Начинающий тогда киевский художник Л. Ковальский описывал свою первую встречу с 24-летним Врубелем, только приехавшим, чтобы начать работу в Кирилловской церкви: «Тишина вечера, полное отсутствие кого бы то ни было, только кроме ласточек, которые кружились и щебетали в воздухе. Я в спокойствии созерцания изображал, как умел, свой 30-верстный пейзаж, но тихие шаги, а потом устремлённый взгляд заставил меня повернуться. Зрелище было более чем необыкновенное: на фоне примитивных холмов Кирилловского за моей спиной стоял белокурый, почти белый блондин, молодой, с очень характерной головой, маленькие усики тоже почти белые. Невысокого роста, очень пропорционального сложения, одет... в... весь в чёрный бархатный костюм, в чулках, коротких панталонах и штиблетах. Так в Киеве никто не одевался, и это-то и произвело на меня должное впечатление. В общем, это был молодой венецианец с картины Тинторетто или Тициана».

Врубели жили небогато, в детстве родившемуся в Омске Михаилу вместе с семьей (отец – военный) приходилось довольно часто переезжать из города в город. В 18 лет Врубель поступает в Петербургский университет на юридический факультет. Хотя с детства он увлекался рисованием, судя по всему, никаких мыслей о том, чтобы профессионально заниматься живописью, тогда ещё у него не было.

 

Говорят, что на решение Врубеля поступить (после окончания университета) в Академию художеств повлияло его увлечение философией Канта, в частности, кантианской эстетикой. Уже в ранние годы Врубель довольно высоко ставил своё дарование, а у гения, по Канту, должна быть особая миссия: он должен творить, поскольку инстинктивно сознаёт сущность искусства. Впрочем, есть и более просто объяснение того, как Врубель стал профессиональным художником. Ещё будучи студентом, он был вовлечен в творческую среду, царившую в доме его дяди (по мачехе — мать Врубеля умерла, когда Михаилу было три года). Известный педагог Николай Вессель был знаком со многими представителями творческой интеллигенции. Особенно много знакомых (среди них, например, Мусоргский) было в музыкальной и театральной среде. Во многом это наложило отпечаток на художественный вкус Врубеля — в его картинах, сюжетах, действительно, много театральности.

Поскольку богемная жизнь требовала немалых расходов, Михаил был вынужден подрабатывать репетитором и гувернёром. Правда, в хороших семействах. В течение пяти лет он служил в богатой семье сахарозаводчиков Папмелей и, как говорят, фактически жил там на положении члена семьи: ездил вместе с ними в оперу, отдыхал на даче, не отказывал себе в вине.

Врубель вообще был довольно экспансивным человеком, часто непрактичным и разбросанным. Он мог месяцами трудиться над одной картиной, начинал и не оканчивал работы, дарил их, уничтожал или продавал за копейки. Бывало, что новые работы он писал на том же холсте, на котором была написана старая. К примеру, знаменитый «Пан» был написан поверх соскобленного портрета жены, а «Гадалка» – на неоконченном портрете Н. И. Мамонтова.

«Раз он продал дивный рисунок из "Каменного гостя" – "Дон Жуан" за 3 рубля. Так просто кому-то. И купил себе белые лайковые перчатки. Надев их раз, бросил, сказав: "Как вульгарно"», ‒ вспоминал о Врубеле Константин Коровин. 

В возрасте 24 лет Врубель поступает в Императорскую Академию художеств. Хотя в 80-е годы XIX века в России по-прежнему царила неоакадемическая салонная живопись, это время не было периодом упадка. Творили передвижники, в эти же годы начинали свой путь звёзды уже следующего поколения — Левитан, Серов, Коровин, Нестеров.

В академии Врубель учится у Павла Чистякова – удивительного педагога, учениками которого в разное время были Репин, Суриков, Поленов, Васнецов, Серов... таков был творческий круг, к которому принадлежал молодой художник. И в то же время с самого начала в его живописи появляется особая романтическая нота, которая стала его отличительной чертой, – вспомним его демонов, «Принцессу Грёзу», «Царевну-Лебедь».

Во многих работах Врубеля есть монументальность. Дело тут даже не в размерах полотен, хотя обычного зрителя большего всего поражают, конечно, его гигантская «Принцесса Грёза» и другие внушительные по размерам работы, которые мы видим во врубелевском зале Третьяковской галереи. Тут, скорее, важна особая монументальная пластика его картин, особый врубелевский мазок. Вряд ли это случайность.  Первой серьёзной работой молодого Врубеля, не принесшей тогда ему особой известности, но по достоинству оценённой впоследствии, стала роспись старинной Кирилловской церкви в Киеве. 

Работа в Киеве, затем поездка в Венецию, снова возвращение в Киев. Древний Киев Врубель любил, правда, жил он там довольно скромно. Вынужден был подрабатывать рисованием орнаментов – второстепенной работой во Владимирском соборе – и преподаванием. В гуще художественной жизни он оказывается в Москве, куда Врубель приехал в 1889 году ненадолго – повидать знакомых, да так и остался там на 12 лет.

В это время в Москве вокруг мецената Саввы Мамонтова формируется художественный кружок, и Врубель становится его полноправным членом. Уже через два месяца после первого знакомства он поселился в доме Мамонтовых, став своим человеком в этой гостеприимной семье. Благодаря Мамонтову художник начинает получать хорошие заказы, и киевская бедность остается в прошлом. В 1891 году ему предложили сделать иллюстрации к собранию сочинений Лермонтова – он охотно взялся за заказ, тем более что ещё в Киеве начал обдумывать образ Демона. Благодаря, прежде всего, этому образу мы сейчас и знаем Врубеля.

 Демон, 1890

О новом образе, который занимает все его думы, Врубель пишет к сестре в мае 1890-го: «Вот уже с месяц я пишу Демона, то есть не то чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а «демоническое» – полуобнажённая, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами». Это так называемый «Демон сидящий» – первая из большой серии образов, нарисованных и вылепленных Врубелем.

«Демон» вызвал бурное обсуждение в обществе. Многие обвиняли художника в создании уродства, смеялись над его новой картиной, причём речь не об обывателях, но о тех, кто определял вкусы эпохи, в том числе о членах Академии художеств. Но были и те, кто оценили высокое мастерство художника и выразительность созданного им образа: «Было мне тогда лет четырнадцать – пятнадцать. Дома всегда покупали новые книги. Купили и иллюстрированного Лермонтова в издании Кнебеля. Врубелевские рисунки к «Демону» меня пронзили. Но они-то как раз и служили главным аттракционом, когда моя просвещённая мама показывала не менее культурным своим приятельницам эти новые иллюстрации к Лермонтову. Смеху и тупым шуткам, которые неизменно, неуклонно порождало всякое проявление нового, конца не было. Мне было больно (по-новому!). Я не могла допустить продолжения этих надругательств, унесла Лермонтова и спрятала себе под тюфяк; как ни искали, так и не нашли»,  – вспоминала Л. Д. Блок-Менделеева. 

Сейчас «Демон» – практическая классическая работа. Когда мы вспоминаем о лермонтовском герое, тут же в голову приходит и картина Врубеля. А ведь в течение практически полувека никто не мог «воплотить» этот загадочный образ поэта. 

Михаила Врубеля мы знаем и как поэта русского сказочного эпоса. Среди наиболее узнаваемых образов – Царевна-Лебедь, Микула Селянинович, Пан.  В 1900 году за камин «Вольга Святославич и Микула Селянинович» Врубелю была присуждена золотая медаль на Всемирной выставке в Париже. 

Отразить «национальное» в искусстве для Врубеля было важно. «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдаёт, нет не обдаёт, а слышится мне та интимная национальная нотка,  которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не расчленённого отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного Запада», – писал он к сестре.  Как утверждают искусствоведы, современное «актуальное» искусство Европы – импрессионисты и постимпрессионисты – не оказали практически никакого влияния на живописную технику Врубеля. Хотя он жил в Европе, бывал и в Париже, к этому искусству он остался равнодушен. Западными источниками его вдохновения, наряду с русской и византийской иконописью, была живопись итальянского Ренессанса.

Уже будучи автором многих классических своих работ, Врубель оставался малоизвестен публике – его прижизненная слава была сравнительно недолгой. В 1896 году Врубель женится на известной оперной певице Надежде Забеле. Сейчас это звучит необычно, но долгое время в театральных кругах Врубеля называли просто «мужем артистки Забелы». И лишь со временем слава мужа превысила славу жены.

 

Врубель вообще был очень музыкален и увлечён оперой. Рассказывают, что он настолько был очарован голосом певицы, что сделал ей предложение едва ли не в первые дни знакомства. Художник принимал самое близкое участие в разучивании ролей Забелы и все костюмы для её ролей придумывал сам. «Мне пришлось петь Морскую Царевну около 90 раз, и мой муж всегда присутствовал на спектаклях. Я даже как-то спросила его: "Неужели тебе не надоело?" –"Нет, –отвечал он, – я могу без конца слушать оркестр, в особенности море. Я каждый раз нахожу в нем новую прелесть, вижу какие-то фантастические тона"», – вспоминала Надежда Забела-Врубель.

Сохранилось довольно много портретов и набросков к портретам Забелы-Врубель, нарисованных Врубелем. Сравнивая их с её фотографиями, можно заглянуть на «кухню» художника: как он изменяет черты лица, фигуры своей модели, чтобы добиться нужного ему эффекта.

 Портрет доктора Ф. А. Усольцева (на фоне иконы), 1903–1904

Врубель прожил относительно недолгую жизнь – всего 54 года. Уже в первые годы наступившего XX века состояние его здоровья стало резко ухудшаться. Причиной затяжной душевной болезни, которая и свела его в могилу, стал прогрессирующий сифилис, которым художник заболел ещё во время своей поездки в Европу.

Болезнь усиливалась: ужасные головные боли, нервные срывы, бессонница. Последовали годы лечения в специальных клиниках. Летом 1904 года выздоровевший Врубель переселился в Петербург, так как жена его получила там ангажемент в Мариинском театре. 

Сумасшествие Врубеля привлекло к нему внимание прессы, одновременно начинает меняться отношение к его творчеству в обществе. Наступает эпоха Русского модерна. Центральное художественное объединение России того времени – «Мир искусства», ранее настороженно относившееся к творчеству художника, признает Врубеля «своим».

В 1905 году Врубеля «за известность на художественном поприще» избирают академиком Академии художеств. Однако в том же году возвращаются симптомы психоза – он вновь начинает лечение в клиниках, но это помогает мало. Последние годы художник практически слепнет, его преследуют галлюцинации. Он постоянно повторяет близким, что устал жить.

В апреле 1910 года, по-видимому, намеренно простудившись и заработав воспаление легких, Михаил Врубель умирает. На его похоронах очень ценивший творчество Врубеля Александр Блок сказал: «Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим».

– Вот художник, который, как никто, может делать всё одинаково хорошо: декорацию, картину, иллюстрировать книгу... Даже портрет может делать, и замечательный портрет. (В. А. Серов) 

– О Врубеле существуют два совершенно противоположных мнения. Одни считают его за бездарность, за шарлатана, прячущего своё неумение за всякими вывертами. Другие, напротив того, превозносят его как гения, которому всё доступно и который, как полагается гению, любит эксцентричность и мистификацию буржуа. Безусловно, неправы те, кто считает этого высокодаровитого художника за шарлатана. Человек, обладающий таким огромным мастерством, такой удивительной рукой, написавший такие дивные, по своей сжатой, эмалевой живописи, образа в Кирилловском монастыре, рядом с которыми васнецовские фрески кажутся поверхностными иллюстрациями, – такой прекрасный и разносторонний техник ни в каком случае не может считаться шарлатаном, прячущимся за вывертами. Однако, действительно, Врубель не свободен от вывертов, но не следует искать причину их в его неумении, а именно в том, что Врубель не гений и что он, как большинство современных, в особенности русских, художников не знает границ своего таланта, не знает круга своих способностей и вечно возносится якобы в высшие, в сущности, только чуждые ему сферы. Врубель вечно «гениальничает» и только досадливо вредит этим своему чудному дарованию. (А. Н. Бенуа)

– Только Третьяков первое время поддержал Сурикова. Мало поняли Левитана. Мы загнали Малявина в тишину деревни. Мы стараемся по мере сил опорочить всё лучшее, сделанное Головиным и Коровиным. Мы не можем понять Трубецкого. Выгнали Рущица и Пурвита на иностранные выставки. Ужасно и бесконечно! ...Врубелю мы не даем размахнуться. Музей академии не знает его. Появление его маленького отличного «Демона» в Третьяковской галерее волнует и сердит нас. Полная история русского искусства должна отразиться в Русском музее, но Врубеля музей всё-таки видеть не хочет. Только заботами кн. Тенишевой, украсившей свой отдел музея «Царевной-Лебедью», музей не остался вовсе чужд Врубеля. Странно. Мы во многом трусливы, но в искусстве особенно храбры маститые трусы; даже будущего не страшатся. Поражает наша неслыханная дерзость, не знающая даже суда истории... (Н. К. Рерих)