Сегодня у «стены Цоя» на Старом Арбате вновь соберутся молодые люди и девушки в чёрных майках с лаконичной надписью «Кино», чтобы отметить очередную годовщину со дня гибели своего кумира. А в Питере совершится традиционное паломничество к могиле Цоя на Богословском кладбище и к легендарной котельной «Камчатка», где в своё время работал лидер рок-группы.

Фанаты Цоя собрались, разумеется, и в других городах страны и ближнего зарубежья, ведь практически в каждом из них есть своя «стена плача». А современная география связанной с Виктором Цоем и «Кино» «наскально-настенной живописи» ещё шире. Она охватывает не только всё постсоветское пространство, но и дальнее зарубежье. Автору этих строк доводилось видеть надпись «Цой жив!» на стенах многоэтажек спальных районов Москвы, в питерских дворах-колодцах, в Рязани, во Владимире, Малоярославце, на Подоле в Киеве и в одесской Аркадии и даже на скалах в окрестностях Мурманска. А знакомые путешественники рассказывали, что видели похожие граффити на перилах моста в городе Ческе-Крумлов в Южной Чехии и даже в туалете главного вокзала в Мюнхене.

Возникает вопрос, а почему же в жанре граффити именно Цой значительно опережает остальных своих «коллег по цеху», как живых, так и умерших? На первый взгляд, ответ лежит на поверхности. «Кино», «Виктор Цой», «Цой жив» – слова короткие и простые для запоминания. Их можно быстро и легко написать на любой поверхности, не наделав при этом грамматических ошибок. Но это – лишь видимая часть айсберга. В конце концов, «Ария», «Алиса» или «ДДТ» ничуть не сложнее для запоминания и начертания. Понятно, что обилие наскально-настенных надписей – лишь внешняя сторона популярности Виктора Цоя, в причинах которой до конца не разобрались даже маститые музыкальные критики.

На самом деле Цой – лишь главный герой более обширного и «древнего» мифа, имя которому – русский рок. Согласно этому мифу, до появления русского рока в Союзе не было ничего равнозначного ему по силе воздействия на молодёжь. Ни официальные ВИА, ни очень модные в своё время КСП (клубы самодеятельной песни) не могли сравниться с тем, что впоследствии назовут русским роком. Миф этот оказался очень живучим, а его герои, представители «поколения дворников и сторожей», стали для многих, без преувеличения, символами целого поколения, противостоящими официозу:

Грозный, страшный и могучий,
Ты гоняешь в небе тучи, о-о!
Грозный, страшный и свирепый,
Приносящий смерть совдепам
Rock’n’roll, rock’n’roll, –

Пелось, да и до сих пор поется, в одной рок-песне.

В связанной с русским роком мифологии, безусловно, есть своё рациональное зерно.  «Специфические условия нашей страны способствовали тому, что рок взял на себя функции, не свойственные молодёжной развлекательной музыке (каковой рок изначально и во всём остальном мире является). Рок с самого своего появления был не только музыкой, кайфом, праздником – он был куском свободы и оружием сопротивления тупости, лжи, духовному и интеллектуальному насилию. Рок преследовали власти – он был опасен. Рок не продавался – он был бескорыстен. Рок существовал в духовном вакууме – и он был духовно заряжен», – писал в своей книге «Рок в союзе: 60-е, 70-е, 80-е…» известный музыкальный критик Артемий Троицкий.

Но то было в эпоху «совдепов». В 90-е гг. русский рок, казалось бы, должен был утратить свои прежние, не свойственные «обычной музыке» функции. Иными словами, «умереть». «Рок-н-ролл мёртв», – написал в одной из своих песен Борис Гребенщиков. И, как оказалось, поспешил. Несмотря на все перемены, рок по-прежнему оставался востребованным. Причём уже не только в молодёжной среде.

Причина тому – сами перемены, произошедшие в стране. Прежние запреты сменились практически неограниченной свободой самовыражения, а на смену тотальному информационному дефициту пришла столь же тотальная свобода информации. К которой наше общество оказалось неготовым. В известной степени сейчас воспроизводится ситуация середины и конца 80-х гг. прошлого века, когда молодёжь (по крайней мере, значительная её часть) вновь «утратила себя», но не в условиях прежнего «духовного вакуума», а в изобилии возможностей, в практически неконтролируемых информационных потоках.

В таких условиях русский рок вновь оказался (точнее, остался) востребованным. Или, согласно существующей и очень действенной мифологии, оказался едва ли не единственным, «кто говорит людям правду». Другое дело, что сам русский рок уже не тот, что прежде. Он в значительной степени превратился в обычную развлекательную музыку, в «кайф» или «фан», чем, собственно, он и был с самого начала за рубежом. А проще говоря – «опопсел». Впрочем, наш рок не мог не измениться, ведь рынок, шоу-бизнес диктуют свои правила игры куда жёстче, нежели прежняя цензура.

В этих условиях оказались более чем востребованными герои прошлых дней. А конкретнее один из них – Виктор Цой. Ведь простыми были не только его фамилия и название его группы, «простым» был он сам. Голос у него был весьма посредственный, на гитаре он играл средне, на сцене был статичен, пластически скуп. Вопреки позднейшей мифологии, он не был ни борцом, ни революционером, никогда не пел про перестройку (знаменитая его песня «Перемен!», по словам вдовы музыканта, не о политических переменах). Цой пел «простые» песни про себя и для себя, если угодно, вел песенный дневник своей жизни.

Цой не только «просто» пел, он также «просто» и говорил.  «Не было в его ответах ни интеллектуальной подкованности Гребенщикова, ни глубокого осмысления жизни Шахрина или Сукачёва, ни режущей и колющей правды-матки Шевчука. Цой говорил медленно, старательно подбирал слова, абсолютно без каких-либо эмоций и красок. Говорил вещи правильные, но стандартные и малоинтересные», – вспоминал один из журналистов, в своё время бравших у Цоя интервью.

Однако такая, возможно, кажущаяся, «простота» оказалась востребованной и в то время, и в наши дни. «Это один из немногих музыкантов и поэтов, который поёт действительно о моей жизни. Каждая его песня – это часть меня», – так говорит один из современных фанатов Виктора Цоя, среди которых много как 14-16 летних подростков, так и людей 35-40 лет.

Виктор Цой появился в нужное время в нужном месте. Тогда,  в начале 80-х, Москва, недавно принимавшая Олимпиаду, была чистой и сытой столицей. А Ленинград был городом андеграунда, «подполья», в котором зародилась новая волна русского рока. Гребенщиков, Шевчук, Кинчев, Цой – все они либо ленинградцы, либо приехавшие в город и творившие там. Наконец, как ни цинично это звучит, лидер «Кино» вовремя ушёл из жизни. Солист группы «Зоопарк» Майк Науменко, сам умерший немногим более года спустя, по этому поводу сказал: «В нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным».

Считается, что ранняя смерть Цоя способствовала, помимо роста популярности группы «Кино», мифологизации его образа, превращения его в «последнего героя». Впрочем, многие фанаты Цоя и сейчас не верят, что их кумир погиб, а живёт отшельником где-то в сибирской глуши. И слова «Цой жив» они пишут вполне серьёзно.

Василий Андреев