О Сергее Курёхине многие знают только по легендам. Про скандальные перформансы «Поп-механики» до сих пор ходят слухи, будто там проводили сакральные действа с животными. Теория «Ленин — гриб» получила благодаря тележурналисту Сергею Шолохову всероссийскую известность. Шутка ли, двое уважаемых людей рассуждают по телевизору о странном происхождении вождей. В девяностые годы идея «Ленин — гриб» заинтересовала сумбурные умы телевизионщиков, и передачу «пропустили». Несложно догадаться, что Шолохову беседовать с Курёхиным было интереснее, чем проводить рутинные съёмки уютного сериала для домохозяек «Пока все дома». В раскрепощении советской культуры и в освобождении её от всякой «советскости» Курёхин сыграл принципиальную роль не только своей музыкой, но и своими выходками в телеэфирах, экспериментами в сценографии, журналистике и, конечно, в кинопроектах. «Господин оформитель» и «Два капитана — 2» вошли в анналы мирового альтернативного кинематографа.

В этом году Курёхину исполнилось бы 60, и эта цифра ему явно не подходит. Если бы он состарился, то мог выглядеть как соратник последних лет Александр Дугин — с окладистой бородой и огнестрельным взглядом. Но Курёхина эта участь миновала. Он умер в 42 от очень редкой болезни — саркомы сердца, а спустя несколько лет его дочь-подросток отравилась снотворным. Что же такое сделал или сказал этот уникальный атеист, чтобы за его неожиданной смертью последовала ещё и смерть дочери? Злые языки уверяют, что всё потому, что Курёхин не верил в Бога и, более того, иногда издевательски претендовал на это место, потому что, дескать, оно вакантно: «Никакого Бога, конечно же, быть не может. <...> Религия — это болезнь языка, особенно христианство. Это такая особая сложная болезнь типа коклюша».

Московский концептуализм в лице Андрея Монастырского и прочих художников в такой же степени сформировался под влиянием Джона Кейджа, как и Сергей Курёхин. Его Crazy Music Orchestra и «Популярная механика», его манифесты и парадоксальные околополитические акции были нацелены не только на протест перед существующим ещё на тот момент Советским Союзом. Курёхина не устраивала зашоренность в восприятии искусства публикой, а также искушёнными критиками, которые пытались загнать «альтернативщину» в рамки джаза, рока, эпатажа и прочих кондовых понятий. 

 О Сергее Курёхине заговорили в начале восьмидесятых, когда во время железного занавеса в Лондоне вышел его диск «Пути свободы»: фортепианные импровизации фри-джаза. Одним из ярких фри-джазовых музыкантов, которых привлёк Курёхин к сотрудничеству в «Поп-механике», был Сергей Летов: «Курёхин намеренно не создавал коммерческих продуктов — того, чем можно наслаждаться, купив. И при этом то, что он делал, не было „сектантским“, как фри-джаз или совриск. Это было предназначено для самых широких масс. Это всё было очень смешно, а для участников — праздник! Грандиозная многоуровневая, мультикодовая компиляция, слепленная по-советски, то есть импровизационно, с энтузиазмом и весьма неформально». «Поп-механика» была самым скандально известным российским авангардным коллективом в конце XX века. Внешне это и правда выглядело как балаган, степень беспредельности которого выходила за любые возможные рамки. На сцене были не только музыканты, но и акробаты, и животные — коровы, куры, козы, лошади... Во время одного из концертов курица умерла прямо на сцене. Наряду с постоянными участниками «оркестра» на сцене могли появиться совершенно неожиданные персонажи, например оперный певец Борис Штоколов, британская актриса Ванесса Редгрейв или комрады по цеху — Борис Гребенщиков, Виктор Цой. «Со мной выходила укротительница удавов. Беременная на шестом месяце, — вспоминает Сергей Летов. — Я играл на бас-кларнете. Она тягала 80-килограммового удава и жаловалась, что может и родить на сцене». Так фактически Курёхин «девальвировал» идею классического концерта, где есть «крутые» артисты и «обыкновенные» слушатели.

Недетскую музыку придирчивый Курёхин организовывал на своих выступлениях, которые не только на зрителей, но и на самих исполнителей оказывали подчас гипнотический эффект. В «Поминальных заметках о Сергее Курёхине» Сергей Летов вспоминает: «Большой торжественный концерт, посвящённый Дню милиции, в котором „Соловей“ Алябьева исполняется одновременно с выступлением ансамбля песни и пляски КГБ, а Кола Бельды поёт „Увезу тебя я в тундру“ в сопровождении группы „Кино“, пионеры-горнисты отдают салют гигантской раскрашенной пенопластовой „Венере Милосской“, Тимур Новиков и Африка представляют „традиционную русскую забаву — битву динозавра со змеёй“. Мало-помалу хаотические тенденции усиливаются — и вот стадион затаив дыхание слушает фри-джазовое духовое трио (думаю, случай беспрецедентный в мировой практике), но в конце концов все — духовой оркестр моряков, камерный симфонический и народный (балалайки и т. п.) в сопровождении дюжины электрогитар от монстров питерского рока — сливаются в унисоне целотонного рифа! Танец Гаркуши („Аукцыон“), бегут стада ослов и пони, мартышки едут на велосипедиках! Это ещё не всё: поверх рифа — рёв и визг саксофона, звук, заслоняющий всё!!!»

«— Я хочу, чтобы ты не просто на сцене появился, а чтобы тебя вынесли четыре негра, будто они несут мумию.

— Хорошо, а во что мы будем заматываться?

— Пока непонятно.

Я пошёл в гримёрку и увидел подходящие шторы. Мы их сняли и быстренько пустили в дело, проделали дырки для глаз и ушей. И вот настал момент, понесли меня. Смотрю, какие-то акробаты наверху вертятся, внизу кролики бегают живые. Играют арфистки, и одна из них совершенно голая! Но отступать уже некуда. Курёхин заиграл вступление, „негры“ стали меня выпутывать из занавески, и я запел».

...О Сергее Курёхине многие знают только по легендам и тем историям, которые передают из уст в уста, которые вспоминают и припоминают. Фигура этого неформатного, яркого, неоднозначного художника мифологична. Возможно, он никогда не станет классиком, но всегда будет революционером, который предсказывал и показывал крах устоев искусства и культуры, поставил под вопрос эстетику и каноны, по которым якобы можно с лёгкостью классифицировать что угодно. «Ты понимаешь, что это не полистилистика?» — доказывал мне Сергей Летов. Конечно же, да. Для творчества Курёхина ещё не придумали рамок и терминов, которые действительно были бы справедливы. Курёхин часто говорил о будущем, и иногда невзначай предсказывал: «Искусство должно изжить ряд вещей, особенно — должна исчезнуть грань между наукой и искусством». Она уже исчезла, Сергей. Она уже исчезла.