыла вам Америку…

- Можно и так сформулировать. Россия открыла мне глаза на смысл искусства. Один из разделов посвящён граниту и воде, я снимал это на побережье в штате Мэн. Гранит и вода – это основные элементы нашей планеты и в геологическом смысле, и в библейском – вода и суша, создание мира. А раньше я фотографировал заброшенные здания, забытые политические плакаты – время проходит. Как объяснили нам древние греки, всё постоянно меняется, и фотография улавливает этот процесс, заставляя нас задумываться о течении времени.

– Вас не удивляет, что сейчас в Москве открылась выставка, посвящённая Америке?

– Переговоры о выставке начались почти четыре года назад. С Музеем архитектуры у меня давние связи, с 1979 года. В 2001 году там работала огромная выставка «Русский север: Свидетельство Уильяма Брумфилда», но эта выставка совсем иная. Когда я рассказал о своих работах и показал некоторые из них, в музее сразу всё поняли. Это важный вопрос, почему русские воспринимают смысл искусства так хорошо… Мы подписали договор, но проект был отложен из-за пандемии. А потом всё усложнилось, но руководство музея держали слово, понимая, что эта выставка не только об архитектуре, но и об искусстве, исканиях. И политика здесь не играет никакой роли, это на другом уровне.

Читайте также: На Русский Север за свободой

– Вы сказали о русском восприятии культуры и искусства. В чём его особенность?

– В особом понимании искусства. Возможно, это связано с иконографическими традициями. Я не знаю, в чём особенность, я стараюсь найти ответ. Я вижу, как воспринимают мою работу в России и на Западе. Там спрашивают: «Кто вы такой? Какое у вас образование?» А в России смотрели на мои фотографии и понимали их, видели их силу. Меня избрали членом Российской академии художеств как историка и как художника. Казалось бы, почему в России, а не в Америке? Россия меня всегда вдохновляла, с самого первого момента. Это удивительно.

– Многие в России любят классическую Америку, которую, вероятно, увидели в кино. Она сохранилась и вообще существовала ли?

- И да, и нет. Конечно, в этом много стереотипов, но зависит от конкретного фильма. Я думаю, музыка – более надёжный портал для понимания. То, что я нашёл в Америке и запечатлел на фото, – это мои родные места. Мама родилась в Северной Каролине, а отец из Луизианы. Это мой семейный контекст, и для меня это важно, а для публики – не в этом дело. На фото запечатлены заброшенные здания, на них нет монументальных объектов, но там есть образы, которые нужно увидеть. И россияне поразительно точно их усматривают. Для меня это логично, но в то же время – тайна: то, что люди иной культуры настолько безошибочно это угадывают.

– К слову об изменяющемся времени. Вы нередко размещаете в своих статьях дореволюционные фотографии Сергея Прокудина-Горского и свои снимки разных лет одного и того же места в России. И все эти снимки разные, хотя храм на фото особенно не изменился. Почему так происходит?

– Разные взгляды и разные точки зрения – у него и у меня. И разные фотоаппараты, и объективы – это тоже важно. Но это и великая загадка фотографии как искусства. Снимок улавливает момент, но заставляет нас думать о процессе, о вечном. Мы смотрим на снимок, сделанный Прокудиным-Горским, и начинаем думать: что было после этого? Смотрим на мои фотографии – и думаем: а что до этого?

Читайте также: Россия, сто лет спустя

– То есть ваше фото того или иного храма, допустим 2018 года, не отменяет ценности снимков того же храма, сделанных в прежние годы?

– Безусловно. Поэтому мой архив так ценен: я могу датировать свои снимки. С 1960-х я записываю свои действия каждый день. Я бы не назвал это дневником, но эти записки очень пригодились при создании моего архива. Момент, схваченный фотографом, очень важен, но не менее важно и то, когда это было сделано.

– В каком возрасте вы поняли, что, снимая здесь и сейчас, вы фотографируете историю?

– Я этого не знаю, Бог так велел, это божий промысел. И, конечно, я этого не понимал, когда начинал, но я чувствовал. Иногда образ умнее человека. Творческий процесс – это великая тайна.

– Вы рассказывали, что активно работаете над своим архивом фотографий русской архитектуры за десятки лет. Как это происходит?

– Вместе с моими студентами мы проделали колоссальную работу, отсканировали всю мою цветную коллекцию – это около 100 тысяч фотографий, чёрно-белые снимки отсканировали примерно на 20 %. Я идентифицирую все фотографии, указываю, что, где и когда запечатлено. Потом передаю этот материал в Национальную галерею искусства, они сохраняют. Есть другие сайты в России, которые представляют этот материал.

Помимо этой работы я пишу большую книгу о деревянном зодчестве. В России есть прекрасные книги на эту тему, но это будет мой личный взгляд. В ней будут мои снимки начиная с 1970-х годов. Многие здания, которые запечатлены на фото, уже не существуют. В мои 79 лет работа меня вдохновляет, и работа есть – научная, архивная, преподавательская.

– Американские студенты интересуются вашей работой на российском направлении?

– Да, есть увлечённые люди. Их не так много, но мне очень приятно с ними общаться.